Ай, не по-мужски! Ай, нехорошо! Должен бы сам Мишке морду набить, по-нормальному выяснить отношения. Но нанимать каких-то уродов с криминальным прошлым? В голове не укладывается.
Итак, версия шестая и основная!
Мог организовать эту жуть Мирон?
Теоретически мог.
Мог нанять уродов?
Мог!
Гм! А если всё же Мишу Шмера чуть не убили за посещение вертепа и последующий дебош? За то, что он там побывал и теперь знает про его существование как таковое? Да, но тогда Ромашкину должно достаться не меньше! Голова идет кругом от роя версий. Надо тогда друга спасать, что ли?
Поздним воскресным вечером старый туркмен Саид на мотороллере подвез Шмера к дальнему забору.
Шмер прошмыгнул в дыру между прутьями (хорошо знать тайные лазейки) и осторожно направился к мансарде Ромашкина. В общагу идти нельзя: слишком много глаз и ушей.
А жив ли Ромашкин?
Никита оказался жив и даже в очень хорошем настроении. Он слушал магнитофон и допивал вторую бутылку «Токая». Третья охлаждалась в холодильнике. Дверь на веранду открыта настежь, пять лампочек ярко освещали дворик, туалет, террасу.
– Никита! Быстро погаси свет! – прошипел Шмер из кустов, когда одна из песен закончилась и музыка на секунду стихла. – Выключи свет, глухая скотина!
Ромашкин вскочил, щёлкнул выключателем. Двор погрузился во мрак.
Шмер проскользнул на веранду, схватил пустой стакан, наполнил до краев:
– Ох! Кислятина! Как ты её пьешь? Водка есть?
– Ну, есть. Налить?
– Конечно, налей!.. Что нового в полку? Меня не искали?
– Ага, разыскивали два дня! Двое с носилками и один с топором.
– Дурак! – поперхнулся Шмер. – Я серьезно спрашиваю!
– Слух прошелестел, что ты ушел в запой и сбежал из гарнизона с заезжими проститутками.
– А кто-нибудь у тебя обо мне спрашивал?
– Комбат, ротный и начальник штаба. Более ты никому не нужен. Кроме меня! Третий день тебя жду – поделиться планами. Насчет твоего временного выселения… Тут, понимаешь, ко мне подружка должна приехать. Ох, и оттянусь! Представляешь?
– Ох, представляю! – криво усмехнулся Шмер. – Ох, представляю!
Никита разглядел наконец ссадины на лице у приятеля, разбитые губы, опухший нос:
– Миша! Что с тобой приключилось, Миша? Ну у тебя и рожа! Ты на ней сидел вместо зада? Тобою двор подметали?
– Заткнись, юморист! Никита, к тебе огромная просьба. Завтра пойди в медсанбат к тому капитану, помнишь, с которым мы на вокзале пиво пили.
– Начфин? Ага! Еще бы не помнить. Я с ним в Бахардене квасил не далее как…
– Вот! Попроси его, чтоб он мне справку сделал. Освобождение по болезни за предыдущую неделю. Гастрит. И направление в Ашхабад, в госпиталь в медкнижке пусть нарисует. Медкнижку принеси в кабак напротив книжного магазина. Кулешов пусть соберет рубашку, брюки, сапоги, носки. Возьми сумку, сложи в неё вещи и захвати с собой. Да, и денег дай полтинник.
Никита вывернул карманы наизнанку:
– Нет ничего. До копейки с Хлюдовым прокутили.
– Вечно у тебя нет денег!
– А у тебя они есть?
– Нет! – тяжело вздохнул Шмер.
– То-то и оно! Ладно, излагай подробно, что произошло.
Что, что! Ну, изложил. Быстро и вкратце…
– Никита, а за тобой никто не следит? Не замечал?
– Н-не замечал. А зачем за мной следить?
– Да вариантов много. Например, твоя драка в «вертепе»…
– Ну, драка. Ну? Похитили-то тебя! За что?
– А за то! Ты мой друг. И наоборот. Может, и на тебя часть моих бед валится.
– Типун тебе на язык!
Шмер прошелся по квартире. Заглянул во все углы, посмотрел во двор из-за занавески на окне.
– Ты чего, засаду ожидаешь? – уже не на шутку разволновался Никита.
– Засаду, новое похищение… Нет, так просто я им не дамся! Больше этот номер не пройдет. Голыми руками меня теперь не возьмешь! – Мишка достал из чемодана приготовленную для рыбалки гранату, штык-нож и охотничий кинжал. – Если за меня взялись серьезно, то и я отвечу тем же. Мало не покажется! Знать бы наверняка, кто организовал нападение на меня и за что. Не хочу навредить невиновному, даже если это гад Давыденко. А вдруг это не он?
Шмер задумчиво покатал РГД по столу, словно металлический шар. Потом положил запал в один карман, гранату в другой, хлебнул водки из горлышка и направился к выходу:
– Так не забудь, Никитушка! Завтра в пивной, возле книжного магазина. Там, где мы с тобой дефицитную литературу брали, а после пиво пили.
– Понял. Не перепутаю.
Шмер огляделся у крылечка по сторонами и скрылся в кустах. А Никита ещё долго сидел в тишине и темноте. Медленно, задумчиво цедил третью бутылку вина. Но удовольствия уже не получал.
Чёрт бы побрал этот Чуркестан! Неужели это месть за драку возле борделя? И по ошибке Мишку зацепили? А вдруг и за ним, за Никитой, придут? Надо тоже гранатой запастись, на всякий пожарный…
Он запер дверь на крюк, полирнул вино двумя рюмками коньяка для успокоения. Спать. Утро вечера мудренее.
Утром мудренее не стало. Наоборот, всё запуталось. В окно постучали в шесть утра – громко и настойчиво.
Во дворе стоял взъерошенный Колчаков, полуголый. Одежда – на руках.
– Чёрт бы вас побрал, жаворонков! – взъярился Никита, отворяя дверь. – Чего ты припёрся в такую рань? Я ещё часа полтора мог бы поспать.
– Извини, но я продрог! Честное слово, не нарочно. Я полчаса на лавочке сидел. Больше сил нет.
– Так оделся бы и не дрожал!
– Одежда мокрая.
– Что, попал под порыв встречного ветра? Дождя вроде не наблюдалось.
– При чём тут дождь! А, ты в этом смысле?.. Нет, это Хлюдов. Ш-ш-шутник! Он сегодня стоял помощником дежурного по полку. Домой вернуться как бы не должен был. Танька, сеструха его приехавшая, малолетка, меня пригласила. А он возьми и заявись. Услышал шумы подозрительные в квартире, затаился в палисаднике, на выходе. Я выхожу – а он воду открыл, из шланга меня окатил с ног до головы. В следующий раз, кричит вослед, бензином окачу и спичку брошу.
– Ва-а-адик, как ты мог! Девчонке лет-то сколько? Шестнадцать? Ладно, ты и Шмер шастали к Натахе давыденковской! Так это месть, святое дело! А ты… – Никита прикусил язык, сообразив, что сболтнул лишнее.
Но Колчаков думал о другом и никак не прореагировал на «лишнее»:
– Я не виноват! Танька позвала пробки вкрутить. У них свет пропал. Я их сменил, новые вставил.
– Вкрутил? Не промахнулся, не перепутал, что куда вставлять?
– Да пошел ты к дьяволу! Как прильнула грудью, как обняла, как впилась губами… Я и не устоял, не совладал с собой. Слаб человек…
– А жена Вовкина где была?
– Да пьяная спала.
– Ты споил?
– Нет, Танька. Она Ирине водку весь вечер подливала и подливала. Та и окосела.
– И где ж ты с сеструхой познакомиться успел, что она на тебя так запала?
– Известно где. На танцах. Но мне-то её вести некуда было. Танька сказала, сама в гости позовет. Подстроила всё и позвала. И не шестнадцать ей, а семнадцать… Ну каюсь, каюсь!
– Каяться будешь в казарме, когда Вовка тебе сегодня морду начнёт бить.
– Не начнёет. Я всё ему объясню. Я и жениться в принципе готов, породнимся. Знаешь, Танька такая… такая…
– Чего тебе от меня нужно? – оборвал Никита.
– Утюг! Буду сушить рубаху и брюки! В трусах по посёлку идти не хочется.
Вечером Рахимов собрал подчиненных своих в кабинете:
– Докладывайте! Что творится в батальоне? Мне не нравится обстановка! Пьете, хулиганите! Занимаетесь неизвестно чем!
– Например? – неосторожно уточнил Хлюдов.
– Ах, например?! Вам примеры нужны, Хлюдов! А скажи мне, Хлюдов, это правда, что вы с Ромашкиным в Иран едва не ушли?
– Откуда такие невероятные сплетни? Врут. Все врут!
– Врут? Все? Кто – все? А эти четыре всадника вчера тоже врут?
– Четыре всадника? Не знаю таких!
– А они вот знают вас, Хлюдов! Вас и спрашивали, Володю и Никиту. В папахах, с берданками. Выглядят – чисто басмачи! Федаинами назвались. Говорят, повстанцы заждались у иранской границы, а вожди все не едут! А?!. Хорошо, я был дежурным по полку, послал их подальше. А другой на моём месте взял бы и доложил! Нарушители границы и смутьяны, подстрекатели к бунту служат в моем батальоне! А?
Что «а?», ну что «а?». Остается одно – встать и покраснеть.
– Да мы… просто направление попутали…
– Направление они попутали! А если бы вы с Ромашкиным… С Ромашкиным, так?!
– Ну, где-то так…
– Где-то! А если бы вы с Ромашкиным в гиблые пески ушли? Ищи ваши трупы вертолетами! И вообще!.. Где Шмер? – неожиданно повернул Рахимов. – Ромашкин, докладывай!
– Ничего не знаю. Справку о болезни Шмера я принес, комбату отдал. Шмер в Ашхабад уехал лечиться.
– Он что, человек-невидимка? Взводного пятый день никто не видит!
– Да я и сам его только мельком…
– Мельком, понимаешь! Тогда о тебе, Ромашкин. Кто вам, товарищ лейтенант, бровь подбил?
– Шел, неудачно в темноте споткнулся, упал, испачкался.
