Надо полагать, что, осуществляя свою экспедицию, Жан де Бетанкур брал за образец вождей Первого крестового похода. Он стремился создать на новых землях собственное королевство, как это сделали крестоносцы в Сирии и Палестине, и при этом обрести славу одновременно и великого завоевателя, и спасителя душ идолопоклонников, и цивилизатора диких племен. Это предприятие должно было принести нашему герою как богатство, так и статус монарха, что поставило бы его на один уровень с остальными коронованными правителями Европы. Правда, он не преуспел ни в том ни в другом.
Почему же нормандский сеньор выбрал именно Канары? Весьма вероятно, что передаваемая от поколения к поколению древняя легенда о Счастливых, или Блаженных, островах[40], расположенных где-то за Геркулесовыми столбами (Гибралтарским проливом), тревожила его воображение и побуждала к их поискам. Однако в реальности у него фактически не было выбора. Дело в том, что для наследников крестоносцев Канарский архипелаг был в то время единственной заморской землей, которую они могли захватить и колонизовать. Их не привлекали суровые северные страны, путь на Восток после неудачи Крестового похода 1396 г. был для них закрыт, североафриканское побережье цепко держали в своих руках арабы и берберы, а западный берег Африки оставался труднодоступным и еще малоизведанным. Канарские же острова неоднократно посещались европейскими моряками, по крайней мере, с 1291 г. Дорога к ним, их природные и климатические условия были хорошо известны не только итальянцам, испанцам и португальцам, но и нормандским купцам и пиратам. Несмотря на скудность сохранившихся свидетельств, мы знаем, что нормандские корабли совершали плавания к Канарским островам, по крайней мере, в 1364 – 1365, 1380, 1381 и 1383 гг.[41] и, по всей видимости, Жан де Бетанкур располагал о них достаточно полной информацией[42]. Канарские острова являлись единственным местом, куда он и его товарищи могли отправиться с определенным шансом на успех.
То, что происходило на Канарах в 1402 – 1405 гг., может на первый взгляд показаться не столь значительным. Действительно, речь шла о захвате группой французов даже не всего архипелага, а только части его, причем не самой ценной: наиболее крупные, населенные, богатые и привлекательные для колонизации острова Гран-Канария и Тенерифе (Анфер) им подчинить не удалось. К тому же французы не смогли удержать Канары в своих руках, и уже в 1418 г. им пришлось уступить их кастильцам. Неудивительно, что в глазах потомков предприятие Жана де Бетанкура оказалось в тени более поздних грандиозных португальских и испанских экспедиций вдоль западного побережья Африки, в Индию и Америку, а его имя заслонили имена Бартоломео Диаша, Вашку (Васко) да Гамы, Христофора Колумба и Фернандо Магеллана.
Однако события 1402 – 1405 гг. по своему историческому значению ничем не уступают всем последующим великим открытиям и завоеваниям заморских земель, ибо Жан де Бетанкур первым совершил то, на что не осмеливались его средневековые предшественники – итальянские, португальские и испанские мореплаватели. Если те бороздили воды у северозападного побережья Африки ради поиска новых путей для торговли или просто ради грабежа и захвата рабов, то нормандский рыцарь сделал нечто принципиально новое – он включил первый кусочек «Нового Света» в систему европейских социально-политических и церковных отношений, тем самым присоединив его к средневековому христианскому Западу. Именно с него начинается растянувшаяся на пять столетий эпопея покорения европейцами всего остального мира.
«КАНАРСКАЯ КНИГА»[43]В ИСТОРИИ И ЛИТЕРАТУРЕ
Оригинальный текст «Канарца», написанный Пьером Бонтье и Жаном Ле Веррье, участниками экспедиции Жана IV де Бетанкура, не найден. Долгое время его единственной копией считалась рукопись, принадлежавшая потомкам рода Бетанкуров по линии (сначала мужской, а затем женской) Реньо III де Бетанкура, брата нормандского завоевателя[44]. Ее датируют или 1482 г.[45], или 1490 г. Ныне она хранится в Муниципальной библиотеке Руана под № 129 (так называемая копия «Б», по имени Жана V де Бетанкура, старшего сына Реньо от второго брака)[46]. В 1625 г. праправнук Жана У де Бетанкура Гальен II де Бетанкур, в то время владелец копии «Б», инициировал ее первое издание[47], которое увидело свет в 1630 г. благодаря стараниям Пьера Бержерона[48]. Издатель убрал по просьбе Гальена главу, повествующую о ссоре Жана IV де Бетанкура с супругой[49], изменил предложенное им заглавие и несколько осовременил текст, при этом уверяя читателя в своем стремлении сохранить его грубоватый и наивный язык, соответствующий невежеству и простоте того времени, ибо «он вызывает больше веры в правдивость рассказанного»[50]. Рукописный макет издания 1630 г. с первоначальным заглавием[51] хранится в Национальной библиотеке Франции под № 18629.
История завоевания Канар в интерпретации П. Бонтье и Ж. Ле Веррье стала предметом серьезного внимания исследователей лишь два века спустя. В 1847 г. Педро Мариано Рамирес[52] осуществил и опубликовал в Санта-Крус-де-Тенерифе первый испанский перевод «Канарца», сделанный по изданию 1630 г.[53] В 1855 г. Эдуард Шартон[54] включил бержероновский текст в третий том своей антологии «Путешественники прошлого и настоящего»[55], снова осовременив его язык, на этот раз для читателей XIX в. В 1872 г. Ричард Генри Мейджор[56] издал в Лондоне, параллельно с переводом на английский язык, полную версию «Канарца»[57], вернув главу о ссоре двух супругов, отсутствующую в двух предыдущих публикациях. В это же время Габриель Гравье (1827 – 1904 гг.), член Парижского географического общества, готовил новое издание копии «Б». Отвергая подход П. Бержерона и Э. Шартона, модернизировавших язык XV в., и солидаризируясь с Р.Г. Мейджером, восстановившим полный текст рукописи, он решил пойти еще дальше и напечатать первоначальный вариант не только «слово в слово», как это сделал Р.Г. Мейджер, но и «буква в букву»[58]. Его идея была реализована в 1874 г.
Копия «Б» оставалась единственной до 1888 г., пока Британский музей не получил в дар от потомков герцогов Бургундских другой рукописный вариант «Канарца»[59], правда, в нем рассказ об экспедиции останавливался на 1404 г. Эта рукопись оказалась почти адекватной первой по содержанию, но кардинально отличной по интерпретации той роли, которую сыграли в завоевании Канарских островов два его главных персонажа, – в ней деятельность Жана де Бетанкура оказывалась в тени на фоне подвигов его ближайшего соратника Гадифера де Ла Салля (так называемая копия Гадифера, или копия «Г»). Исследователи датировали ее 1419 г. (или 1420 г.), предположив, что она предназначалась для Жана I Бесстрашного, герцога Бургундского, гибель которого на мосту Монтеро в 1419 г. будто бы заставила автора прервать свой труд, и поэтому сын убитого Филипп III Добрый получил его в незавершенном виде. Текст копии «Г», подготовленный к изданию историком и географом Пьером Маргри (1818 – 1894 гг.), был опубликован в 1896 г.[60], уже после кончины ученого.
Ге появление поставило на повестку дня вопрос: какая же из двух рукописей ближе к оригиналу? Ученые высказывались в пользу то одной, то другой копии[61]. Значительный вклад в эту дискуссию внесли профессора Университета Лагуны (Тенерифе) Элиас Серра Рафолс (1898 – 1972 гг.) и Александр Чиоранеску (1911 – 1999 гг.), подготовившие научное издание «Канарца» в трех томах (1959, 1960 и 1964 гг.)[62], где обе рукописи с их переводом наиспанскийязыксопровождались подробнейшими историческими и лингвистическими комментариями. Однако главный вывод, к которому пришли испанские исследователи – копия «Г» является репликой оригинала, а копия «Б» представляет собой лишь ее тенденциозно искаженную редакцию, – вызывает серьезные сомнения. Тщательное сравнение обеих рукописей показывает, что речь идет скорее о двух независимых вариантах оригинального текста.
Для перевода «Канарца» на русский язык мы выбрали наиболее полную его версию – копию «Б» (в издании Г. Гравье). Именно в ней воссоздана целостная картина завоевания и христианизации Канарских островов с самого начала экспедиции Жана де Бетанкура и до ее завершения. Во-первых, это ценнейший исторический источник о событиях 1402 – 1406 гг., причем уникальный в части, касающейся главного достижения нормандских пришельцев – колонизации архипелага.
Во-вторых, это ценнейший источник по истории средневековой литературы Франции. Перед нами, бесспорно, художественное произведение, отвечающее главным его критериям, среди которых структурированность текста, союз правды и вымысла и смысловая емкость. Независимо от наличия «двойника» (копии «Г») оно представляет собой самодостаточное явление словесного искусства. Свидетельством тому – четко выраженная (апологетическая) задача и ее адекватное воплощение в Слове.
