– Прежде чем я умру, я выгоняю из партии бывшего маршала Германа Геринга и лишаю его всех прав, которыми мои предыдущие приказы наделили его. Я назначаю адмирала Дёница президентом рейха и Верховным командующим вооруженными силами.
Прежде чем я умру, я выгоняю из партии бывшего командующего СС и министра внутренних дел Генриха Гиммлера и лишаю его всех официальных полномочий. Вместо него я назначаю окружного руководителя Ханке имперским командующим СС и начальником германской полиции и окружного руководителя Пауля Гисслера министром внутренних дел.
Гитлер назначил своим преемником в качестве канцлера доктора Йозефа Геббельса. Борман должен был возглавить партию, Шёрнер – стать главнокомандующим армией.
– Требую от всех немцев, от всех национал-социалистов, мужчин, женщин и солдат вооруженных сил, чтобы они были послушными новому правительству даже в смерти. Прежде всего, я предписываю руководителям и последователям нации строго придерживаться расовых законов и беспощадно сопротивляться международным отравителям наций – международному еврейству.
Было четыре часа утра, когда Гитлер подписал документы. Геббельс и другие подписались как свидетели. Русские орудия били по крыше убежища гигантскими кулаками.
В восемь часов утра трем офицерам в убежище приказали доставить копии завещания Гитлера Шёрнеру и Дёницу. Посланники скрылись в западном направлении. Их последующая судьба осталась неизвестной.
К полудню никаких новостей из внешнего мира в убежище не поступало. В Берлине русские продвигались повсюду. Боеприпасы были почти исчерпаны. Послали еще четырех офицеров. Ни один из них не достиг места назначения.
В десять часов Гитлер собрал свой самый близкий круг. Генерал Вейдлинг сообщил, что русские окружали канцелярию с каждого направления. Где-то вдоль реки Хавель, в городе, батальон гитлерюгенда все еще отважно и трагически держался. Русские танки достигли бы канцелярии не позже 1 мая. И в заключительном усилии спасти некоторые из своих войск генерал Вейдлинг умолял сделать вылазку из Берлина и ручался благополучно вывести Гитлера из города. Гитлер отказался.
Через полчаса Кребс отправил Йодлю следующее радиопослание: «Немедленно информируйте меня: во-первых, где продвигающиеся части Венка, во-вторых, когда они будут атаковать, в-третьих, где 9-я армия, в-четвертых, в каком направлении 9-я армия будет прорывать окружение, в-пятых, где продвигающиеся части корпуса Хольсте». Донесение было подписано «Адольф Гитлер», но кажется вероятным, что сам Кребс породил его.
Ночью 29 апреля, в то время как другой ураган огня охватил город, прибыл ответ Йодля или Кейтеля: «Во-первых, продвижение Венка сорвалось к югу от Потсдама, во-вторых, 12-я армия не способна продолжать атаку на Берлин, в-третьих, 9-я армия безнадежно окружена, в-четвертых, корпус Хольсте в обороне». Это были факты, и они не оставляли никакого шанса для надежды.
В четыре часа утра 30 апреля Гитлер попрощался с окружением и ушел с Евой Браун в свою личную комнату. В полдень он вновь появился, чтобы отдать свой последний приказ: его водитель должен был принести пятьдесят галлонов бензина во двор канцелярии. Гитлер взял завтрак и снова ушел. Приблизительно в три часа тридцать минут дня раздался выстрел. Самые близкие друзья Гитлера вошли в его комнату вскоре после этого и нашли его мертвым. Он выстрелил себе в рот. Около него лежала отравленная Ева Браун.
Два трупа вынесли во двор. Их положили рядом и облили бензином. Кто-то чиркнул спичкой. Борман и его помощники отбежали к укрытию у входа в убежище и наблюдали за пламенем с каменным лицом.
Геббельс, Борман, Бургдорф и Кребс собрались, чтобы решить, что делать дальше. Борман предложил сначала, чтобы оставшиеся в живых в убежище фюрера попробовали прорваться через русские линии и убежать на север или на запад. Но это давало такую небольшую надежду на успех, что Борман сделал второе предложение. Он вступит в переговоры с русскими. Он объяснит, что германское правительство, которое одно могло обеспечить действительную капитуляцию, было теперь не в Берлине, а в штабе Дёница в Шлезвиг-Гольштейне и что поэтому русские должны предоставить охранное свидетельство делегации из Берлина, которая поедет туда и обеспечит согласие Дёница. Безусловно, Борман надеялся быть членом этой делегации.
Геббельс согласился. Он предложил предупредить русских о том, что Гиммлер в настоящее время вел переговоры исключительно с западными державами. Если бы на Дёница не влияли из Берлина, то он мог бы полностью примкнуть к западным нациям против Советского Союза.
Генерал Кребс был выбран как парламентер с русскими из-за его московского опыта и знания русского языка. Кребсу дали письмо, адресованное маршалу Жукову, в котором содержалась новость о смерти Гитлера, и подписанное Геббельсом и Борманом в их новых официальных должностях, полученных в соответствии с последним желанием Гитлера. Письмо уполномочивало Кребса устроить перемирие, в течение которого от адмирала Дёница могли добиться одобрения общей капитуляции.
Генерал Чуйков, командующий штурмом Берлина, занял дом в южном пригороде города. Он стоял за столом в столовой, на котором была разложена карта Берлина. Окна были без стекол. На улице снаружи лейтенант артиллерии выкрикивал приказы. Красный жар неба виднелся сквозь изодранные занавески.
Генерала Кребса ввели в двадцать минут четвертого утром 1 мая. На его униформе остались следы от марша по щебню Берлина. Его лицо было желтым. Позади него следовали три других германских офицера, один из которых был представлен как переводчик.
Кребс сел на стул, предложенный ему, и посмотрел на русских офицеров, окруживших Чуйкова. Его переводчик сказал:
– Генерал просит оставить его наедине с генералом Чуйковым.
– Скажите ему, что здесь присутствуют только члены моего военного совета, – ответил Чуйков.
– Я повторяю, – сказал Кребс дрожащим голосом, – что мое сообщение имеет огромное значение и является особо конфиденциальным.
Он слушал, пока переводчик повторит предложение на русском языке.
– Я наделен властью услышать его, – сухо сказал Чуйков.
Кребс глубоко вздохнул. Затем объявил:
– Адольф Гитлер совершил самоубийство вчера днем. Наши войска еще не знают этого.
Он уставился на Чуйкова, слушая переводчика. Кребс ожидал реакции на эти новости, которые, как он думал, имели особую важность для русских. Но Чуйков не выказал никакого признака удивления или прочих эмоций.
– Мы знали это, – сказал он.
Лица русских были неподвижны.
Кребс пожал плечами. Он вручил свое письмо русскому переводчику, который перевел его. Чуйков хранил молчание. Через некоторое время он обратился к Кребсу с двумя вопросами: во-первых, уполномочен ли он предоставить безоговорочную капитуляцию? Во-вторых, обращались ли с капитуляцией к западным союзникам так же, как к Советскому Союзу?
Кребс пробовал объяснить цель своего присутствия в деталях. Он нервничал и сказал, что на второй вопрос нельзя ответить, так как он и его руководители находились в Берлине и не имели никакого способа войти в контакт с англичанами и американцами. То, о чем он просил, было коротким перемирием, в течение которого Геббельс, Борман или он сам могли разъяснить Дёницу необходимость общей капитуляции.
Кребс никогда не был немногословным человеком. И Чуйков сделал так, чтобы русский переводчик прервал его, чтобы заявить, что единственной капитуляцией, о которой стоит говорить, является безоговорочная капитуляция перед всеми тремя союзниками.
Волнение пересилило Кребса. Он вдруг заговорил на ломаном и все же понятном русском языке.
– Именно для этого я приехал, – произнес он хрипло. – Именно этого я прошу – прервать борьбу, чтобы провести дальнейшие переговоры. Германское правительство больше не находится в Берлине, его руководителя нет в городе, здесь остались всего несколько секретарей, они не могут принять решение без руководителя правительства.
Чуйков отдал приказ сообщить о прибытии Кребса и его странных требованиях в Москву. Это был обычный доклад, и все же Кребс получил новую надежду. Он продолжал говорить поочередно на русском и немецком языках. Он отказывался понять, что не имеет права делать предложения. Почему эти люди, которые овладеют Берлином в течение нескольких дней, сомневаются в сведениях человека, требующего перемирия для обсуждения условий капитуляции с обреченным правительством? Кребс говорил в течение двух часов. Он, возможно, понял, что терпение Чуйкова служило цели выждать время, пока из Москвы не придет ответ.
Наконец, вошел посыльный и вручил Чуйкову бумагу. Чуйков прервал Кребса и резко спросил его, ответит ли он теперь на вопрос о безоговорочной капитуляции перед всеми тремя союзниками ясно: да или нет.
