В те же дни Нине Яковлевне пришлось провожать на фронт своих знакомых, прощание с которыми она описала в воспоминаниях:
«Доктор Блох призывался в качестве полкового врача. Его приятель Евнин, попавший под суд с целой группой юношей евреев, попытавшихся освободиться от призыва, шел простым рядовым. (…)
Прежде всех уезжал Евнин с отправляемым на австрийский фронт одним из первых Самогитским полком. В маленькой скромной шляпе и строгом платье, с букетом белых и красных роз, пошла я провожать (…) до Александровского вокзала Евнина, который, по бешеной жаре и пыли, в длиннополой шинели, тщедушный и слабый, сгибаясь под тяжестью военной амуниции, с серым лицом и обезумевшими глазами, еле брел в шаг с остальными. На вокзале стояли товарные поезда с красными вагонами: “сорок человек – восемь лошадей”. “Чистой” публики среди провожающих было немного. Бабы в платках громко голосили, заглушая веселую гармошку, и причитали, как по покойникам.
Они подносили солдатам в окна вагонов грудных детей для последнего прощания и благословения. Тяжелые предчувствия овладели нами; мы тоже поцеловали Евнина, как покойника. Розы мои от жары и пыли превратились в веник, да у Евнина и так руки были заняты, а в тесноте теплушки некуда было положить цветы. (…)
Радостное настроение. Август 1914 г.
Проводы Блоха вышли совсем иными. Классные вагоны сияли чистотой, нарядные дамы с цветами и бокалами шампанского стояли у всех вагонов, звон многочисленных шпор сливался в легкую, приятную мелодию. Когда командир взвода, вежливо улыбаясь, дал приказ провожающим оставить вагоны, мне показалось отвратительным оставаться сидеть в тылу. Все мальчики, которые порой мне надоедали, порой казались назойливыми, скучными “кавалерами”, превратились в героев. “Возьмите меня с собой”, – умоляла я доктора Блоха, но это было абсолютно невозможно».
Один за другим полки гарнизона покидали Москву. Газетные репортажи с вокзалов были полны восторгов по поводу готовности русских солдат постоять за Веру, Царя и Отечество. Но более всех предстоящим сражениям радовались кадровые офицеры. По воспоминаниям современников, в тот период все разговоры в офицерской среде вертелись вокруг возможности отличиться в боях и получить заветную награду – Георгиевский крест. Приподнятость настроения первых дней войны хорошо заметна в рассказе Н. П. Мамонтова, отправившегося на фронт в составе Фанагорийского полка:
«Накануне выступления в поход, 26 июля, был отслужен напутственный молебен. Рано утром роты выстроились для приемки знамени. Старое, простреленное пулями боевое знамя было торжественно пронесено перед фронтом под величавые звуки “встречи”. Многотысячная толпа родных и близких запрудила все улицы, желая последний раз посмотреть на уходящих.
Полк тронулся к кадетскому плацу, где был назначен молебен. Звуки марша далеко разносились по еще дремавшим улицам. Из окон отовсюду махали платками, кричали “ура” и широким крестом благословляли проходящие роты.
На плацу выстроились “покоем”, тремя фасами. В центре – аналой и полковой священник. Батальоны выровнялись и замерли. Запасные солдаты уже втянулись в строевую службу и перестали казаться переряженными в солдатскую одежду мужиками.
Перед отправлением
Обед по пути на фронт
Энергичная речь начальника дивизии вызвала сильный подъем в нижних чинах.
– Коварный враг объявил войну и хвалился зажать нам рот и обрубить руки, но против него встали народы всего мира. Мы идем защищать угнетаемые славянские народы, и нет подвига выше, как отдать свою душу за братьев своих!
Толпа в несколько тысяч человек тесно окружила полк со всех сторон. Женщины плакали, с трудом сдерживая громкие рыдания. Коленопреклоненно молились о победе родного оружия тысячи солдат и офицеров, и тысячи штыков, казалось, вырастали из земли, искрясь на солнце.
Церемониальный марш с винтовками “на руку”. Грозно движутся “по-суворовски” роты военного состава. Блестят шашки офицеров, стальной щетиной перед строем выровнялись штыки. Могучее “ура” солдат и народа сливается в общий гул, и кажется, что земля дрожит под мирный топот десятка тысяч ног…
Вернулись с молебна, и началась торопливая укладка остающегося имущества и обоза.
Молебен перед отправкой на фронт
Целование креста в конце молебна перед отправкой на фронт
Последние сборы в дальний поход. Но ни у кого не является и мысли о том, что, быть может, ему не суждено возвратиться на родину. Бодрое настроение захватывает всех, даже многосемейных запасных. (…)
В половине пятого часа утра на следующий день я уже в роте. Прохожу через полковую канцелярию. Тускло горят электрические лампочки, не потушенные с вечера, спят на голом полу или облокотившись на столы переутомленные писаря. Всюду ящики, сундуки, тюки, горы бумаг…
В роте Его Величества уже строятся. Выдача сухарей и патронов. 250 человек – батальон мирного времени…
Во дворе музыканты пробуют трубы. Пора выходить.
Улицы забиты массой провожающих. Женщины, дети… С трудом очищаем узкий проход. Выносят знамя. “Слушай, на кра-ул!”
Батальон под звуки Фанагорийского марша выступает в поход.
Позвякивают котелки, лопаты ударяют в такт на ходу. Музыка открывает окна на всем пути, и оттуда нам приветливо машут платками.
– Не плачьте, вы, остающиеся! Смотрите, как бодро и весело идет батальон, тысячей штыков искрясь на солнце!
Далеко до вокзала. Не отстают провожающие; женщины идут по тротуару рядом со своими мужьями и братьями, несут, заботливо и бережно, их скатки, вещевые мешки, торопятся в последний раз поговорить…
– Не гоните их, оставьте! Ведь эти люди идут на войну! Многие из них больше не увидят своих…
И, сознательно нарушая строгое приказание “гнать толпу”, полицейские пропускают к вокзалу народ.
Потому что и у них есть сердце…
На товарной станции полный порядок. Состав уже подан. Без малейшей задержки идет посадка в вагоны. Корпусной командир, генерал Зуев, целует славное знамя с Георгиевским крестом и желает новых лавров суворовским гренадерам.
Августовские обещания Карикатура
Перед офицерским вагоном хор музыки, несколько дам провожают своих близких и то и дело подносят платок к отуманенным печалью глазам. Меня не провожает никто. Я два дня тому назад на маленьком полустанке тихо простился с теми, кто мне дорог. Офицер должен быть совершенно свободен…
Поэтому я могу пойти к роте и подбодрить будущих боевых товарищей.
– Не грусти, братцы! Бог милостив!
И когда поезд трогается и оставшийся на платформе оркестр играет “Боже, Царя храни”, громовое “ура” несется изо всех вагонов. Исчезают из глаз толпа, станция, город, – и с каждым оборотом колеса мы приближаемся к театру наших будущих действий.
Вперед, гренадеры,
Ура, молодцы,
Вам славные примеры
Оставили отцы!»
Совсем в другой тональности прощание с Фанагорийским полком описано в воспоминаниях Н. В. Крандиевской-Толстой:
«Объявление войны застало Толстого в Коктебеле, меня в Серебряном Бору, в обстановке летних военных лагерей, расположенных поблизости. Вот мои первые впечатления войны: молебен перед коленопреклоненными войсками на Хорошевском поле; Фанагорийский полк, выступающий одним из первых на фронт; трубы его походного марша, возвещающие разлуку с такой пронзительной печалью, что сжимается сердце; женщины и дети, бегущие рядом по шоссе, стараясь попасть в ногу, не отстать. Но долго ли можно бежать, задыхаясь от слез, да еще с ребенком на руках? Остановились, глядят вослед уходящим будущие вдовы и сироты. Улеглась пыль за последним обозом, замерли, удаляясь, голоса и трубы. Ушли – и назад никто не вернулся. Фанагорийский полк, как мы узнали впоследствии, погиб в боях одним из первых».
Выступление в поход
«Наша мобилизация прошла образцово и быстро; она была заранее хорошо организована каким-то дельным начальником», – отметил в дневнике Н. М. Щапов. Это общее мнение признал и Николай II, наградив главноначальствующего над Москвой генерала А. А. Адрианова орденом Св. Владимира 2-й степени. Особенно подчеркивалось, что введение запрета на продажу горячительных напитков позволило провести набор в армию огромной массы людей без обычных пьяных эксцессов.
Однако за пределами Первопрестольной картина была не столь благостной. В «Записках солдата» Д. Оськин вспоминал встречу в Ряжске эшелона с «запасными героями» (так они сами себя называли). Ситуация осложнялась тем, что солдаты по пути разгромили винную лавку и в избытке запаслись водкой. Перепившихся запасных удалось вернуть в рамки воинской дисциплины только предупредительными выстрелами.
