Серьезные репрессии впервые были проведены в 1965 г., когда в августе-сентябре в разных местах Украины почти одновременно арестовали более 20 украинских интеллигентов, в той или иной мере причастных к движению шестидесятников.
Журналист Чорновил, обобщая сведения об арестованных, писал, что если бы можно было создать их «типовую» биографию, то она выглядела бы следующим образом.
Осужденный имярек имел к моменту ареста 28-30 лет отроду, он - выходец из крестьянской (или рабочей) семьи, отлично окончил среднюю школу, поступил в институт (некоторые - после армии), где активно участвовал в научной жизни. Как хороший студент получил по окончании института хорошее назначение, написал диссертацию (или защитил ее), публиковался в периодических изданиях (или опубликовал книгу). Если он имел техническое образование, то интересовался литературой и искусством, принимал близко к сердцу положение с украинским языком на Украине. К моменту ареста его творческий потенциал и его карьера быстро шли в гору. Не женат (или женился незадолго до ареста, имеет маленького ребенка). [17]
Аресты 1965 г. выглядят не совсем обычно по сравнению с такими же акциями КГБ в других местах.
Необычно было, что какое-то время после арестов имена арестованных не были выключены из официального обихода: газета «Литературная Украина» напечатала статью Масютки уже после его ареста, а журнал «Искусство» поместил репродукцию картины арестованного Панаса Заливахи. Продолжали демонстрировать киножурнал, среди кадров которого были посвященные работам арестованного психолога М. Горыня, и на экране появлялся он сам и т.д.
Похоже, приказ об арестах был «спущен» из Москвы для немедленного осуществления, чем и объясняется неподготовленность этой акции и неряшливость ее исполнения украинскими кагебистами. В Москве в то же самое время - в первых числах сентября - были арестованы писатели А. Синявский и Ю. Даниэль.
Неясен и принцип «отбора» для арестов на Украине в 1965 г.
Центром движения шестидесятников был Киев, но только семеро арестованных были киевлянами и лишь один из них (Иван Светличный) - ведущей фигурой. Его через 8 месяцев освободили «за недостатком улик». Против него, действительно, улик не было, так как ничего тайного он не делал, но это справедливо по отношению ко всем арестованным, которых, несмотря на это, осудили.
Надия Светличная высказала предположение, что для ареста отобрали не по принципу активности, а тех, кого надеялись заставить «раскаяться» и тем дискредитировать движение, имевшее огромный моральный авторитет. Если это так, замысел потерпел поражение.
Правда, некоторые на следствии «каялись» и даже давали показания на других. Арестованные не были психологически подготовлены к свалившемуся на них испытанию. Даже В. Мороз, впоследствии героически державшийся и на воле, и в неволе, признавался, что на первом следствии «вел себя не наилучшим образом». Однако к изумлению и некоторой растерянности властей аресты не испугали публику и не отвратили ее от шестидесятников.
«Самым крупным сюрпризом истекшего десятилетия было то, что аресты 1965 г. не затормозили, а ускорили современное украинское возрождение, - писал об этом в 1970 г., уже имея историческую перспективу, Валентин Мороз. - Эра великого Страха - миновала. Аресты не испугали, а вызвали огромную заинтересованность - не только на Украине, но и во всем мире».
Репрессировать за украинский патриотизм в тогдашних условиях означало создать человеку ореол мученика и придать ему особую притягательность. [18]
Имели место многочисленные выражения сочувствия и солидарности с арестованными. 4 сентября 1965 г. Иван Дзюба использовал для этого свое выступление перед премьерой кинофильма «Тени забытых предков». Ему было поручено приветствовать создателей фильма от имени киевлян. Войдя на трибуну переполненного кинотеатра «Украина», после нескольких вступительных слов Дзюба сказал, что праздник национального искусства омрачен многочисленными арестами, и начал перечислять фамилии арестованных. Директор кинотеатра стал стаскивать оратора с трибуны. Чтобы заглушить слова Дзюбы, включили сирену. Кто-то из зала крикнул:
– Кто против тирании - встаньте!
Из-за шума и суматохи мало кто услышал этот призыв, но все-таки несколько человек встали (двоих исключили за это из партии и выгнали с работы).
Суды начались через полгода после арестов. Большинство судов сделали закрытыми - вероятно, чтобы скрыть ничтожность причины осуждения и его юридическую необоснованность. Тем не менее стали известны несколько последних слов обвиняемых, державшихся мужественно и с сознанием своей правоты.
Михайло Осадчий, которого судили во Львове, так описывает происходившее около суда:
«- Слава…, слава… слава…» - кричала толпа, запрудившая всю Пекарскую (такое было все пять дней). Нам бросали цветы, они падали на металлическую крышу машины, сквозь щели в дверях, к нам. Когда мы шли в помещение суда, то шли по ковру из живых весенних цветов, нам жаль было их топтать, но мы не могли наклониться - нас вели крепко, до боли стиснув локти…
- Михайло, держись! - крикнул из толпы Иван Дзюба Горыню, - держись! - Я лишь успел увидеть его лицо; увидел на какой-то миг, как Лина Костенко пробиралась сквозь строй охраны, ловко вложила в руку Мирославы Зваричевской плитку шоколада. Начальник изолятора как безумный метнулся к Мирославе и выхватил плитку".[19]
Всех арестованных судили за «антисоветскую агитацию и пропаганду». Приговоры были - от нескольких месяцев до 6 лет лагерей строгого режима. Несколько человек были осуждены условно.
В учреждениях и в институтах состоялись «проработки» близких к арестованным или как-то выразивших им сочувствие. Десятки людей были исключены из институтов и уволены с работы. Но воодушевление не спадало. Организовали общественную кассу помощи безработным и семьям арестованных. Касса составилась из небольших, но регулярных взносов сочувствующих, сохранивших работу, и из нерегулярных более крупных взносов обеспеченной части украинской интеллигенции, в движении не участвовавшей. Туда же стали отдавать сборы от колядок, от общественных лотерей, в которых разыгрывались картины современных украинских художников и предметы быта, выполненные в традиционном национальном стиле специально для лотереи.
Лагерникам писали письма не только родные и друзья, но едва знакомые, а то и вовсе незнакомые люди. Им слали книги, открытки, теплые вещи, старались использовать все возможности, чтобы выразить сочувствие и облегчить неволю.
Львовский журналист Вячеслав Чорновил собрал материалы об осужденных (биографические сведения, списки публикаций, выступления на суде, отрывки из лагерных писем). Сборник, названный им «Горе от ума», появился в самиздате с именем составителя на обложке.
Следующим после арестов 1965 г. и связанных с ними событий важной вехой украинского национального движения было 22 марта 1967 г. - очередная шевченковская годовщина, когда впервые власти предприняли попытку разогнать собравшихся у памятника Шевченко в Киеве.
По свидетельству очевидицы Надии Светличной, 22 мая 1967 г. вечером у памятника Шевченко собралось несколько сот человек. Часа два-три все шло как обычно: у памятника выросла гора цветов. Время от времени на постамент забирался кто-либо из присутствовавших читать стихи. После 9 вечера вдруг появилось несколько милицейских машин. Из них вышли милиционеры, некоторые, судя по погонам, в высоких чинах. Они стали пробираться через толпу к постаменту, видимо, намеревались схватить очередного выступающего. Но он заметил их и скрылся в толпе. Тогда милиционеры схватили первых попавшихся 4-5 человек и запихали их в свои машины, а сами вернулись в толпу, выкрикивая требование разойтись. Но собравшиеся не расходились. Более того: юпитеры, которыми милиционеры осветили место сбора, привлекли гулявшую в парке публику, и толпа увеличилась настолько, что пришлось перекрыть движение троллейбусов по прилегающей к парку улице. Милиционеры оказались рассредоточенными среди собравшихся. В каком-то месте образовался кружок вокруг человека в милицейских погонах. Ему скандировали одно слово:
– Позор!
Этому примеру последовали остальные, и вскоре все милиционеры оказались в таких «засадах». Они с трудом выбрались из толпы и уехали, увозя арестованных. Находившийся на площади Микола Плахотнюк предложил идти в ЦК, чтобы требовать освобождения арестованных, извинений за оскорбление памяти Шевченко грубым разгоном и ущемление свободы слова. Человек 200-300 направились в ЦК. Они шли по тротуару плотной толпой. Заранее сговорились не петь, не кричать, чтобы не давать повода для обвинения в нарушении общественного порядка. По дороге в ЦК их встретили пожарные машины, демонстрантов окатили водой из шлангов, но они молча продолжали свой путь. Метров за 200 до здания ЦК путь был прегражден поставленными поперек улицы машинами, а перед ними стояла цепочка людей - партийные и комсомольские работники, срочно вызванные в ЦК в этот субботний вечер. Демонстранты остановились и решили здесь дожидаться утра, когда появятся работники ЦК, чтобы предъявить им свои требования.
