В этом была заслуга не столько самой Рицлер, сколько сначала Мозера, а затем Шелленберга. Они из кожи лезли вон, чтобы подать свою «подопечную» в лучшем виде. Цели у них были разные: Мозер стремился «срубить» побольше деньжат, Шелленберг – добыть ценную информацию и выявить в богемной среде потенциального агента.
…Первым в «секс-гербарии» Рицлер стал Жан Алекси Монкорже, выступавший в музыкальных ревю и опереттах под именем Жана Габена. С ним Гретхен познакомилась в 1934 году в Вене на съёмках фильма «Мари Шапделен», где ей при содействии Мозера дали роль провинциальной нищей красавицы. Габен только начал восхождение к вершине Олимпа славы, но уже мнил себя «гением экрана».
Шестнадцатилетняя девушка с первого же взгляда была покорена непреодолимым личным обаянием Габена. Магическая сила его харизмы сработала безотказно. Сердце и ноги Гретхен распахнулись сами собой навстречу его красноречию…
* * *
Габен привёз девушку в гостиницу на окраине Вены. Номер был грязный, с потолка свисали струпья то ли пуха, то ли многомесячной пыли. На полу валялись пустые бутылки из под «граппы» – дешёвой итальянской виноградной водки, по столу деловито сновали тараканы…
«Не гостиница, а ночлежка для нищих!» – гримаса отвращения исказила лицо Гретхен, привыкшей ублажать знаменитых клиентов в роскошных аппартаментах.
Габен, заметив её реакцию, пояснил, что поселился в этой гостинице, чтобы избегать встреч с надоедливыми поклонницами и репортёрами светской хроники, а вообще-то, жить здесь вполне сносно, потому что в других номерах расселён персонал, в задачу которого входит техническое обеспечение съёмок.
Гретхен поняла, что этим объяснением Габен пытается скрыть свою скаредность, но промолчала и лишь недоуменно пожала плечами, – у каждой знаменитости свои причуды.
Как оказалось, это было только начало.
Из колченогого буфета Габен извлёк початую бутылку «граппы», наполнил доверху стакан и подал его Гретхен. Себе же налил рюмку «Camus» и, развалившись в кресле, предложил выпить на «брудершафт».
Продолжавшая стоять посреди комнаты Гретхен – актёр не предложил ей даже присесть – от такой беспардонности чуть было не выплеснула водку в лицо невеже-нарциссу, но вовремя вспомнила наставления Мозера: «Клиент всегда прав».
Изобразив на лице улыбку, Гретхен приблизилась к актёру.
– А что ты стоишь, деточка? Садись ко мне на колени! Выпьем, поговорим, а потом займёмся любовью…
И Габен стал рассказывать о своих интимных отношениях со знаменитыми актрисами. С Марлен Дитрих, когда она ещё выступала под своим настоящим именем – Мария Магдалена фон Лош. С юной Вивьен Ли и Гретой Густафсон, ставшей впоследствии Гретой Гарбо…
…Сделав пару глотков, Габен вдруг умолк, заметив, с каким отвращением слушает его откровения Гретхен.
– Ну да ладно, девочка, оставим в покое иноземный секс – займёмся родным… У нас ведь он называется «любовью», не так ли?
* * *
В дальнейшем Гретхен узнала, что была не единственной любовницей Габена во время его короткого пребывания в Вене. Француз был убеждён, что уже самим предложением провести с ним ночь он осчастливливал намеченных им к соитию женщин, независимо от их возраста и социального положения.
Рицлер буквально упивалась тайным злорадством, наблюдая, как жертвами гипнотического обаяния, чрезвычайной самоуверенности и душевной наглости Габена становились звёзды европейского экрана. В конце концов она поняла, что именно на этих качествах он построил свой имидж беспро-игрышного сердцееда.
Вместе с тем Гретхен отметила, что в сравнении с её последующими любовниками из мира артистической богемы Габен был чрезвычайно скуп – чего стоила одна гостиница, где ей довелось побывать! А уж о деньгах за любовные утехи ему лучше было не говорить. Мозеру он устроил грандиозный скандал, едва тот заикнулся о денежной компенсации за проведенную ночь с его «подопечной». Габен пригрозил отказаться от роли и уехать в Париж, если Мозер посмеет настаивать. Начинающий актёр уже тогда мнил себя звездой мирового масштаба, считая, что не он, а любовницы должны платить ему.
– Если за любовь я должен платить, – кричал он, театрально заламывая руки, – то какая ж, к чёрту, это любовь?!
…Мозер спорить не стал. Он просто отвёл в сторону страдающего манией величия лицедея и, показав ему свидетельство о рождении Рицлер, предложил самому решить, что лучше: оказаться в тюрьме за совращение малолетки или заплатить по счёту.
Выяснилось, что Габен лишь в кино был мужественным и непоколебимым, а в жизни – трусливым бахвалом. Заплатил даже больше, чем требовал Мозер. Именно тогда сутенёр и наставник Рицлер произнёс сакраментальную фразу, ставшую впоследствии крылатой:
– Французы придумали слово «любовь», чтобы не платить денег!
«Девочка напрокат» идёт под венецСовсем по-иному вёл себя с Гретхен ещё один секс-идол женской половины западного мира, знаменитый «певец парижских бульваров» Морис Шевалье. С ним Рицлер познакомилась по заданию Шелленберга, когда шансонье приехал в 1936 году на Берлинские Олимпийские игры, и с первого взгляда влюбилась в него.
…Едва Мозер представил Гретхен Шевалье, его глаза наполнились нежностью и он сразу предложил ехать к нему в гостиницу, несмотря на то, что на вилле собралась большая компания берлинских «тузов», чтобы отпраздновать день рождения Пауля.
Гретхен кокетливо согласилась, но попросила подождать её, пока она предупредит Мозера об уходе. Вернулась с Паулем, который отвёл Шевалье в сторону и стал что-то шептать ему на ухо. Шансонье покивал головой, молча вытащил бумажник, швырнул к ногам Пауля пачку банкнот, подхватил Гретхен под руку и умчал её на своём серебристом «ягуаре» в фешенебельную гостиницу «Бристоль».
…Пробившись сквозь толпу поклонниц и журналистов, они вошли в номер, который занимал почти половину этажа.
Первым делом Морис предложил спутнице выпить своего любимого коньяка «Remi Martin».
Они долго говорили о чём-то бессмысленном, но им обоим приятном и важном. Выпили ещё и ещё раз. Потом долго танцевали под его песни, записанные на дисках, которые он всегда возил с собой…
Ужин заказали в номер. Морис был очень внимательным партнёром. За ужином почти не ел – с истинно французской галантностью ухаживал за Гретхен и развлекал её шутками и анекдотами. Говорили по-французски, чему шансонье был несказанно рад. Пояснил, что его песни и секс не могут заменить речевого общения с понравившейся женщиной, и он впервые встречает партнёршу-иностранку, свободно говорящую на его родном языке.
Вдруг они одновременно пришли к мысли, что настал час вкусить плодов любви. А то, что она была обоюдной, Гретхен не сомневалась – в глазах Шевалье вновь вспыхнул огонь страсти и глубокого чувства…
…Гретхен молча сдёрнула блузку на ковёр, до подмышек подняла подол широкой юбки, с остервенением рванула ажурные трусики, явив на свет божий две молочно-белые ляжки, скреплённые наверху черным треугольником, и с едва заметной улыбкой застыла посреди комнаты.
– О, Господи, какая же ты красивая! Как пахнет от тебя чистотой весеннего дождя, горьким мёдом и… розами!
Шевалье, вмиг захмелевший от предвкушения близости, шагнул к Гретхен, прижал к себе и ощутил под пальцами упругую бархатную грудь, которая казалась ему огромным персиком.
– Чему ты смеёшься? – прошептала она.
– Я счастлив, – еле шевельнулись его губы. Подняв девушку на руки, он тут же опрокинул её на ковёр. Крепко держась за его шею, она прошептала:
– Я люблю тебя, Морис…
Её губы были закушены, а в уголках глаз метались бесовские искорки. И когда он вошёл в неё до упора, она зажмурилась, сладко и глухо замычала.
«Она – моя!» – мелькнула у Шевалье мысль и тут же погасла кометой, потому что он почувствовал, как мука наслаждения перетекает из её чресел в него, и водоворот нечеловеческой страсти отключил сознание…
* * *
Они провели несколько романтических часов. Шевалье был нежен и деликатен и несмотря на на свой почтенный возраст – ему было около пятидесяти – неутомим и ненасытен.
Гретхен, испытывая к французу доселе неведомое ей чувство искренней любви и нежности, вдруг сказала:
– Морис, ты неугомонный гастролёр, перепробовавший женщин всех рас и национальностей. Скажи, верна ли легенда о русской женщине как о самой сексуальной и в то же время преданной?
– На мой взгляд, – ответил стареющий кумир, – женщины белой расы, а значит, и русские обладают более изощрённой сексуальной фантазией. Моя богатая эротическая практика – тому свидетельство. Сдержанные и даже флегматичные с виду шведки, датчанки и немки гораздо более изобретательны в сексе, чем турчанки или ливанки… А о преданности русских женщин мне нечего сказать – у меня нет опыта общения с ними!
Шансонье вдруг умолк, недоверчиво посмотрел на Гретхен, потом резко произнёс:
