Но отъ женщинъ мнѣ не случалось слышать такихъ пѣсенъ, хотя и онѣ поютъ солдатскія, только не эти; мнѣ часто попадалась, особенно въ послѣднее время; слѣдующая пѣсня:
Какъ сказали другу —
Да на царскую службу!
Плакала — рыдала,
Слезы утирала,
Всеё ночь не спала….
Эту пѣсню я слышалъ въ Орловской губерніи, и въ Новгородской, и отъ солдатъ и отъ женщинъ. Въ солдатскихъ хорахъ запѣваетъ одинъ, а передъ третьимъ стихомъ т. е. передъ словами: «плакала-рыдала», какъ будто бросаются на пѣсню, врываются въ нее. Пѣвицы же пристаютъ къ пѣснѣ; тоже одна запѣваетъ, а oстальныя начинаютъ пѣть, когда которой вздумается: одна съ слова «царскую», другая съ «рыдала», третья «ночь не спала», какъ придется. Пѣсня идетъ свободно, легко; видно, что пѣсня поется, а не служба справляется. Моя сосѣдка разговаривала со мной, но продолжая въ-тоже время участвовать въ пѣсни, бросивъ мнѣ нѣсколько словъ, начинала пѣть, разумѣется, съ того слова или даже слога, который тогда пѣлся.
— «Походимте дѣвушки, походимъ, повеселимъ молодцовъ!» заговорили нѣкоторыя.
— «Походимъ, походимъ!»
— «Ну молодцы хороши, ходите кто нибудь!»
Не вставая съ мѣстъ и продолжая прясть, онѣ запѣли:
Какъ по первой по порошѣ,
Какъ по первой по порошѣ,
Ходилъ молодецъ хорошей.
При началѣ этой пѣсни, вышелъ одинъ молодецъ хорошій съ платкомъ, и сталъ ходить около пѣвицъ, при словахъ пѣсни:
Онъ кидаетъ, онъ бросаетъ
Шелковой-то онъ платочекъ
Дѣвкѣ на колѣни….
Онъ бросилъ платокъ дѣвкѣ на колѣни; та взяла, не спѣша погасила свои свѣчи и поставила прялку [11] на лавкѣ къ сторонѣ и вышла на средину. Пѣсня, по обыкновенію всѣхъ хороводныхъ (или какъ здѣсь называютъ короводныхъ), оканчивалась поцѣлуемъ. Послѣ же, когда молодецъ сѣлъ, стала ходить дѣвушка и бросила.
Шелковый платочекъ
Парню ни колѣнки.
Парень вышелъ при концѣ пѣсни, поцѣловалъ дѣвку и началъ ходить подъ ту же пѣсню. Когда дѣло дошло до шелковаго платочка, онъ бросилъ его на колѣни моей сосѣдкѣ, а когда ей пришлось бросить этотъ платочекъ, она бросила на колѣни мнѣ. Дошла очередь и мнѣ выбирать: желая за любезность сосѣдки, выбравшей меня, отплатить ей такою же любезностію, я вызвалъ ее же.
— «Родненькій, послушай что я тебѣ скажу, сказала сосѣдка, садясь около меня, у насъ такъ не водится: я тебѣ кинула шелковый платочекъ, а ты ту жъ пору и мнѣ. Такъ-то будетъ зазорно.»
— Да отъ чего же зазорно? спросилъ я.
— «Да ужъ такъ у насъ не повелось, отвѣчала она. Пожалуста, родненькій, теперь на первый разъ возьми другую дѣвушку, а на другой разъ хоть и меня.»
Съ часъ продолжался хороводъ, потомъ опять начали пѣтъ простыя пѣсни: часу до перваго ночи продолжались посидки, я недождался окончанія и ушелъ не помолясь на иконы и не простясь.
— «Куда тутъ молиться!» сказалъ мнѣ мой наставникъ, — выходя вмѣстѣ со мною, — «какъ кончится посидка, всякъ дружень охватитъ друженицу, да и пойдетъ куда нужно!»
— Какъ, при всѣхъ? спросилъ я.
— «А чтожъ, коли бъ одну, это вѣдь всѣхъ потащатъ!»
— Ну, а если у которой нѣтъ дружня?
— «А солдаты на что?»
— Что жъ ты не хваталъ? спросилъ я его.
— «Бока берегъ, баринъ», отвѣчалъ онъ: «тутъ у кажинной дѣвки есть дружень; такъ онаиужъ съ нимъ и водитъ дружбу. А посторонній сунься-ка: всѣ ребята, не то что одинъ дружень, всѣ на тебя накинутся, да такъ вздуютъ!..»
— А какъ же солдаты-то? спросилъ я.
— «Хороша и дѣвка, коли между своими дружня не найдетъ! Коли дѣвка между своими парнями дружня не нашла: значитъ отпѣтая!»
Здѣсь должно прибавить, что не всѣ дѣвушки заходятъ далёко съ своими дружнями; большею частію дружень беретъ за себя дружницу, совершенно цѣломудренную. Разумѣется не обходится безъ грѣха; и хотя незаконное рожденіе ребенка считается позорнымъ, но не изключаетъ дѣвушку-мать изъ общества: онѣ выходятъ за мужъ чаще не за дружня, а на посидкахъ и въ хороводахъ участвуютъ наравнѣ съ другими дѣвушками.
Изъ Ракомы я пошелъ къ Спасо-Пископцу (Спасъ-Епископецъ). На пути рколо Самокражи, мнѣ попался Спасо-Пискоескій крестьянинъ, ѣхавшій на лошади въ саняхъ.
— «Не по пути ли, ваше степенство?» спросилъ онъ меня. «Коли по пути, подвезть можно.»
— Я иду, почтеннѣйшій, въ Спасо-Пископецъ, отвѣчалъ я ему.
— «Садись со мной», сказалъ онъ, «на лошади въ саняхъ все лучше, чѣмъ ногами работать».
Я сѣлъ на сани и мы доѣхали до Спасо-Пископца. Узнавши, что здѣсь есть харчевня, гдѣ и чай найдется, я предложилъ Леонтію Ивановичу (такъ звали крестьянина) пойдти со мной чайку напиться, на что онъ согласился.
— «Пойду, только лошадь на мѣсто поставлю», сказалъ онъ; «сей часъ пойду.»
Я вошелъ въ харчевню, которая помѣщалась въ двухъ комнатахъ и кухнѣ, и въ которой никого не было, кромѣ хозяина да еолового мальчика.
Я велѣлъ подать себѣ чаю.
— «На сколько человѣкъ прикажете?» спросилъ меня хозяинъ.
— На двухъ, отвѣчалъ я.
— «Чаю на двухъ, молодцы», пропѣлъ хозяинъ.
Черезъ пять минуть пришелъ Леонтій Ивановичъ, а черезъ десять подали намъ чай, до того дурной, что я при всемъ моемъ уваженіи ко всякому чаю, никакъ не могъ выпить и одного стакана.
— Вода видно не хороша? сказалъ я Леонтію Ивановичу.
— «Нѣтъ кажись, ничего», отвѣчалъ онъ.
Я съ этимъ никакъ не могъ согласиться, и спросилъ хозяина, какую онъ воду налилъ?
— «Вода-то у васъ не совсѣмъ хороша, отвѣчалъ мнѣ хозяинъ; для чаю вовсе негодится. А если къ тому еще прибавить прикажете, коли воды возьмешь изъ куба, полѣнишься самоваръ поставить, совсѣмъ пить нельзя: рыбой сильно отзываетъ».
— А ты какой налилъ?
— «Да для скорости изъ кубика», отвѣчалъ онъ.
— А можно самоварчикъ поставить?
— «Да я не зналъ, что вамъ не покажется; вотъ этимъ, сказалъ онъ, указывая на моего собесѣдника, что хочешь подай — все выпьютъ! А вамъ сейчасъ самоваръ нагрѣю».
— А что будетъ стоить? спросилъ я.
— «Цѣна та-же: десять копѣекъ съ двухъ, у насъ лишняго не берутъ».
Самоваръ былъ поставленъ. Леонтій Ивановичъ между тѣмъ занимался чайкомъ, не обращая вниманія на нашъ разговоръ, даже и тогда, когда до него рѣчь коснулась.
Я у него спросилъ: чѣмъ онъ занимается?
— «Мы ловцы,» отвѣчалъ онъ; «я просто ѣзжу, а мой братъ ватаманомъ. Меньшимъ ватаманомъ, прибавилъ онъ, съ двойникомъ; а захоти: самъ двойникъ наберетъ».
Я сталъ спрашивать у него объ ихъ промыслахъ.
— «Про наши промыслы сказать кромѣ хорошаго нечего: сами Апостолы были рыбарями, по нашему сказать, ловцами. Наши промыслы легкіе, веселые, особливо зимой, — гораздо хороши!»
— А змой у васъ рыбу не такъ ловятъ, какъ лѣтомъ? спросилъ я, чтобъ какъ нибудь вызвать его на разговоръ.
— «Зимній ловъ, само собою разумѣй, не лѣтній» началъ Леонтій Ивановичъ, «зимой скопляются тридцать два человѣка, а лѣтомъ въ двойникѣ бываетъ всего на все только двадцать»,
Я, какъ самовидѣцъ, могъ повѣрить его разсказы, въ настоящее время, только про зимній ловъ; потому и сталъ спрашивать: какъ они зимой рыбу ловятъ?
— «Настоящіе ловцы зимніе, я говорю, въ два невода ловятъ: это двойники, началъ разсказывать Леонтій Ивановичъ, отъ времени до времени прихлебывая чаекъ, вотъ соберется народъ, человѣкъ двадцать ловцовъ, или тамъ тридцать, у кажинаго ловца шестнадцать сажень сѣтей, а у кажинныхъ двухъ ловцовъ есть по лошади съ санями, со всею снастію, какъ запречь надлежитъ. Соберутся ловцы, человѣкъ двадцать, а больше станутъ собирать до тридцати одного ловца. Наберутся скоро: на это дѣло охотника много у насъ! Послѣй [12] того скопятся, да и спросятъ: „кому быть ватаманомъ“? — Положатъ на кого: на Ивана-ли Петрова, на Ѳедора-ли Васильева, всѣ къ тому Ѳедору Васильеву и идутъ. А коли случится тутъ Ѳедоръ Васильевъ, то тутъ же ему и объявится, коли же нѣтъ его на ту пору, съ ними идутъ къ нему на домъ. И выбираютъ они ватаманомъ ловца ловкаго, да и знамаго: надо кнѣи (мотня, матка), снасти (веревки) въ долгъ взять. Ловцы сѣти сами вяжутъ, а то и купить не дорого: шестнадцать сажень сѣтей можно взять за десять цѣлковыхъ; ну а кнѣю всегда покупаютъ въ городѣ; за пару кнѣй надо дать 300 рублей ассигнаціями, а дорога пенька — всѣ 100 цѣлковыхъ отдашь; да за снасти цѣлковыхъ 50. По этому самому и выбираютъ ватамана знамаго, чтобъ ему въ городъ все что надо въ долгъ дали. Приходятъ къ нему на домъ въ избу…. А тотъ Ѳедоръ Васильевъ сидитъ будто ничего и не знаетъ.
— „Что вамъ надо ребята“? скажетъ онъ, да скажеть онъ такъ сурово. „Зачѣмъ пришли?“
„А тѣ ему въ отвѣтъ:- Такъ и такъ: насъ скопилось тридцать одинъ человѣкъ съ сѣтьми и лошадьми: будь нашимъ большимъ ватаманомъ. А коли нѣтъ тридцати одного ловца; то скажутъ: Насъ собралось двадцать, тамъ что-ль, человѣкъ, али двадцать пять, остальныхъ самъ набери. Будь намъ ватаманомъ большимъ, безъ тебя намъ въ двойникахъ ходить не приходится.
