Перевалы у Хадзяпудзы были заняты несколькими его пехотными ротами. Для поддержки атаки с фронта в обход позиций противника был направлен 7-й Сибирский казачий полк. Командир полка, полковник Старков, лично повел его в атаку, но, вырвавшись вперед, попал под залп японцев и был убит. Только с помощью артиллерии удалось выбить противника с перевалов.
Сотни по очереди стали охранять перевалы. Японцы несколько раз пытались занять Ляолинский перевал, но успеха не имели.
Левый фланг Восточного отряда в описываемый период прикрывался отрядом генерала П. Ренненкампфа, состоящим из 22 сотен, 3 батальонов пехоты и 16 орудий. Отряд прибыл в Саймацзы к 25 мая и, кроме прикрытия левого фланга, получил еще задачу прикрывать направление Саймацзы — Мукден, ведущее в обход левого фланга района сосредоточения Русской армии. О дивизии П. Ренненкампфа следует сказать особо.
Имя генерала Ренненкампфа было популярно в Маньчжурской армии. Еще с Русско-китайской войны он пользовался славой лихого кавалерийского начальника, что притягивало к нему многих кавалеристов из драгунских и гвардейских полков. С началом войны с Японией многие стремились попасть под его командование, несмотря на то, что 2-я Забайкальская казачья дивизия состояла из казаков второй очереди, которые хоть и имели боевой опыт, но по боевой подготовке уступали казакам, находившимся перед войной на строевой службе. Наряду с теми казаками, которые еще со времени похода в Китай хорошо знали местность, обычаи и характер местного китайского населения, их язык, были и так называемые «нижепредельные» казаки, нигде никогда не служившие, а потому ничего не знающие и не умеющие.
Именно о таких казаках писал А. Квитка, что они тяжелы на подъем, особенно после трудных переходов и маршей, подвержены панике, не привито у них чувство ответственности за утрату оружия, часто на привалах бывали забыты 1–2 винтовки; при совершении марша допускали разговоры в строю, курили. Обучение таких казаков происходило непосредственно перед боем или даже в бою.
В чем же причина того, что забайкальские казаки, находясь в одном войске, имели разную боевую выучку? Значит, правы критики казачества, что как кавалерия казачьи войска плохо были подготовлены для боя. Бесспорно, и никто не отрицал в то время, что дивизия П. Ренненкампфа в начале войны мало походила на боевое кавалерийское соединение, и в этом Л. Нодо, Э. Тетгау были правы. С другой стороны, казачьи полки, находившиеся на строевой службе перед войной и вошедшие в состав отдельной Забайкальской казачьей бригады генерала Мищенко, ничем не отличались по выучке от драгун регулярной русской кавалерии, а по многим вопросам и превосходили ее. В то же время в ходе войны, когда появился у казаков Ренненкампфа боевой опыт, навыки и сноровка, многих удивляло: как это с виду неорганизованное войско могло успешно выполнять в тяжелейших условиях театра военных действий поставленную задачу. А в том, что дивизия Ренненкампфа достойно выполнила возложенную на нее миссию, в Русской армии в те годы никто не сомневался.
Прежде всего, Забайкальское казачье войско было войском с неустоявшейся организационно-штатной структурой. В 1894 году оно выставляло только один конный полк, а все остальные части составляли пешие батальоны; всего их было 12.
К 1900 году были развернуты четыре первоочередных конных полка, в которых к началу Русско-японской войны подготовленных казаков было мало.
Кроме казаков второй очереди, в дивизии Ренненкампфа были казаки третьей очереди и даже запасные. По подготовленности к ведению боевых действий половина казаков служила в этих конных полках, а другая половина — «батальонцы», т. е. казаки бывших пеших батальонов, или так называемые «нижепредельные», те, которые не служили вообще. Если учесть недостаток офицеров, находящихся на льготе, лагерных сборах, обучении малолеток (казаков приготовительного разряда), да и низкое качество подготовки казаков на этих сборах, то станет ясно, на каком уровне была боевая подготовка этой дивизии. Кроме того, пешие батальоны только перед войной (после похода в Китай) были переформированы в конные полки и то на бумаге. Эти полки не успели даже поменять знамена, врученные им еще при формировании Забайкальского войска в 1851 году. Они так и воевали со своими знаменами пеших батальонов.
Вследствие несовершенства системы боевой подготовки (как и самого войска) некоторые остающиеся от наряда на службу казаки не обучались вообще военному делу и офицера увидели только после мобилизации на войну.
Именно поэтому не приученные к строю казаки в обшей своей массе казались плохо дисциплинированными, что резко бросалось в глаза офицерам, прибывшим в войско из кадровых кавалерийских частей. В этих полках показной дисциплины, основанной на страхе наказания, не было. Но зато была другая, более прочная и разумная дисциплина, основанная на доверии и преданности.
Отвечая на статью Л. Нодо «Банкротство казаков», гвардейский офицер Дмитрий Аничков, которого друзья лейб-гвардейцы называли рубака Аничков, служивший в частях забакайкальских казаков, пишет: «Французский наблюдатель (имеется в виду Л. Нодо) сравнивает казаков с солдатами, считая, что дисциплина последних выше. Казака нельзя сравнивать с солдатом. Дисциплина у забайкальских казаков была не слабее, чем в пехоте или у драгун, но, пожалуй, даже и сильнее. Но только дисциплина там иная, своя, казачья, непонятная для неказака. Казак не тянется перед офицером, иной раз разговаривает с ним довольно свободно, „рассуждает“, он не вымуштрован по-солдатски, на лице у него — осмысленность, а не деревянное выражение, остающееся у большинства солдат во все времена службы, как результат запуганности в бытность новобранцем: казак не выкручивает ответ по-солдатски, а свободно отвечает на предложенный ему офицером вопрос. Об офицерах, в третьем лице, он зачастую вместо традиционного „их высокоблагородие есаул такой-то“ просто говорит или „есаул такой-то“, или же „Иван Сидорыч“. Это последнее особенно поражает несведущих в быте казаков».
Забайкальских казаков упрекали в недостатке дисциплины офицеры, которые жаловались на это Л. Нодо, прибывшие из Европейской России, привыкшие судить об этой дисциплине по громким «так точно», «никак нет», по четкому выполнению строевых приемов, совершенно не вдумываясь в то, что замордованный муштрой, выдрессированный и озлобленный человек при случае может подвести его. В армейских частях офицер высоко стоял над солдатом, их, кроме службы, ничего не связывало, совсем другое — в казачьих частях. Тот же Д. Аничков в своей статье особо обращает на это внимание: «…не надо забывать, что казачество — общество вполне демократическое, где офицер и нижний чин прежде всего — равноправные владельцы войсковой земли, лишь отличающиеся друг от друга величиной надела земельного или рыбного. Благодаря такому устройству вне службы все казаки: и офицеры, и рядовые — прежде всего „суседи“, связанные между собой тесными узами внутреннего гражданского устройства».
Если в армейской среде солдату выслужиться до офицера практически невозможно, то «тот же демократический принцип имеет прямым следствием одинаковую доступность к образованию, а следовательно, и к повышению по иерархической лестнице всех без исключения казаков. В одной и той же семье могут быть и простые казаки, и офицеры, и даже генералы».
В этом Д. Аничков абсолютно прав. В забайкальском казачьем войске служили два двоюродных брата Трухины, которые командовали казачьими полками, и в тех же полках было несколько Трухиных — вахмистров, урядников и рядовых.
«Вот эта-то общность фамилий, а следовательно, и происхождений, и дает тот особенный оттенок казачьей выправке, который так шокирует неосведомленного человека. Именно такая дисциплина, а не показная, глубокая, уходящая своими корнями в исторические традиции, и есть настоящая дисциплина, которая так ценится в бою. Дисциплина у казаков осмысленная, а не „деревянная“. При такой дисциплине личность человека не забита и индивидуальным способностям воина дает значительный прирост», — пишет в своей статье Д. Аничков.
Л. Нодо черпал информацию о казаках от тех офицеров, которые так же, как и он, впервые столкнулись с казачьими традициями и их бытом уже на войне. Состав казаков Забайкальского войска был неоднороден, как, например, у Донского войска. В рядах забайкальских казаков более 30 % было бурят, зачастую не понимающих русского языка, а остальные 70 % — часть потомственных казаков, а другая — бывшие крестьяне, обращенные в казачество.
Естественно, что уровень развития, образованность, традиции у всех были разные, моральные и деловые качества — тоже. Поэтому высокообразованному человеку, воспитанному в светском обществе, трудно было понять то, что для казаков являлось само собой разумеющимся.
