Точно в угаре носился по селу Игольников. В крайней избе очередью из автомата он прикончил старика и мальчонку. Ошалело кричал:
— Поджигай деревню! Смерть партизанам!
Когда над домами заклубился дым, какая-то женщина, стоявшая в толпе, окруженной карателями, крикнула: «Что вы, изверги, делаете? Господь не простит вам этого». Игольников бросился на крик, схватил женщину за волосы, вытащил ее из толпы и на глазах у всех расстрелял.
Всего с марта по июнь в двух волостях — Дединьской и Ляховской — каратели сожгли пятьдесят деревень, расстреляли около ста человек. Много детей и женщин угнали в Германию.
Во время уборки хлеба, каратели из команды Фюрста отбирали у крестьян намолоченное зерно, отправляли его в Германию.
Как-то оберлейтенаит Фюрст приказал взводу карателей брать у крестьян масло, яйца, другие продукты. Когда подошли к деревне, взвод разделился на две группы. В одной из них был Игольников. Позднее он докладывал оберлейтенанту:
— Мы им говорим «давай», а они отвечают: «Нет ничего, сами с голоду подыхаем». Одна старуха, увидев, что я вынес из кладовой корзину с десятком яиц, бросилась отнимать ее у меня. Я оттолкнул ее, пригрозил автоматом. Но старуха не унималась. Она сказала: «И как тебе не стыдно, стервец! Ведь ты же русский. Что ты делаешь». Пришлось успокоить ее.
— Молодец!
На обратном пути каратели напоролись на засаду партизан и в перестрелке потеряли несколько человек. А вскоре из команды «Ягдцуг» ушла к партизанам группа военнопленных. Команду расформировали. Игольникова, по рекомендации оберлейтенанта Фюрста, перевели в карательный отряд, действовавший на территории Польши, Здесь он принял участие в операциях против польских партизан, и весной тысяча девятьсот сорок четвертого года, когда каратели были разбиты, попал в зондерлагерь, что находился в Торуне.
У Игольникова в лагере появились новые друзья, ставшие впоследствии его спутниками по службе у гитлеровцев до окончания войны. Один из них — Мылов, приехавший в Торунь вскоре после Игольникова.
Игольников без утайки рассказал Мылову, что в Красной Армии был младшим командиром и в начале войны исполнял обязанности начальника полевой радиостанции. В одном из жарких боев, улучив момент, перешел на сторону гитлеровцев.
— Почему ты и твои друзья, уже служившие в немецкой армии, оказались в Торунском зондерлагере? — спросил Мылов.
— Карательная команда, в которой я служил, — сказал Игольников, — была в жарких переплетах, и в Торунь прибыли ее жалкие остатки. Здесь я узнал, что нас, оставшихся в живых, намереваются перебросить на оккупированные территории Советского Союза. Мне стало не по себе. И если говорить начистоту, я боюсь погибнуть от партизанской пули. Вот и пристроился в зондерлагере. Как видишь, пока живой.
В то время Мылов за себя не боялся, так как кроме физического труда он ничем не способствовал гитлеровцам в их войне против Советской России. Чего же боится Игольников? Когда разговор коснулся этой темы, каратель из команды «Ягдцуг» сказал:
— Мне в Советском Союзе делать нечего. Хлебнули мы там с матерью горя. Когда раскулачили и посадили отца, вся семья распалась. Два брата уехали на север, в Мурманск, сестра — в Казахстан. Я и мать несколько лет жили у себя, в Вологодской области. Потом переехали в Мурманск к брату Федору. Человек он крутой, эгоистичный. Над матерью измывался…
Игольников помолчал, припоминая что-то, потом выдохнул:
— Так что хватит! Кусок хлеба я и у немцев заработаю. Хоть сидеть не буду. А там — верная тюрьма… Выследят чекисты и посадят.
— Так-то оно так, — согласился Мылов. — Да ведь это Родина наша. Ну, накажут за провинность, потом простят.
— Черта с два, — огрызнулся Игольников. — Тебя пожалели, когда с мясокомбината уволок несколько банок консервов?
Мылов удивился этой осведомленности, ответил:
— Дали пять лет. Война помогла, а то бы еще сидел.
— Вот, вот! — криво усмехнулся Игольников. — Ну нет, я все сделаю, но в Россию больше не вернусь. Даже если немцы выиграют эту войну.
Прошло еще некоторое время, и Мылов в составе команды из 15 человек убыл на работу в Данциг, а Игольников уехал в Бромберг, затем снова вернулся в Торунь.
* * *
Как контрразведчик, Жалекен знал о народном сопротивлении фашизму в минувшую войну. По приказу Гитлера и рейхсфюрера войск СС Гиммлера создавались многочисленные спецотряды палачей. Это были эйнзатцгруппы СД, зондеркоманды, истребительные соединения войск СС, другие формирования. О них Жалекен Тлеумагамбетов слышал не раз. А вот о команде «Ягдцуг» у него не было никаких сведений. Следовало разобраться.
«Вот тебе и Игольников, — подумал про себя Тлеумагамбетов. — Теперь ясно, что мы разыскиваем опытного врага, меняющего, подобно хамелеону, цвет своей шкуры».
Жалекен вызвал в кабинет Рэма Михайловича, и они вдвоем стали разрабатывать дополнительные мероприятия. Мылов в своих показаниях назвал фамилии людей, находившихся вместе с Игольниковым на службе у гитлеровцев. В их числе были Ванович Сергей, Жигайлов Петр, Дударь и другие. Розыск и допрос предателей Родины могли пролить свет на деятельность Игольникова в стане врага.
— Но это еще не все, — сказал Рэму Жалекен. — Надо оказать практическую помощь нашим линейным органам и тем самым ускорить розыск самого Игольникова.
На следующий день утром Тлеумагамбетов доложил начальнику управления о своих планах. Он сказал:
— Надо бы съездить в местные органы, посмотреть, как они ведут розыск Игольникова. Помочь советом, а если потребуется, принять непосредственное участие в проведении ответственных мероприятий.
Начальник одобрил инициативу. Но самому Жалекену не удалось побывать во всех подразделениях МГБ, расположенных на линии железной дороги. Неотложные дела в управлении помешали.
Едва вернувшись с северного участка, Тлеумагамбетов отправил в командировку Карташова. Но тот вскоре вернулся, так и не получив новых данных об Игольникове. Выслушав доклад чекиста, Жалекен сказал:
— Надо больше внимания уделять организации розыска Игольникова здесь, в Алма-Ате. Еще раз следует проверить объекты службы связи.
— Я дважды это делал, товарищ капитан, — заметил Карташов. — Правда, за последние три месяца, возможно, приняты новые люди…
— Вот-вот, — согласился Жалекен. — Завтра же наведи о них справки. Не забудь заглянуть к ремонтникам.
Ранним утром Рэм Михайлович пошел на станцию Алма-Ата вторая, чтобы поспеть на первую «горветку». Так тогда называли пассажирский поезд, который несколько раз в сутки курсировал между двумя железнодорожными станциями города.
Карташов, слывший среди чекистов хорошим спортсменом, легко шагал по пустынной улице. И все же чуть не опоздал на поезд. Вскочив на подножку, долго не выпускал из рук холодных поручней. На остановке «Элеватор» Рэм Михайлович спрыгнул на землю и, перейдя по мосту через Сухой лог, направился к ремонтным мастерским службы связи. В годы Великой Отечественной войны на этом крошечном предприятии было налажено производство аппаратуры связи для армии. Люди, в основном женщины и подростки, сутками не выходили из подслеповатых, закопченных помещений, выполняя по три, а то и четыре нормы.
«Чем черт не шутит, когда чекист спит, — думал Карташов, шагая по направлению к ремонтным мастерским связи. — Может, и в самом деле где-то здесь, в мастерских, пристроился бывший «ягдцуговец». И как это я раньше не сообразил. Надо было давно побывать в этих местах еще раз».
Просматривая списки людей, что работали в мастерских, Карташов задерживал свой взгляд на фамилиях вновь принятых. Но не нашел среди них Игольникова. «Опять неудача», — вздохнул он и, возвратив списки инспектору по кадрам, направился в сторону главного материального склада. На виадуке остановился, залюбовался панорамой станции. Она строилась, набирала силу. Деловито пыхтели паровозы, лязгали потревоженные толчками буфера. Идти в управление не хотелось: своим докладом наверняка расстроишь Жалекена. Но, как говорится, служба есть служба.
Однажды, а точнее ранней весной 1947 года, неподалеку от ворот базы райтрансторгпита Карташов встретил мужчину. Поношенная военная гимнастерка без погон и начищенный знак «Гвардия», говорил о том, что мужчина был на фронте.
Встреча была мимолетной, но Рэм Михайлович успел заметить бледное, слегка припухшее лицо, выцветшие на солнце брови. «Где-то я его уже видел», — мелькнула мысль. Но мужчина уже прошел мимо и заспешил по улице Шолохова.
— Черт возьми! — невольно ругнулся Карташов. — На кого он все-таки похож?
Чекист озадаченно смотрел в спину быстро удалявшегося мужчины. Тот уже скрылся за поворотом, а Рэм Михайлович все еще стоял и думал: «Да нет у меня в розыске такого белобрысого». Машинально посмотрел на часы. Без четверти шесть. Карташов ускорил шаг.
