Один из таких следов был обнаружен сразу же на месте преступления. В кармане брюк убитого находился пистолет, который доктор Праун всегда носил с собой из-за постоянного страха за свою жизнь. Экспертиза установила, что речь идет об оружии типа "Baby Buster", изготовленном по спецзаказу на оружейной фабрике «Вальтер» в Ульме; в оружейные магазины оно не поступало. Запрос, посланный на фабрику в Ульм, сразу бы объяснил, откуда у Прауна столь редкий пистолет с богатой, отделанной слоновой костью рукояткой: сто пятьдесят таких пистолетов было изготовлено по заказу короля международных торговцев оружием, президента «Interarmco» Каммингса, который затем разослал их своим партнерам по бизнесу в качестве рекламных подарков. Обер-мейстер Родатус благоразумно отказался от мысли послать запрос, чтобы не пришлось потом заносить в протокол, что доктор Праун имел тесные деловые контакты с американским спекулянтом оружием…
В I960 году компания «Interarmco» образовала немецкий филиал в Мюнхене. Его руководителем и стал господин Зайденшнур, которого впоследствии защита пригласила на процесс Брюне с тем, чтобы он рассказал о своих деловых отношениях с убитым доктором Прауном… Как представитель могущественного концерна, он должен был, по словам журнала «Шпигель», "парализовать деятельность в Западной Германии мелких торговцев, паразитирующих на поставках оружия".
Одним из таких "мелких паразитов" был мюнхенский врач доктор Праун. Он уже заработал на своем бизнесе миллионы. И мог еще заработать: оружие требовалось везде — в Анголе, Алжире, Конго, Южной Африке… Казалось, для спекулянтов оружием наступили золотые времена. И в этот момент доктора Прауна вывели из игры. Нетрудно догадаться, что он отказался отдать международному синдикату грабительский процент со своей прибыли. Поэтому по приказу Каммингса он должен был исчезнуть…
Однако оставался еще один свидетель, который — если бы его удалось под присягой заставить давать показания — мог бы пролить свет на всю эту историю: обер-мейстер Родатус. Хотя он и предпринял попытку представить убийство как самоубийство, это было сделано настолько по-дилетантски, что у непредвзятого наблюдателя напрашивался только один вывод: Родатус прекрасно знал, что делал. И хотя председатель суда в начале процесса с возмущением сказал, что полиция, мол, не удосужилась провести даже самых необходимых следственных мероприятий, это был всего лишь тактический маневр, чтобы избежать упреков со стороны населения. Доктор Зайберт, бесспорно, знал, почему обычно надежный специалист по убийствам Родатус так безнадежно схалтурил в данном случае.
Тем не менее адвокат Мозер потребовал провести допрос обер-мейстера Родатуса в качестве свидетеля защиты. Однако публика напрасно в предвкушении новой сенсации ждала его появления в зале суда.
Председатель суда со своего места объявил:
— Свидетель Родатус не в состоянии дать показания. Он лежит в больнице с нервным истощением.
Когда же доктор Мозер стал настаивать на том, чтобы провести допрос в больнице, Зайберт раздраженно ответил:
— Но для чего вам это?! Это все равно ничего не даст. Родатус страдает от душевной травмы и находится в подавленном состоянии. Есть угроза его психическому здоровью, и, в конце концов, его семья против, поскольку не исключена опасность самоубийства.
Объяснять, почему допрос угрожает психическому здоровью сотрудника уголовной полиции, доктор Зайберт не стал.
Упорный адвокат Мозер не сдавался и захотел узнать, в какой больнице находится Родатус. Он потребовал официального медицинского подтверждения нервного истощения обер-мейстера.
На этот раз доктору Зайберту пришлось сделать сенсационное признание: Родатус под чужой фамилией лежит в одной из престижных частных клиник под Мюнхеном и с помощью медикаментов погружен на две недели в лечебный сон. Есть опасение, что после пробуждения он многое забудет, в том числе и события, связанные с убийством.
Если бы подобное объяснение не прозвучало в суде, а затем на страницах многих газет, то во все это трудно было бы поверить. Поскольку оба защитника продолжали настаивать на допросе Родатуса и даже потребовали отложить процесс, обер-мейстер на следующий день был разбужен для ответов на вопросы адвокатов. При этом присутствовали только секретарь суда, прокурор, лечащий врач и оба защитника.
Однако странное лечение сном истощенной нервной системы свидетеля уже оказало свое воздействие. Родатус помнил только то, что и без того стояло в протоколе. Лишь в одном он отклонился: стал оспаривать, что на месте преступления находилось оставленное преступником "голубое письмо". Это означало, что одна из немногих улик, на которых прокуратура строила свое обвинение, теряла доказательную силу.
Но у прокурора Руета объяснение было под рукой:
Родатус наделал в своей работе столько ошибок, что вполне можно допустить еще одну — он просто не заметил письма.
Так же бесцеремонно обошелся бравый прокурор Рует в своей обвинительной речи со всеми другими противоречиями, всплывшими в ходе судебного расследования. Пресловутое "голубое письмо", сказочный замок в Испании, отсутствие алиби у обвиняемых и особенно мнимые признания, полученные при помощи Сильвии Косси и полицейского шпика Шрамма, — все это, по его мнению, неопровержимо доказывало вину подозреваемых. Отказ Сильвии Косси от своих показаний вовсе не смутил его, так же как и общеизвестная лживость Шрамма. Он потребовал для обоих обвиняемых пожизненного заключения.
Адвокаты, естественно, настаивали на оправдательном приговоре. Шаткое здание обвинения предоставляло им хорошую возможность для критики аргументации прокурора. Как доктор Мозер, так и доктор Пэлька указали на таинственную двойную жизнь убитого, на его опасный бизнес, связанный со спекуляцией оружием. Однако они делали это настолько осторожно, что казалось, будто сами боятся слишком прямо указывать на истинные причины преступления, чтобы не разделить судьбу доктора Прауна.
Доктор Мозер ограничился напоминанием о том, что Праун постоянно боялся за свою жизнь, и виновата в этом была не фрау Брюне, а совсем другие силы, о которых, к сожалению, на этом процессе ничего не было сказано.
Доктор Пэлька сказал:
— Можно не сомневаться, что свое миллионное состояние убитый заработал отнюдь не врачебной практикой. К сожалению, за пять недель слушания дела об источниках его богатства не было сказано ни слова. Я убежден, что он играл видную роль в международной торговле оружием, а мы все знаем, с какими опасностями связан этот род деятельности. Мне нет нужды напоминать вам о многочисленных покушениях на торговцев оружием, которые происходят у нас в последние годы прямо под носом у полиции… Доктор Праун постоянно имел при себе несколько пистолетов, так как опасался за свою жизнь. Неужели вы всерьез думаете, что он боялся обвиняемых и хотел от них защититься? Если бы он боялся Веры Брюне, то вряд ли завещал бы ей замок в Испании.
Но похоже было, что все усилия адвокатов не поколебали табу вокруг политической подоплеки двойного убийства.
4 июня 1962 года председатель суда доктор Зайберт провозгласил:
— Оба обвиняемых приговариваются к пожизненному заключению за двойное убийство.
С обоснованием приговора доктор Зайберт себя особенно не утруждал. Коротко и ясно он заявил:
— Доказательный материал по делу настолько обширен, что при чтении приговора изложить его не представляется возможным.
На другой день одна из гамбургских газет написала:
"Это самое необычное обоснование приговора за всю историю немецкой криминалистики".
Подробное обоснование обвинительного приговора доктор Зайберт отложил до письменного оформления всех документов процесса, и оно последовало лишь через несколько недель фактически при закрытых дверях, поскольку его получили только непосредственно пострадавшие — приговоренные к пожизненному заключению Вера Брюне и Йохан Фербах.
Зловещая концовка: западноберлинская кинокомпания, которая собиралась снять фильм о жизни Веры Брюне, пригласила на главные роли Лану Тёрнер и ее дочь Чэрил Крэйн — они в свое время тоже были замешаны в скандальной истории с убийством.
Первое убийство произошло в четверг, 14 июня 1962 года, когда американский астронавт № 1, встреченный многотысячными толпами ликующих бостонцев, прибыл в родной город, чтобы принять участие в торжественном приеме в аэроклубе "Новая Англия". Среди восторженно кричащих людей, стоявших в центре города вдоль Вэк-бей, была и 55-летняя Анна Слизерс, текстильщица с фабрики обивочной ткани. Из-за экономического спада дела на фабрике шли неважно; Анна работала три дня в неделю, и в этот четверг у нее был выходной. Поприветствовав астронавта, она сделала кое-какие покупки и около шести часов вечера вернулась домой, на Гэйнзбороу-стрит, 77. Она жила здесь одна с тех пор, как 25-летний сын Джурис ушел от нее из-за постоянных ссор.
