– И нажег же он меня, проклятый! – воскликнул пунцово-лиловый коммерсант другому коммерсанту желто-лимонного цвета.
– А на то и щука в море, чтобы карась не дремал, – ответил желто-лимонный.
Дамы все больше зевали в ручку. В ложах сидели купеческие самочки мумиями и легонько изредка шевелились, чтобы брильянты больше играли. Интриговал в зале один Клементьев в костюме щеголя времен Директории. Еще робко и как– то конфузясь выступал в женском домино г. Собинов, но интриговать не решался.
Костюмы дам были, по идее, все – самое старое старье: гречанки, турчанки, цыганки. Ни единого оригинального костюма; ни единой искры веселья.
– Ну, что, господин Старый Лис, как вы находите сегодняшний маскарад? Ведь вы видали же в старые годы такие увеселения? – спрашивает меня один знакомый.
– Видал. Только теперь совсем не то. Это вовсе не маскарад.
– А что же это?
– Выставка купеческих брильянтов, большой ювелирный магазин, устроенный на новых началах, грандиозная модная лавка дамских туалетов – все, что хотите, только не маскарад».
Праздничный вечер в Большом театре тоже был давней традицией московского сезона балов. Для проведения танцев и прочего веселья зрительный зал освобождали от кресел. Там и полагалось «интриговать» дамам в масках. Чтобы им это было проще делать, существовали специальные аксессуары: значки и конвертики для посланий, которые публика пересылала друг другу посредством «бальной почты».
Что же касается сетований на скуку, царившую на балах, и неумение москвичей веселиться от души, то они появлялись в печати в течение всего описываемого нами периода. Причем, как ни странно, в 1910 году журналисты ставили в пример совсем недавнее прошлое, «когда Москва действительно умела веселиться».
И все же, судя по сообщениям прессы, удачные празднества иногда происходили. К ним, например, репортеры отнесли карнавал, устроенный в Благородном собрании немецким обществом Liedertafel. Несмотря на то, что билеты на него продавали только знакомым, собралась более чем тысячная толпа.
«В 11 часов началось шествие, которое открыла группа мухоморов, – писал о празднике „Голос Москвы“. – За ними следовали веселые кузнечики, забавный воз с сеном, в который запряжены были две крошечные лошади с громадными тирольцами. В большом неводе тащили крокодила и несколько рыбок. Царица лета ехала в роскошной колеснице, убранной розами. Ее окружали бабочки, стрекозы, кузнечики. В громадной клетке везли двух обезьян. Группа католических аббатов с бутылками бенедектина и с девицами под руку с веселыми танцами прошла в этом шествии. Малороссийская деревня была здесь налицо с ее парубками и дивчинами. Шествие замыкал лесной царь, за которым следовал в колеснице принц карнавала, окруженный бабочками, арлекинами и проч. Это шествие прошло через большой зал дважды, и затем пред троном карнавала были устроены танцы. После шествия участники соединились с костюмированными зрителями, и танцы продолжались всю ночь».
Год спустя положительных отзывов удостоился концерт– маскарад, устроенный в Большом театре А. А. Бахрушиным.
Группа художников во главе с В. М. Васнецовым оформила театр по мотивам русских сказок: посреди зала стояла «Жар– птица», ложи были украшены рогожными коврами, на сцене стояли избушка на курьих ножках и шатер восточных гостей. В древнерусском стиле были оформлены палатки, в которых артистки балета продавали шампанское.
Судя по всему, от души повеселились и участники бала, который был дан в 1911 году миллионером Н. И. Прохоровым в его особняке на Садовой-Черногрязской. Светская хроника сообщала об этом событии:
«Съезд начался в 11 часу вечера.
Вереницей потянулись кареты и автомобили к ярко освещенному подъезду. Скоро обширный зал наполнился пестро– разряженной толпой приглашенных.
Оркестр под управлением маэстро г. Риго заиграл вальс. Закружились пары.
Многие костюмы действительно поражали своей роскошью: венецианский костюм Н. Н. Прохоровой, русский – Т. Н. Прохоровой, польский – княжны Оболенской, греческий – m-le Мамонтовой, восточный – m-lle фон Мекк, «веденецкого гостя» – Н. И. Прохорова.
Потом были неизменные «тореадоры», «капуцины», «Арлекины», «Пьеро», «Коломбины», «пастухи» и «пастушки».
Молодежь, руководимая в танцах своим любимым режиссером ротмистром Бескровным, искренне и непринужденно веселилась. Очень эффектной вышла, между прочим, кадриль, которую танцевали по всем правилам доброго старого времени.
Во время антрактов гостям предлагали мороженое, шампанское, фрукты.
В час ночи приехала большая компания ряженых в масках. С собственным тапером.
Веселье достигло своего апогея.
В 3 часа ночи пригласили к ужину, сервированному на 350 кувертов, под наблюдением самого С. Н. Дмитриева, одного из хозяев «Большой Московской гостиницы». [...]
Бал закончился очень поздно. Уже «белый день занялся над столицей...»».
Как следует из репортажа, успех праздника во многом явился результатом усилий ротмистра Бескровного. «Режиссер», а вернее «дирижер» бала, был на нем одним из главных распорядителей – он руководил танцами, громко объявляя (обязательно по-французски) их названия. По сути, он задавал темп, чередуя быстрые и медленные танцы. Особенно велика была его роль в «бесконечном» котильоне, объединявшем элементы вальса, мазурки и польки, при смене фигур необходимо было командовать и оркестром.
Остается добавить, что на балу у Н. И. Прохорова, кроме «почти всей финансовой знати Москвы», присутствовали представители дворянской аристократии, среди которых были князь А. Г. Щербатов и графиня Клейнмихель, высшие чины администрации во главе с градоначальником, а также офицеры Сумского гусарского полка.
В этом отношении интересно замечание В. И. Немировича-Данченко по поводу взаимоотношений дворянства и купечества на рубеже XIX и XX веков:
«Дворянство постепенно беднело, а купечество все глубже и смелее распускало щупальцы по всей народной жизни. Эти два класса относились друг к другу с внешней любезностью и скрытой враждой: на стороне первых была родовитость, на стороне вторых – капитал. Каждый друг перед другом старался, щеголяя дипломатическими качествами, напомнить о своих преимуществах. [...]
Дворянство завидовало купечеству, купечество щеголяло своим стремлением к цивилизации и культуре, купеческие жены получали свои туалеты из Парижа; ездили на «зимнюю весну» на Французскую Ривьеру и в то же время по каким-то тайным психологическим причинам заискивали у высшего дворянства. Чем человек становился богаче, тем пышнее расцветало его тщеславие. И выражалось оно в странной форме. Вспоминаю одного такого купца лет сорока, очень элегантного, одевался он не иначе как в Лондоне, имея там постоянного портного...
Он говорил об одном аристократе так: «Очень уж он горд. Он, конечно, пригласит меня к себе на бал или раут, – так это что? Нет, ты дай мне пригласить тебя, дай мне показать тебе, как я могу принять и угостить. А он все больше – визитную карточку»».
Как мы видим на примере бала в доме Н. И. Прохорова, по прошествии немногим более десяти лет сословные границы оказались уже достаточно размыты. Тем более что этот выходец из старого купеческого рода лишь год спустя был возведен в «потомственное Российской Империи дворянское достоинство».
Попутно с «главными» вроде Предводительского в сезон устраивалось много балов и танцевальных вечеров с благотворительными целями. Для привлечения публики их организаторы старались уговорить на выступление каких-нибудь артистов из числа знаменитостей, а также блеснуть выдумкой в оформлении места проведения бала.
Например, студенты Инженерного училища путей сообщения однажды украсили залы Благородного собрания атрибутами своей будущей профессии. В первой комнате против входа с главной лестницы участники бала могли полюбоваться моделью товарного вагона. В Екатерининском зале их поджидала громадная модель моста, построенного в Кашире. Напротив него был расположен киоск для продажи шампанского. По описанию репортера, он представлял собой «красивое сочетание различных инструментов, геодезических приборов с колоссальным транспортиром, образовавшим собой нишу киоска».
После перечисления всех этих красот, газетный отчет о бале завершался следующим резюме:
«В общем, нужно сознаться, что большого оживления вчера на балу не замечалось, что объясняется недостатком кавалеров, прибывших на бал в значительно меньшем количестве, чем дамы.
Вечер закончился грандиозной мазуркой, к слову сказать исполняемой нашей молодежью довольно неизящно и вяло».
Впрочем, студенты, получившие столь нелицеприятную оценку, в том же январе всегда имели возможность показать свою удаль. Для этого существовал Татьянин день.
