«…Из Смольного, около семи часов вечера, поехали на фарфоровый завод. Я перед этим сказал Володарскому, что у меня мало бензина, на то он ответил: «Доедем и там достанем».
Мы приехали в районный Совет около фарфорового завода. Туда зашел Володарский и находился там минут восемнадцать. Мимо нас проехал Луначарский. Одна из женщин, сопровождавших Володарского, остановила Луначарского и о чем-то с ним говорила. Потом вышел из Совета Володарский, и женщина сказала ему, что Зиновьев на фарфоровом заводе. Мы поехали дальше: Володарский и с ним две женщины. Едва доехали до «Кассы» — бензин кончился. Я сказал об этом Володарскому. Он вышел из машины с женщинами и хотел идти в районный Совет.
Когда мотор остановился, я заметил шагах в двадцати от мотора человека, который на нас смотрел. Был он в кепке темного цвета, темно-сером открытом пиджаке, темных брюках. Сапог не помню.
Бритый, молодой. Среднего роста, худенький. Костюм не совсем новый, по-моему рабочий. В очках не был. Приблизительно 25–27 лет. Не был похож на еврея тот черный, а он скорее похож на русского.
Когда Володарский с женщинами отошел от мотора шагов на тридцать, то убийца быстрыми шагами пошел за ними и, догнав их, дал, с расстояния приблизительно трех шагов, три выстрела. Направил их в Володарского и женщин, которые с тротуара убежали к середине улицы, а убийца побежал за ними. Женщины побежали к Совету, а Володарский, бросив портфель, засунул руку в карман, чтобы достать револьвер. Но убийца успел подбежать к нему совсем близко и выстрелить… в грудь.
Володарский, схватившись рукой за грудь, направился к мотору, а убийца побежал по переулку по направлению к полям. Когда раздались первые выстрелы, то я испугался и спрятался за мотор. У меня не было револьвера.
Володарский подбежал к мотору. Я поднялся к нему навстречу и поддержал его. Он стал падать. Подбежали его спутницы. Посмотрели, что он прострелен в сердце. Потом я слышал где-то за домом был взрыв бомбы.
Володарский скоро умер. Минуты через три. Ничего не говорил, ни звука не издавая.»
Минут через пять подъехала автомашина. Из нее вышел Зиновьев, большевистский лидер Петрограда. Склонился над Володарским.
— Бензин кончился, — сказал шофер.
— Возьмите у нас немного бензина. Труп немедленно отвезите в ближайшую больницу…
Семянниковская больница оказалась запертой. Одна из женщин долго стучала в дверь и окна. Вышел человек в военной форме, поглядел равнодушно и сказал: «Мертвый, чего тут смотреть…» Спутницы Володарского запротестовали, потребовали тщательного медицинского осмотра. Тогда вышла женщина-врач и, кое-как осмотрев раны, подтвердила: мертв.
ВОЛОШИН Максимилиан Александрович (1877–1932) — русский поэт и художник.
Последние 10 лет жизни Волошин почти безвыездно жил в своем доме в Коктебеле. Это место пользовалось популярностью у советских литераторов, любивших отдохнуть в Крыму, и к Волошину нет-нет да и наведывались друзья— писатели. Так, в июле 1932 г. к Волошину заехал Николай Чуковский (сын Корнея Чуковского). За несколько дней до этого у Волошина случился удар (что-то вроде инсульта).
«Макс, необычайно толстый, расползшийся, сидел в соломенном кресле, — вспоминает Н.Чуковский. — Дышал он громко. Он заговорил со мной, но слов его я не понял — после удара он стал говорить невнятно. Одна только Марья Степановна[13] понимала его и в течение всей нашей беседы служила нам как бы переводчиком.
При все том он был в полном сознании. Когда я сказал ему, что стихи его пойдут в «Новом мире», лицо его порозовело от радости. Снова и снова почти нечленораздельными звуками просил он меня повторять привезенную мною новость.
Через несколько дней Он лежал в саду перед своим домом в раскрытом гробу. Гроб казался почти квадратным — так широк и толст был Макс. Лицо у него было спокойное и доброе — седая борода прикрывала грудь. Мы узнали, что он завещал похоронить себя на высоком холме над морем, откуда открывался вид на всю коктебельскую долину. Гроб поставили на телегу, и маленькая процессия потянулась через накаленную солнцем степь. До подножия холма было километра три, но мы сделали гораздо больший путь, так как обогнули холм кругом — с той стороны на холм подъем был легче. И все же лошадь на холм подняться не могла, и метров двести вверх нам пришлось нести гроб на руках.
Это оказалось очень трудным делом. Макс в гробу был удивительно тяжел, а мужчин среди провожающих оказалось только пятеро… Солнце жгло немилосердно, и, добравшись до вершины, мы были еле живы от усталости. Отсюда мы увидели голубовато-лиловые горы и мысы, окаймленные белой пеной прибоя, и всю просторную, налитую воздухом впадину коктебельской долины и далекий дом Волошиных с деревянной башенкой, и даже дельфинов, движущихся цепочкой через бухту. Знойный воздух звенел от треска цикад в сухой траве. Могильщики уже вырыли яму, гроб закрыли крышкой и опустили в светло-рыжую сухую глину. Чтец Артоболевский, высокий, худой, в черном городском пиджачном костюме, прочел над могилой стихотворенье Баратынского «На смерть Гете»:
Предстала, и старец великий смежил
Орлиные очи в покое;
Почил безмятежно, зоне совершил
В пределе земном все земное!
Над дивной могилой не плачь, не жалей,
Что гения череп — наследье червей…
И мы поплелись вниз с холма.
ВОЛЬТЕР (псевдоним, настоящее имя Мари Франсуа Аруэ) (1694–1778) — французский философ, писатель, историк. После многих Лет скитаний по Европе в феврале 1778 года Вольтер с триумфом возвратился в Париж. Он приобрел себе особняк на улице Ришелье, активно работал над новой трагедией «Агафокл», над проектом академического словаря французского языка. Но в это время он периодически уже чувствовал сильные боли и вынужден был принимать большие дозы опия.
В мае последовало неожиданное обострение болезни. Троншен констатировал рак предстательной железы. 25 мая была признана неизбежность близкого смертельного исхода. Больной испытывал ужасные мучения. 30 числа его племянник аббат Миньо пригласил к умирающему аббата Готье и приходского кюре церкви св. Суль-пиция Терсака. Они вошли в спальню. Вольтер не узнал или сделал вид, что не узнает их, но сказал: «Дайте мне умереть спокойно». В одиннадцать часов вечера он обратился к стоявшему у его кровати слуге со словами: «Прощай, дорогой Морен, я умираю». Вслед за этим наступил мгновенный конец.
ВЫСОЦКИЙ Владимир Семенович (1938–1980) — актер, поэт и певец. 14 сентября 1979 г. Высоцкий выступал на Пятигорской студии телевидения. «Какой вопрос вы бы хотели задать самому себе?» — спросил его ведущий. Высоцкий ответил: «Я вам скажу… Может быть, я ошибусь… Сколько мне еще осталось лет, месяцев, недель, дней и часов творчества? Вот такой я хотел бы задать себе вопрос. Вернее, знать на него ответ».
К сожалению, ответ на этот вопрос был бы неутешителен. В момент интервью Высоцкому оставалось жить чуть более 9 месяцев.
В последние годы жизни Высоцкий часто «уходил в пике» — то есть злоупотреблял алкоголем, а потом и наркотиками. Как считают друзья Высоцкого, эти срывы были для него какой-то формой разрядки. К сожалению, они же стали причиной его ранней гибели. Врач Анатолий Федотов, который не раз спасал Высоцкого от верной смерти, вспоминает: «18 июля 1980 года я с сыном был на «Гамлете» — меня нашел Валера Янклович[14].
— Володе очень плохо.
Я — за кулисы. Вызвали скорую. Сделали укол — он еле доиграл. А на следующий день ушел в такое «пике»! Таким я его никогда не видел. Что-то хотел заглушить? От чего-то уйти? Или ему надоело быть в лекарственной зависимости? Хотели положить его в больницу, уговаривали. Бесполезно! Теперь-то понятно, что надо было силой увезти.
23 июля при мне приезжала бригада реаниматоров из Склифосовского[15]. Они хотели провести его на искусственном аппаратном дыхании, чтобы перебить дипсоманию. Был план, чтобы этот аппарат привести к нему на дачу. Наверное, около часа ребята были в квартире — решили забрать через день, когда освобождался отдельный бокс. Я остался с Володей один — он уже спал. Потом меня сменил Валера Янклович.
24 июля я работал… Часов в восемь вечера заскочил на Малую Грузинскую (домой к Высоцкому. — А.Л.). Ему было очень плохо, он метался по комнатам. Стонал, хватался за сердце. Вот тогда при мне он сказал Нине Максимовне:
— Мама, я сегодня умру…
Я уехал по неотложным делам на некоторое время. Где-то после двенадцати звонит Валера:
— Толя, приезжай, побудь с Володей. Мне надо побриться, отдохнуть.
Я приехал. Он метался по квартире. Стонал. Эта ночь была для него очень тяжелой. Я сделал укол снотворного. Он все маялся. Потом затих. Он уснул на маленькой тахте, которая тогда стояла в большой комнате.
