— Такъ и содрали съ воеводы съ живаго шкуру?
— Такъ и содрали.
— Съ живаго?
— Съ живаго.
— Ну, смерть!..
— Да вѣдь Стенька Разимъ и выдумалъ такую смерть воеводѣ. Ужь больно шибко обирать его сталъ воевода: на что бельмы вылупитъ, то и за пазуху.
— А богатъ былъ этотъ Стенька Разинъ! проговорилъ кто-то изъ козаковъ.
— Да какъ же не богатъ! сколько разъ воеводу угощалъ! Что стоитъ одно угощеніе, вѣдь воеводѣ не поставишь полштофа выпить, да воблу на закуску! Да сколько пошло на подарки. Воевода на одно угощеніе не пошелъ бы.
— Знать, богатъ былъ!
— Коли не богатъ! говорятъ на всѣхъ стругахъ, на всѣхъ до одного шелковые паруса были! Да всѣ струги, словно жаръ горѣли: всѣ были раззолоченные, уключины были всѣ серебрянныя…
— Знамо дѣло, же столько силой бралъ, сколько еретичествомъ; всякаго добра было много, утвердительно проговорилъ слушавшій козакъ.
— Еретикъ большой былъ!
— А комара, небось, не заклялъ!
— Комара ему заклясть никакъ невозможно было, сказалъ разскащикъ.
— А для чего?
— А для того… Да дѣло было вотъ какъ: вся Астрахань за Стеньку Разина стала, всю онъ Астрахань прельстилъ. Астраханцы, кому что мало, шли къ Стенькѣ Разину; судиться ли, обижаетъ ли кто, милости ли какой просить — все въ Стенькѣ. Приходятъ Астраханцы къ Разину. «Что надо?» спрашиваетъ Разинъ. — «Къ твоей милости». — «Хорошо, что надо?» — «Да мы пришли насчетъ комара: сдѣлай такую твою милость, закляни у насъ комара, отъ комара у насъ просто житья нѣтъ!» — «Не закляну у васъ комара, объявилъ Стенька: — закляну комара, у васъ рыбы не будетъ». Такъ и не заклялъ.
А хорошо бы сдѣлалъ Стенька Разинъ, ежели бы заклялъ комара: трудно себѣ представить, какими тучами они врываются въ комнату. Спать безъ полога, напримѣръ, въ Красномъ Яру, вещь немыслимая: нѣтъ ни одного бѣдняка, который спалъ бы безъ полога, дѣлаемаго изъ тастарины; стоитъ онъ не менѣе двухъ рублей, а хорошій не менѣе четырехъ. Тастарина — это рѣдкая бумажная матерія, приготовляется въ Ярославской и Костромской губерніяхъ, и употребляется на пологи и на накладку на вату, чтобы вата не проходила при стежкѣ на подкладку.
Мы пріѣхали на другую станцію и вышли; на первой станціи почти никто не выходилъ: всѣ были заняты разсказами и толками о Стенькѣ Разинѣ.
Я пошелъ на станцію; я уже говорилъ, что эти станціи — небольшіе деревянные домики; для пріѣзжающихъ одна очень уютная комната, которая для отдыха гораздо удобнѣе большихъ залъ николаевской желѣзной дороги. За прилавкомъ женщина, очень чисто одѣтая; на окнахъ цвѣты; на полу тутъ же играетъ ребенокъ, должно быть, сынъ буфетчицы… Все, думаю, хорошо: и чисто, и опрятно, и денегъ не брошено даромъ; всѣ, что нужно — есть; о томъ, чтобы построить что-нибудь, что, не принося никакой пользы ни проѣзжающимъ, ни акціонерамъ желѣзной дороги, а только ревизорамъ въ глаза бросается, объ такихъ вещахъ здѣсь не подумали… Европа!.. Какъ есть Европа!..
Зазвонилъ колокольчикъ, тоже по-европейски, мы сѣли въ вагонъ и двинулись. Разговоръ скоро завязался опять-таки о Стенькѣ Разинѣ.
— А вѣдь и теперь еще остались внуки, аль правнуки Стеньки Разина?
— А какъ же? На Дону и теперь много Разиныхъ, всѣ они пошли отъ Стеньки Разина.
— У Стеньки одинъ только сынъ и былъ! утвердительно объявилъ козакъ-зеленая-шуба.
— Онъ холостой былъ, возразилъ другой козакъ, вѣроятно, помнившій старину.
— Любовницъ было много.
— Можетъ, отъ любовницы и сынъ былъ, пояснилъ козакъ-зеленая-шуба.
— Отъ любовницы, — можетъ быть.
— А сынъ у него былъ, это вѣрно! говорилъ козакъ-зелегая-шуба: — про его сына еще и теперь разсказываютъ, да и на голосъ эту исторійку положили, на голосъ она памятнѣ гораздо выходитъ.
— Какая же это исторія?
— А какъ сына своего Стенька Разинъ изъ астраханскаго острота выручилъ.
— Ты знаешь эту исторію?
— И на голосъ знаю.
— На голосъ здѣсь нельзя.
— Отчего нельзя?.. Можно!.. только по шапкѣ дадутъ, съострилъ кто-то.
— Да ты словами разскажи.
— Словами можно. Какъ по городу по Астрахани проявился такъ незнакомый человѣкъ, началъ разсказывать козакъ-зеленая-шуба:- онъ незнакомый, незнакомый, мало вѣдомый. Какъ по городу онъ, по Астрахани, баско, щебетко погуливаетъ, астраханскимъ онъ купцамъ не кланяется, господамъ-боярамъ челомъ не бьетъ, къ самому астраханскому воеводѣ на судъ не идетъ!.. Какъ увидѣлъ добра молодца воевода изъ окна… Приказалъ своимъ адьютантамъ привести въ себѣ этого молодца, сталъ у него спрашивать: «Скажи, скажи, добрый молодецъ, какого ты роду имени? Княженецкій сынъ, боярскій, аль купеческій»? — «Я не княженецкій, не боярскій, не купеческій сынъ, говоритъ ему добрый молодецъ; — а сынъ я Степана Тимофеича, по прозванію Стеньки Разина». — «Посадить его въ острогъ!» крикнулъ воевода. А сынъ Разина все свое: «Приказалъ тебѣ батюшка кланяться, да приказалъ тебѣ сказать, что онъ, мой батюшка, Степанъ Тимофеичъ, къ тебѣ въ гости будетъ, да еще приказалъ тебѣ сказать, чтобы ты умѣлъ его угощать, умѣлъ подчивать». — «Посадить его въ острогъ! закричалъ воевода: — Держать его въ острогѣ, пока ему казнь выдумаю!». А сынокъ Стеньки Разина все свое: «Да приказалъ тебѣ еще мой батюшка, Степанъ Тимофеичъ, сказать: коли не сдѣлаешь, какъ онъ тебѣ приказываетъ, то онъ съ тебя, воевода, съ живаго шкуру сдеретъ!» — «Посадить въ острогъ!» крикнулъ воевода. Отвели молодца въ острогъ, а тотъ и тамъ не робѣетъ: «Здравствуйте, говоритъ, господа колоднички! не пора ли вамъ на волюшку?» — «Какъ не пора, на то ему колоднички:- да какъ отсюда выдерешься? двери, рѣшотки желѣзныя, караулы крѣпкіе!» А Стенькинъ сынокъ: «Посмотримъ, говоритъ, господа колоднички, въ окошечко: снаряженъ стружекъ, что стрѣла летитъ; на стружкѣ мой батюшка погуливаетъ, къ Астраханскому губернатору въ гости спѣшитъ». Какъ пріѣхалъ Стенька въ Астрахань, съ воеводы шкуру содралъ; пошелъ въ острогъ, сына выручилъ, всѣхъ колодниковъ выпустилъ, а послѣ весь городъ Астрахань разграбилъ: «Вы, шельмецы этакіе, не умѣли моего единороднаго сына выручить, такъ вотъ я васъ выучу»… Ну и выучилъ: колодники, что Стенька изъ острога выпустилъ, да козаки, что со Стенькой пришли, такъ пошарили!.. Три дня грабили!.. Кабаки, трактиры разбили, не столько пьютъ, сколько на земь льютъ!.. И чего-чего они тутъ ни подѣлали! знамо, колодники — отпѣтый народъ!..
— Ну, а козаки?
— Ну, и козаки хороши были!.. Пошли съ еретикомъ, какого добра ждать!..
— И козаки вмѣстѣ съ колодниками? спросилъ козака верховой мужикъ съ насмѣшкой.
— А что-жь, другъ, и козаки всякіе бываютъ: бываютъ и добрые козаки, бываютъ и лядащіе!.. всякіе бываютъ… А тѣ, что пошли съ Стенькой, народъ грабили, молодыхъ бабъ, дѣвокъ обижали, въ церквахъ съ иконъ оклады обдирали, изъ сосудовъ церковныхъ водку пили, святыми просвирами закусывали!
— Экое дѣло!
— Богъ попускалъ.
— Грѣховъ, знать, много было.
— Знать много было!
— На голосъ это еще складнѣе выходитъ, замѣтилъ разсказчикъ.
— И Стенька долго грабилъ?
— Долго.
— Что же, его поймали?
— Поймать-то поймали; сколько разъ ловили, а онъ все-таки вырвется, да вырвется на волю, да и опять за свое, за тѣ же промысла примется!…
— Опять грабить?
— Опять грабить!.. Молодцы его уже знали, что Стенькѣ Разину недолго сидѣть въ острогѣ, такъ ужь и дожидаются; а Стенька выйдетъ изъ острога, возьметъ какую дѣвку съ собой за полюбовницу, да на свой стругъ и пошелъ опять на матушку Волгу съ своими ребятами рыбу ловить!..
— Небось, на какую дѣвку кинетъ глазомъ, та и его?
— Знамо!
— Что ни есть красавицъ выбиралъ?
— Роду не спрашивалъ!
— Какого такъ роду спрашивать?!.. какая ему показалась — ту и тащатъ въ нему!.. побалуется-побалуется, да и броситъ ее… Другую возьметъ!.
— И безъ обиды пуститъ?
— Наградитъ!
— А какъ случится: какую наградитъ, а какую сразитъ до смерти… какъ ему вздумается.
— Сразитъ до смерти?.
— Да вотъ разъ какъ случилось, заговорилъ козакъ-зеленая-шуба:- захватилъ Стенька Разинъ себѣ полюбовницей дочку самого султана персидскаго…
— Самого персидскаго султана?!..
— Самого султана персидскаго, продолжалъ козакъ-зеленая шуба:- ему, Стенькѣ, все равно было: султанская ли дочка, простая ли козачка, — спуску не было никому; онъ на кто былъ небрезгливъ…
— Бей, значитъ, сороку и ворону, — нападешь и на яснаго сокола! ввернулъ слово козакъ.
— Что-жь Разинъ съ султанкой этой? спросилъ жадно слушавшій верховой мужикъ.
— Ну, съ султанкой не совсѣмъ ладно вышло… облюбилъ эту султанскую дочку Разинъ, да такъ облюбилъ!.. Сталъ ее наряжать, холить… самъ отъ все шагу прочь не отступитъ: такъ съ нею и сидитъ!.. Козаки, съ перваго начала одинъ по одномъ, а послѣ и кругъ собрали, стали толковать: что такое съ атамановъ случилось, пить не пьетъ, самъ въ кругъ нейдетъ, все съ своей полюбовницей-султанкой возится!.. Кликнуть атамана!.. Кликнули атамана. Сталъ атаманъ въ кругу, снялъ шапку, на всѣ четыре стороны, какъ законъ велитъ, поклонился, да и спрашиваетъ: «Что вамъ надо, атаманы?» — «А вотъ что вамъ надо: хочешь намъ атаманомъ быть, — съ нами живи; съ султанкой хочешь сидѣть — съ султанкой сиди!.. А мы себѣ атамана выберемъ настоящаго… атаману подъ юбкой у дѣвки сидѣть не приходится!» — «Стойте атаманы! сказалъ Стенька: постойте маленько!..» Да и вышелъ самъ изъ круга. Мало погодя, идетъ Стенька Разинъ опять въ кругъ, за правую ручку ведетъ султанку свою, да всю изнаряженную, всю разукрашенную, въ жемчугахъ вся и золотѣ, а собой-то раскрасавица!.. «Хороша моя раскрасавица?» спросилъ Разинъ. «Хороша-то хороша», на то ему отвѣчали козаки. — «Ну, теперь ты слушай, Волга-матушка!.. говоритъ Разинъ:- „кого я тебя дарилъ-жаловалъ; хлѣбомъ-солью, златомъ-сиреброжъ, каменьями самоцвѣтными; а теперь отъ души рву, да тебѣ дарю!…“ схватилъ свою султанку поперекъ, да и бултыхъ ее въ Волгу!.. А на султанкѣ была понавѣшано и злата, и серебра, и каменья разнаго самоцвѣтнаго, такъ она какъ ключъ ко дну и пошла!.. — „Хорошо, козаки-атаманы?“ спросилъ Разинъ, а тѣ… архирея сразили… самъ знаешь, какой народъ есть… — „Давно пора тебѣ, говорятъ, атаманъ, это дѣло покончить“.
