Мог ли теперь кто-нибудь сомневаться в том, что труп Германа Рорбаха был распилен на кухне в его собственной квартире? Теперь, когда по методу профессора Шпехта кровь можно различать не только по группам, но и по профессиональным признакам? Так в судебной медицине и криминалистике был сделан огромный шаг вперед: стало возможным по крови убитого определять его профессию.
Поистине, профессор Шпехт потрудился на славу и с лихвой отработал свой 3,5-тысячный гонорар. Агата Кристи за такую идею заплатила бы ему вдесятеро больше. И уж конечно, под впечатлением такого обилия наукообразных доказательств общественное мнение осудило Марию Рорбах задолго до того, как 13 марта 1958 года в Мюнстере начался судебный процесс. Газеты заранее со всеми подробностями опубликовали результаты изысканий профессора Шпехта. Вопреки всем процессуальным нормам прокурор Розендаль за несколько дней до начала судебного заседания передал репортерам копию обвинительного заключения, которое в основном опиралось на выводы Шпехта. Свидетели обвинения, уже знавшие из газет, какое ужасное преступление совершила подсудимая, входили в зал, полные решимости помочь правосудию примерно наказать потерявшую человеческий облик убийцу. 19 апреля, после двадцати дней слушания дела, суд присяжных заседателей под председательством советника окружного суда доктора Хойкампа вынес ожидаемый всеми приговор окончательно сломленной и потерявшей способность сопротивляться Марии Рорбах: виновна в убийстве мужа, наказание пожизненное заключение!
Но уже тогда, когда никто еще толком не знал, какая игра идет за кулисами процесса над Марией Рорбах, в западногерманской прессе появились голоса, в которых прозвучали озабоченность по поводу ее осуждения и намек на зловещий характер спектакля, идущего на судебных подмостках. Гамбургский журнал «Шпигель», например, в статье "Искали и нашли" писал: "Присяжный суд Хойкампа, по закону призванный все сомнительные моменты толковать в интересах подсудимой, ведет себя по отношению к заранее опороченной Марии Рорбах так, будто обвинительное заключение, опубликованное перед началом процесса в мюнстерских газетах, является не гипотезой, требующей объективной проверки, а истиной в последней инстанции. За все двадцать дней судебного разбирательства суд присяжных так и не нашел ни убедительных мотивов, ни непосредственных свидетелей преступления. Не было представлено ни одной конкретной, полноценной улики. В то же время все, что ставило под сомнение созданную следствием модель преступления, просто отметалось в сторону. Рорбах осуждена потому, что ее хотели видеть убийцей, а не потому, что ее преступление было доказано".
Для Марии Рорбах это судебное решение было почти роковым. Законодательство Западной Германии не предусматривало подачу апелляции, если приговор был вынесен судом присяжных заседателей. Факты, установленные таким судом, уже не пересматривались. Единственное, что могла сделать защита, — это обратиться в Верховный федеральный суд в Карлсруэ и обжаловать решение суда. Но это позволялось делать только в тех случаях, когда в ходе судебного расследования допускались процессуальные ошибки или неправильно применялся закон. И хотя адвокат Грос использовал эту возможность, Верховный суд не принял его ходатайства. Итак, даже самая высокая судебная инстанция ФРГ признала, что приговор Марии Рорбах был справедливым.
Один-единственный, крошечный, шанс остался у Марии и ее защитника: возобновление судебного производства по вновь открывшимся обстоятельствам; шанс ничтожный, потому что до этого времени в Западной Германии из десяти тысяч приговоров только один пересматривался в результате повторного судопроизводства. Так как судьбу ходатайства о возобновлении судебного производства решал тот же суд, который выносил приговор обвиняемой, доктору Гросу необходимо было доказать, что во время судебного разбирательства допускалось неправильное толкование обстоятельств дела — или из-за лжесвидетельства, или же по вине судебных экспертов.
Адвокату помог непредвиденный случай. Необычайно сухое лето 1959 года высушило воронки от бомб второй мировой войны, обычно заполненные грунтовыми водами. На дне одной из них был найден череп. Судебные медики по послеоперационному рентгеновскому снимку быстро установили, что это голова Германа Рорбаха: ему дважды делали операцию на челюсти, причем из верхней даже выпилили кусок кости. Но как быть с заключением доктора Шпехта? Ведь главный судебный эксперт первого процесса над Марией Рорбах с "научной точностью" доказал, что обвиняемая сожгла голову убитого мужа в кухонной печи! Новые обстоятельства перечеркивали заключение судебно-медицинской экспертизы, которое легло в основу приговора.
Тем не менее одного этого факта было недостаточно, чтобы настаивать на возобновлении судебного производства. Поэтому Гросу пришлось пункт за пунктом, с той же скрупулезностью, какой отличалось экспертное заключение Шпехта, опровергать его выводы — работа на уровне докторской диссертации.
Многие месяцы изучал доктор Грос соответствующую медицинскую литературу, чтобы получить необходимые специальные знания. Затем недели ушли на переписку с полицейскими властями по поводу разрешения на выдачу черепа: он хотел передать его специалистам для экспертизы. А когда наконец, несмотря на всю бюрократическую волокиту, разрешение было получено, федеральное управление по уголовным делам в Висбадене не дало согласия на экспертизу. Доктору Гросу объяснили, что для этого нужно специальное определение суда, а его мог вынести только суд присяжных Мюнстера, который и вел процесс Марии Рорбах. Председатель же суда Хойкамп отклонил соответствующую просьбу адвоката: суд-де не вносил предложения о возобновлении производства и поэтому не собирается делать никаких определений, связанных с проведением нового расследования.
После многомесячной беготни по замкнутому кругу доктор Грос обратился за помощью в Бонн, в министерство юстиции. Но и здесь к его просьбе отнеслись равнодушно. Министр отказал в личной встрече и коротким, в пять строк, письменным ответом порекомендовал решать вопрос в общепринятом порядке через соответствующие компетентные органы. Но как раз эти органы и делали все возможное, чтобы не допустить нового расследования.
Почти полгода потратил доктор Грос на то, чтобы заинтересовать делом Рорбах — особенно спорной экспертизой по нему — авторитетных и не находящихся на государственной службе, следовательно независимых, ученых-криминалистов и привлечь их к проведению повторной экспертизы. Дело осложнялось тем, что его клиентка была бедна; вся ее собственность — домашнее имущество — была уже заложена в счет погашения судебных издержек. Мария Рорбах не могла, как прокуратура, выплачивать специалистам тысячные гонорары. Однако еще сложнее было уговорить ученых мужей выступить в суде против прокуратуры, представляющей интересы государства…
Тем не менее упорному адвокату все-таки удалось найти человека, способного решить поставленную им задачу. Это был 52-летний директор Дортмундского института спектрохимии и прикладной спектроскопии профессор Хайнрих Кайзер. Первой же, предварительной, экспертизой он опроверг вывод Шпехта о происхождении сульфата таллия в печной трубе, который заставил присяжных поверить, будто Мария Рорбах сожгла голову мужа в кухонной печи. Без особого труда Кайзер доказал, что сульфат таллия содержится в обычном угле и поэтому его можно обнаружить в любой печной трубе.
Впрочем, адвокат Грос позаботился о том, чтобы подкрепить это заключение красноречивыми примерами. При помощи трубочистов он раздобыл для анализа сажу из ста двадцати печей и каминов, выказав при этом незаурядное чувство юмора среди прочих, пробы взяли из дымоходов квартир профессора Шпехта, председателя суда Хойкампа и прокурора Розендаля. Результаты анализов были впечатляющими: во всех пробах содержался таллий, а в саже из камина профессора Шпехта его было даже в четыре раза больше, чем в печной трубе Рорбахов.
В ходатайстве о возобновлении судебного производства доктор Грос, указывая на это обстоятельство, саркастически замечал, что он вовсе не собирается делать вывод, будто профессор Шпехт постоянно сжигает в своем камине человеческие головы.
Теперь наконец 99-страничное ходатайство было удовлетворено мюнстерским судом, да и то, наверное, только потому, что председатель Хойкамп лежал в больнице и не мог повлиять на события.
Итак, 3 мая 1961 года начинается повторное судебное разбирательство по делу Марии Рорбах под председательством директора окружного суда Кёстерса. Сама Мария с безучастным видом сидит на скамье подсудимых. Четырехлетнее тюремное заключение сделало ее замкнутой. Она, похоже, уже не верит, что выйдет на свободу.
