– Володя! – назвался блондин, протягивая руку для знакомства.
– А этот – капитан Штранмассер. Всем говорит, что Миша, но никто не верит. С ним, в принципе, можно не знакомиться, а лишь поздороваться. Один хрен, сегодня тебе дела передаст и уедет в свою Иолатань!
– Эх, жалко, не в свой Израиль. Дела передаст, но сам он не «передаст»! – Хлюдов со значением вскинул вверх указательный палец.
– Штранмассер! – повторил Штранмассер. – Не путать со «шмайсером» и «трассером». А то тут есть охотники до… У меня обычная русская фамилия – Штранмассер. Нужно просто заучить, она легко запоминается. Почти как Иванов.
– С такой фамилией, и назначили заместителем командира батальона! Майором станет! – наигранно восхитился Хлюдов. – А я, вот, Хлюдов, потомок старинного офицерского рода – по-прежнему в капитанах!
– Вовочка, – отбил Штранмассер, – мне моя фамилия двенадцать лет мешала должностному росту! А тебе вредит имя!
– Что в имени тебе моем?! – голосом трагика взвыл Хлюдов.
Чувствовалось, что пикировка между капитанами, блондином и брюнетом, – этакое перманентное развлечение для них обоих, да и для окружающих.
– Во-воч-ка! – нежно подчеркнул Штранмассер. – Да на тебя только начальство глянет и сразу вспомнит: «Вовочка»! Не человек, не офицер, а так, анекдот… про Вовочку. Вот подтвердите, товарищ майор!
Товарищ майор, замполит Рахимов, не сказал, но с удовольствием промолчал.
– Видишь, и товарищ майор согласен!
– Почему согласен? Он не подтвердил!
– Но и не опроверг!
Замполит продолжал с удовольствием молчать. Со снисходительной привычкой к этим капитанским играм разума.
– И фамилия у тебя, Вовочка, еще подозрительней, чем у меня! Хлюдов, блин! Белая гвардия! И вдруг в Красной армии! Булгакова хоть читал? Да куда тебе! В твоем-то возрасте!
– В ка-а-аком-таком моем возрасте?! Да мне уже тридцатник почти!
– Я и говорю, молод ишшо. Вот стукнет тридцать три, тогда и станешь замкомбата. Не спеши, дай срок настояться «бражке» в твоей кровушке.
Так они побалагурили. Затем с разрешения Рахимова увлекли Никиту в казарму. Там много и быстро говорили, размахивали руками, показывая тетради, конспекты, журналы, накладные на телевизор и радиоприемники, провели экскурсию по Ленкомнате… Ну, Ленкомната как Ленкомната – как везде. Наполовину, правда, недооформленная.
Никита слушал, кивал, «угукал». А в голове крутилась одна мысль: «Ни хрена себе! Тридцать три года! Дорасти до капитана и стать наконец замкомбатом! Переспективы воодушевляют! Гнить в этой глуши лет десять и все на одной должности!».
– Коротко о наших офицерах! Потом подробней познакомишься… Ротный у нас новый, фамилия – Неслышащих. Все импровизируют: Витька Недумающий, Витька Непомнящий – как только ни называют… Невидящий, Неслышащий… Взводные с придурью, у каждого свой бзик. Карьеристов в роте нет, ни в прямом смысле (сволочей), ни в переносном (старых пердунов). Служат тут кто год, кто три, кто и пять лет. Первым взводом командует Вовка Мурыгин. Вторым – Мишка Шмер. Третьим – Сергей Шкребус, он же Глобус, он же Ребус. Четвертым – Ахмедка-туркмен, Бекшимов. Зампотех – лейтенант Шурка Пелько. Есть снятый ротный майор Леня Никешов. Этот «висит» за штатом, на него можно внимания не обращать. Он, как старый шкаф: места много не занимает, никому не нужен, а выбросить жалко. Ходит на службу и ходит, ждёт, когда переведут в военкомат. В общем, Ромашкин, сам в процессе со всеми перезнакомишься. Со временем.
Процесс пошёл. И пошёл, и пошёл. Со временем. Штранмассер посодействовал Никите в перемещении вещей из общаги в квартиру. Майор Зверев облагодетельствовал, выделил комнату на пятом этаже – в благоустроенной квартире. Но в пятиэтажках оказался один недостаток: туалетом пользоваться можно лишь… по часам. Холодная вода поступает наверх в сливной бачок с полуночи и до раннего утра. Горячей воды не бывает вовсе – по причине отсутствия оной. И всё же лучше, чем в общаге с уличным сортиром и умывальником с пятью кранами на пятьдесят обитателей. Зато теперь в квартиру можно будет притащить койки из казармы, поменять белье и спать более-менее комфортно.
Глава 2. Первый день службы
Утром Никита едва не опоздал на службу. Ночь стояла душная, вечером долго ворочался, не мог уснуть. И под утро, конечно, проспал.
Завтракать пришлось на бегу. Питались они с женой в гарнизонной столовке под громким названием «кафе» – ни кастрюль, ни тарелок у молодой семьи не было. Багаж ещё путешествовал где-то по бескрайним просторам Средней Азии. В столовке завтрак уже завершился. Для опоздавших кроме вчерашней котлеты «смерть желудку» да лапши – более ничего. Быстро проглотив это самое «более ничего», Ромашкин помчался в штаб для инструктажа и тотчас попал под горячую руку начальства.
Начальство – хронически злобствующий Хомутецкий:
– Лейтенант! Почему сапоги не чищены?!
Никита взглянул на чуть запылившиеся во время пробежки сапоги:
– Почему не чищены? – повторил Ромашкин претензию комполка с искренним недоумением.
– Ма-алчать! Не чищены! Я сказал!.. На первый раз объявляю замечание!.. Вы сегодня в патруль заступили?
– Так точно!
– Слушайте мой приказ! Разыскать майора Иванникова и доставить ко мне! Будет вырываться – скрутите. Разрешаю.
– А кто это? – осторожно поинтересовался Ромашкин.
– Ты не знаешь Иванникова?!
– Никак нет! Я ведь только вчера прибыл в полк…
– Гм. Твоя проблема! Не моя забота! Найдешь! Шагом марш выполнять приказ!
В подчинение Ромашкин получил двух молодых младших сержантов.
– Как ваши фамилии, бойцы?
– Наседкин, – ответил боец с рваной губой.
– Магометов, – высокомерно произнес второй боец, с сильным кавказским акцентом.
– Кто такой Иванников, знаете?
– А! – сообразил Наседкин. – Это зампотех девятой роты. Разжалованный майор. Его за пьянки из штаба полка турнули к нам в батальон. А чего?
– Надо найти, боец.
– Да-а… В лицо-то я его знаю, но где искать, понятия не имею. В городке столько всяких… закутков.
– Будем искать! – в манере Никулина из «Бриллиантовой руки» резюмировал Никита. «Такого же, но с крыльями», блин! Ангел, блин, Иванников.
Где тут могут обитать ангелы типа Иванникова? Ой, где только ни…
Буквально за забором стоял первый одноэтажный барак, на который указал сержант как на объект розыска Иванникова.
Эти домишки-бараки были разделены каждый на четыре квартиры. Ворота палисадника перед входом в ветхую квартиру-четвертинку сломаны, дверь висела на ржавой петле. Мусор устилал весь двор неравномерным слоем – где гуще, где пуще. Рой мух взлетел при появлении людей и гулко зажужжал в воздухе. Вспугнутые крысы шмыгнули по щелям, злобно разглядывая оттуда незваных пришельцев.
М-да. Если так грязно во дворе, то каково же в доме? Входить в лачугу н-не хотелось. А надо… Никита с силой дернул за ручку двери – гнилая доска треснула, ручка оторвалась и осталась в руке.
– Не так надо! – Наседкин обошел офицера сбоку, схватился за дверное полотно, приподнял и отодвинул в сторону, освобождая проход. – Нежней, нежней.
В образовавшееся отверстие хлынул дневной свет. Навстречу свежему воздуху наружу устремилась смрадная вонь.
– О-о-о! – задушенно протянул Никита, стараясь не дышать. – Наседкин! Ступай, посмотри, нет ли тут твоего… Иванникова.
– Да почему ж он мой! – открестился сержант. – Какой он мне знакомец! Еще приятелем назовите! Или собутыльником!
Однако приказы не обсуждаются, но выполняются. Наседкин нырнул внутрь – вынырнул через полминуты:
– Пусто! Ни души! – гундосо доложился, прижав нос щепотью. – Ну там и помойка! Тошниловка!
– Всё осмотрел?
– А чего там смотреть? Пустые стены!
Через дорогу стоял следующий такой же «гадючник», без стекол в оконных рамах и даже без дверей. Тоже пусто.
В третьем «гадючнике» у входа обнаружились свежие следы чьего-то недавнего присутствия: огрызки, объедки, грязные стаканы. У калитки – огромная куча: бутылки, очистки, мятая бумага, тряпье. Куча, явно приготовленная к вывозу на свалку.
– Это наша рота наводила на прошлой неделе порядок, – просветил Наседкин. – Тут жил прапор один… фамилию вот забыл… Друган Иванникова. Прапора выселили, никто тут пока не живёт.
– Проверим, – брезгливо морщась, Никита вошел внутрь и в инстинктивном испуге отпрянул.
Из сеней с воплем «ма-ао!!!» метнулся наружу между сапог полосатый бродячий кот.
– Брысь, сволочь блохастая! – топнул Никита.
Патрульные гоготнули.
В кухне до края кирпичной печки – нагромождение из банок, бутылок, замшелой посуды, кастрюль и сковородок. В спальне – аналогично: гора мусора из тряпья, газет, окурков и черепков. В тёмном углу – железная армейская кровать. И на ней… труп? Не иначе, труп. Живой бы здесь не выжил! Никита с холодком в груди легонько пнул накрытое рогожкой тело носком сапога.
