Нина – человек очень занятой, она вечно перегружена. Кроме занятий в аспирантуре – лекций, курсовых, семинаров, выступлений на конференциях, – она еще и подрабатывает: зарплаты мамы на них двоих едва бы хватило. Но я этого почти не замечаю. Потому что как только мне что-то понадобится, Нина обязательно оказывается рядом. Надо ли разыскать материал в библиотеке, подошел ли срок уплаты за квартиру, пришло ли мне в голову что-то купить – она не станет задавать вопросов, не будет рассказывать, что собирается сделать. А просто тихо, почти незаметно решит за меня все эти задачки.
…У меня приступ жестокой аллергии, а у Нины на плечах целая делегация из Москвы (приехала на конференцию). Она мечется между гостиницами, переводит доклады, готовит презентации. А я в это время страдаю у себя дома. И вдруг на пороге вырастает Нина: «Быстро одевайтесь, едем к врачу, у меня всего полчаса. Я уже позвонила в поликлинику, нас там ждут».
В другой раз, вернувшись вечером домой, я обнаружила, что автоматический замок защелкнут, а ключ остался внутри. В отчаянии я позвонила Нине, хорошо понимая, что помочь она мне не сможет: все службы уже давно не работают. Она примчалась, кинулась в мастерскую по ремонту ключей.
Мастер, живущий, как это здесь принято, в том же доме, где его мастерская, очевидно, уже спал. Но Нина звонила и стучала в дверь и опять звонила и стучала, пока сонный и сердитый мастер ей не открыл. Я была спасена.
А однажды эта маленькая тайбэйка, годная мне разве что в младшие дочери, учила меня жить. Было это в магазине постельного белья. Я давно уже искала покрывало на кровать. И вот увидела целый комплект: одеяло, покрывало, декоративные подушки, все такое золотистое, с вышивкой, все в тон – очень нарядно. Я спросила цену и… вздохнула. Нет, мне бы что-нибудь подешевле. Продавщица что-то нашла, я, даже не рассмотрев, кивнула и пошла к кассе. «Но ведь вам понравился другой комплект», – тихо остановила меня Нина. «Да, но тот слишком дорогой», – опять вздохнула я, отводя взгляд от «того». «Раз понравился, его и надо покупать». Нина упрямо стояла между мной и кассой. Я начала слегка раздражаться; мне, наверное, видней, что я могу себе позволить, а что нет. «Да у меня и денег с собой нет», – нашла я простое объяснение. Она, не повышая голоса, так же тихо сказала: «У меня с собой есть. Я одолжу. Вы о деньгах скоро забудете, а радоваться будете долго». Это прозвучало для меня как восточная мудрость.
Я вспоминаю ее каждый раз, когда застилаю постель нарядным покрывалом, кладу на него роскошные подушки, расшитые золотистым шелком. Такая красота…
В первое время мне показалось, что дружелюбие тайбэйцев к иностранцам, о котором я писала в предыдущей главе, это вроде как часть их любезности и гостеприимства. Однако постепенно мне стало понятно, что дело обстоит ровно наоборот: это скорее часть той потребности в дружбе, друзьях, дружеских контактах, которая свойственна их внутренним отношениям.
Мой друг Петер Адамек, молодой ученый из Польши, профессор университета Фу Чжень, неплохо знающий тайваньцев, говорит так:
– Конечно, постичь их истинный характер мне не удалось: очень уж в нем много невербального, интуитивного. Но есть свойства, ярко выраженные. Например, коллективизм. Я считаю это основной чертой их характера.
Дальше он развивает эту мысль:
– Тайванец не хочет, даже, пожалуй, и не может быть один. Взаимная помощь – основа их отношений. В любом комьюнити, любой организации вы найдете несколько «дань вэй» (небольших групп взаимной поддержки).
Сам Петер побывал в разных дань вэй университета. Сначала это была футбольная команда – играл он так себе, зато китайский там особенно не был нужен, а язык он знал слабо. Затем он стал по очереди певцом в студенческом хоре, актером в театральной студии… Выбирал бы, наверное, и дальше, если бы не присоединился к дань вэй «Зрячие друзья слепых».
– Нигде и никогда в жизни не было мне так комфортно, не было такого теплого общения, как в этой группе, – говорит мне Петер.
В будни студенты помогают своим сверстникам из расположенного неподалеку от университета общества слепых. Провожают их в магазин или в специальный колледж, где те получают профессию массажиста и другие, наиболее подходящие для незрячих. Иногда идут с ними небольшой компанией в кафе или чайную. Там неспешно общаются за трапезой. А по выходным выезжают за город. Раскидывают где-нибудь на лужайке лагерь. Играют на гитарах, поют, шутят, много смеются…
– Много смеются? – сомневаюсь я. – Зрячие вместе со слепыми? Это ведь, наверное, не совсем… как бы это сказать поделикатнее, не так уж весело общаться с незрячими?
– Почему? – искренне удивляется Петер. – Наоборот, никаких различий там не чувствуешь. Все ведь люди. И музыку любят одинаково, и песни, и, главное, у нас общие темы для разговоров.
– Какие же у вас общие темы?
– О политике. О еде (на Тайване это очень распространенный повод для беседы). О погоде. Ну и, конечно, о любви, о сексе. Куда же без этого – люди же молодые.
– И что это вам лично дает?
– Знаете, там я полностью раскрепощаюсь, такую чувствую легкость, свободу…
Почти о том же писал в «Refections on Taipei» голландец Робин Руизендаал: «Здесь вы можете быть самим собой: люди открыты и совершенно безразличны к вашей „инакости“. Возьмите, например, толпу на ночном рынке. С одной стороны, сюда приходят „людей посмотреть – себя показать“. А с другой – каждый выглядит совершенно естественно, без всякого притворства».
Японка Кондо Томоко воспринимает эту атмосферу еще острей: «Мои соотечественники, японцы, очень вежливы и сдержанны, они не позволят себе ничего лишнего ни в словах, ни в мимике, ни в жестах. Но я, человек экспрессивный, чувствую себя более непринужденно именно в релаксирующей атмосфере Тайбэя».
Француз, священник отец Жан Лефёвр: «На земле мало мест, так широко открытых для других культур».
Приятие всякой «инакости», открытость для всего непривычного – не есть ли это то, что принято называть модным словом «толерантность»?
О толерантности, кстати, много говорят в Америке. Ее преподают в университетах, для ее пропаганды создаются целые фонды, ей посвящают ток-шоу. Словом, всячески воспитывают у американцев вот эту широту воззрений, способность приятия нестандартного, терпимость к непривычному. Воспитывают. А на Тайване я такого намеренного воспитания не заметила. Толерантность здесь как бы разлита в воздухе, она очень натуральна.
Однажды на занятиях «ти-кон», которые я усердно посещала, я увидела среди сплошь китайских лиц резко отличное, европейское. Суховатое, вытянутое, с чуть грустными глазами. Оно принадлежало высокой молодой блондинке. «Англичанка», – заподозрила я, и не ошиблась. Мы познакомились. Эмми рассказала, что она родом из Бирмингема, что у нее произошла личная драма «космического масштаба» и что она лечит душевную травму в Тайбэе.
– Как вы сюда попали? Родные, друзья?
– Нет, родных нет, а друзья – да, друзей много, в сущности всё комьюнити. Но это потом.
Несколько лет назад она уехала куда глаза глядят зарабатывать уроками английского. Только бы подальше от дома. У нее было два желания: чтобы на нее никто не обращал внимания и чтобы дали побыть одной среди чужих, забыться. Не сбылось ни одно. Ее трудно было не заметить – такую белую, такую большую, светловолосую. И ей тут же дали понять, что она не чужая. Ее приглашали на бесконечные посиделки, праздники, дни рождения. Ей рассказывали о своих радостях и горестях. И она отошла. Повеселела. Смягчилась. Нет, любовная ее драма не забылась. Но отсюда, из этого участливого окружения, эта драма слегка померкла, перестала ей казаться катастрофой.
– Знаете, мне ведь казалось, что вселенная обрушилась. Я опасалась большого скопления людей, тем более их участия в моей жизни. Мне казалось это опасным для моего «прайвеси», моей частной жизни, закрытой от других. А тут, в Тайбэе, я почувствовала, какое это счастье – когда ты среди людей, готовых тебя выслушать, понять, умеющих горячо тебе сочувствовать. А главное – я обнаружила и в себе эту потребность – разделять переживания других людей.
Дружелюбие, открытость, теплота – это, несомненно, черты характера тайваньцев. Однако все это – лишь первый пласт впечатлений, лежащих, так сказать, на поверхности. Будь все так просто, не существовал бы феномен «загадочного тайваньца».
– Знаете, что отличает русского человека от тайваньца? Первый привык отвечать «нет» так категорично, как здесь совершенно не принято.
Это говорит Виолетта, жена моего приятеля Го Лунга. В родном Ростове, а потом в Москве Виолетта была моделью. Взглянув на нее, в этом не усомнишься: очень красивая молодая женщина, с безупречной фигурой. Однажды она приехала на демонстрацию русской моды в Тайбэй, влюбилась в тайваньца Го Лунга, вышла за него замуж, родила двоих детей. И постепенно приобщилась к местной жизни. Но – именно постепенно, а не сразу.
