у калитки… За низким забором залаяла собака. На земле около дома вспыхнул электрический квадрат. Кто-то вышел… Из тьмы показалась пожилая женщина в наброшенном на плечи платке.
- Арсентии Владимирович дома? - спросил я.
- Дома, - ответила она.
Дома… Не верилось, что лишь пятиметровая тропинка отделяет меня от Арсентия Кашкина.
Худощавый мужчина читал за столом газету. Он стал жадно рассматривать привезенную мной фотографию почетного караула курсантов.
- Это Гриша Коблов… Это Мейсарош. А это кто? Кажется, наш командир дивизиона…
Мы проговорили допоздна.
Летом 1934 года в киргизский совхоз «Тон» приехал новый директор - бывший пограничник, с черной повязкой на правом глазу.
В обкоме партии его предупредили, что прежние руководители, среди которых оказался бывший сотрудник колчаковской контрразведки, развалили «Тон»… Бесследно исчезали отары. «Отход поголовья», как обтекаемо называли падеж и хищение овец, достигал нескольких тысяч в год. Кулаки и просто расхитители привыкли к безнаказанности, считая, что от их мест «до бога - высоко, до Москвы - далеко».
Арсентий Кашкин понимал, что здесь, на фронте классовой борьбы, остается верной армейская поговорка «один в поле не воин». Он собрал коммунистов и рабочих. «Как будем поднимать совхоз, товарищи?» Бывших руководителей убрали. Но остались их подпевалы, остались насажденные ими взгляды на народное добро… Стоило овце слегка захромать - ее прирезали как «больную». Большинство заведующих фермами, по примеру прежних руководителей, чувствовали себя этакими князьками и не отличали государственное от личного. Так говорили на собрании коммунисты и рабочие. Они сообща, коллективным умом нащупывали верную дорогу. Во главе ферм были поставлены честные труженики.
Через год падеж скота уменьшился в десять раз, и совхоз впервые дал свыше миллиона рублей прибыли. Это стало правилом.
Занятый хозяйственными делами, директор редко рассказывал о своем прошлом. Как и миллионы коммунистов, он жил заботами о сегодняшнем и завтрашнем днях родной страны.
…Окончив кремлевскую школу с отличием, Арсентий Кашкин имел право выбирать место службы. Ему предлагали заманчивые варианты - Ленинград, Киев. Но он попросил направить его туда, где еще кипели бои, где Красная Армия добивала последние очаги контрреволюции. Немало басмачей полегло от шашки крас-кома 77-го кавалерийского полка. Весь 1925 год прошел в схватках с бандами, уходившими от открытых сражений и предпочитавшими налетать из-за угла. Но прошлое было обречено. Дехкане, веками угнетаемые эмирами и беками, с радостью приветствовали своих защитников - кзыл аскарляр (красных бойцов). Редели банды басмачей. Бои перемещались к границе, и курбаш бухарского эмира Ибрагим-бек переносил базы за кордон летней ночью 1930 года маневровая группа 47-го пограничного отряда была поднята по тревоге: застава просила помощи. Через несколько минут заместитель начальника группы Арсентий Кашкин и два эскадрона мчались к пограничной реке Пяндж. Кони шли переменным аллюром, и в три часа ночи кавалеристы были на месте. К тому времени застава отбила первый натиск басмачей и отогнала их в камыши афганского берега… Ночью бандиты вновь двинулись в нашу сторону, но уже в 15 километрах ниже по течению реки. Они лежали на дне лодок, чтобы избежать пуль. Кавалеристы Арсентия Кашкина решили подпустить врагов поближе и тогда забросать гранатами. Вот уже видны их силуэты, заметны осторожные взмахи весел, морды плывущих сзади лошадей. Гулко прогремели разрывы лимонок. Арсентий Кашкин с радостью увидел барахтающихся в стремительной реке басмачей. С того берега ударили пулеметы. Им ответили наши. Пули цокали о прибрежные валуны. Когда Арсентий Кашкин докладывал командиру маневровой группы о ходе боя, сильная резь заставила машинально схватиться за правый глаз. Отняв руки, он увидел на ладонях капли крови - осколок басмаческой пули попал в зрачок…
Самолет увез краскома в ташкентский госпиталь. Чтобы спасти второй глаз, врачи удалили раненый.
…Летом 1937 года в кабинет директора совхоза «Тон» прошли работники НКВД. Они показали телеграмму прокурора. Директор, занятый делами, не сразу понял, что случилось. Оторвался от бумаг и спросил:
- За что?
- Сам должен знать за что…
Начали обыск. Арсентий Кашкин был спокоен: его совесть чиста перед партией, перед страной, ошибка работников НКВД будет исправлена.
Слыша гул голосов под окнами, директор понимал недоумение рабочих. Он вышел на крыльцо и сказал:
- Товарищи! Я еду в районный центр. Скоро вернусь.
Он верил в это. Его беспокоило лишь одно: как бы без него совхоз не сдал завоеванных позиций…
Кашкина приговорили к 15 годам тюрьмы за «индивидуальное и групповое экономическое вредительство», в частности за то, что обвалилась пристань Иссык-Кульского пароходства, за которую отвечали… речники. Обвинение было тем более нелепо, что ему не смогли сделать ни одного упрека за руководство совхозом.
Стойкий характер человека скажется всегда, в любых, самых трудных обстоятельствах. Арсентий Кашкин продолжал бороться за свою честь гражданина и коммуниста, требуя пересмотра дела, не идя ни на какие компромиссы с совестью. Это помогло адвокату Александру Рязайкину, тоже бывшему пограничнику, добиться отмены несправедливого приговора.
Летом 1939 года коммунист А. В. Кашкин был назначен директором совхоза «Оргочер». Он принял хозяйство убыточным, а уже через год оно дало прибыль. Кремлевский часовой не жалел сил, чтобы крепла и мужала страна, «которую завоевал и полуживую вынянчил».
Не раз директор совхоза Арсентий Кашкин выступал против администрирования и шаблона. И доставалось же ему от «вышестоящих» бюрократов! Но он знал: государство ждет не галочек в сводке, а хлеба и мяса. Работники совхоза старались сеять ни раньше и ни позже, а в лучший срок, свой у каждого района.
У каждого человека есть мечта. Была она и у Арсентия - учиться. Но волны революционной бури кидали его из одного сражения в другое… Одиннадцать лет в армии. После ранения оставляли в штабе, но решил демобилизоваться, чтобы засесть за учебники. Помнил слова Ильича: учиться, учиться и учиться. Однако Среднеазиатское бюро ЦК ВКП(б) объявило коммуниста Кашкина мобилизованным. Сказали: «Поднимешь совхоз - направим на учебу». Он работал, как поэт, создающий любимую поэму. Праздниками для него были не выходные дни, а наполненные кипучими радостями и тревогами будни. Он видел, как «подымается социализм живым, настоящим, правдашним». И это было высшей наградой. Казалось, скоро можно и в вуз. Но наступил 1937 год, потом - война. Таковы университеты Арсентия Кашкина.
…И, может быть, потому, что самому пришлось мало учиться и не раз чувствовал, как необходимы знания, он всегда доброй улыбкой провожал ребят, важно шагающих в школу. И когда в 1957 году его, по семейным обстоятельствам поселившегося в городе Фрунзе, направили на работу в Киргизское учебно-педагогическое издательство, он был рад, что станет делать для детей хорошие, красочные учебники - учитесь, читайте, узнавайте! И кем бы ни работал - заведующим производственным отделом, заместителем директора издательства, он оставался солдатом партии.
А. В. Кашкин никогда не разграничивал наше общее дело на «мое» и
