1. Доклад В3 (повторяю В три), который я получил из весьма секретных источников, предполагает, что русские намерены похитить профессора Нильса Бора, который был связан с недавними достижениями в использовании атомной энергии…
2. Срочно сообщите, пожалуйста, какие эффективные шаги, если это необходимо, могли бы быть немедленно предприняты как гарантия безопасности Профессора без риска ошибиться…
3. Если Вы считаете это желательным, Вы можете информировать Профессора, достаточно секретно, об этом докладе…».
Бора предупредили об опасности. Он отнесся к этому сообщению не слишком серьезно, но обещал не рисковать и не делать глупостей. Западные спецслужбы приняли эффективные меры для защиты Бора от любых неожиданностей. Гостей в Копенгагене ждали…
2 ноября к Бору пришел в институт весьма уважаемый профессор Могенс Фог, депутат датского парламента. После дружеского приветствия и общих фраз профессор между прочим сообщил, что в Копенгаген прибыл советский ученый «с письмом от Капицы, которое он хотел бы передать Бору и иметь с ним конфиденциальный разговор, который должен быть устроен настолько секретно, чтобы информацию о нем не смогли бы получить секретные службы».
Могенс Фог был членом коммунистической партии и одним из руководителей датского Сопротивления. Но даже не зная об этом, Бор сразу почувствовал в этом предложении лобовой подход советской разведки: «У меня ни от кого секретов нет. Я рад буду принять русского профессора в моем институте».
Фог поскрипел зубами, поблагодарил Бора и удалился…
3 и 4 ноября были нерабочими. Советский посол повез всю разведывательную группу на прогулку по Дании. Посол с видимым удовольствием показывал гостям памятники великим людям прошедших эпох; старинные строения, похожие на замки; тихие прибранные парки и, в заключение, — облезлый фонтан, заляпанный голубиным пометом. Потом в каком-то зеленом местечке остановились для пикника и выпили по сто грамм русской водки. Потом — ещё по сто. Терлецкий был не в состоянии любоваться европейскими красотами, поскольку упорно повторял в голове научные вопросы для Бора. Особенно трудно почему-то давался ему третий вопрос, который Курчатов несколько раз назвал самым главным: «Каков перегрузочный цикл хэнфордских котлов?» Или, что одно и то же: «Какой период времени выдерживаются в реакторе урановые стержни?» Терлецкому не объяснили, почему это так важно. Но он запомнил последнюю фразу Харитона: «Это очень важно. От этого зависит успех всего дела». Но начать следовало не с этого вопроса, чтобы не акцентировать именно на нем внимание Бора…
Из дневника Терлецкого. 5 ноября.
«Встреча с Бором откладывалась. Почему-то с ним не мог встретиться тот, кто обещал содействие. Посольство готовилось к приему (в честь 7 ноября)… Рассылались приглашения, в том числе было послано приглашение и Бору…»
Бор получил приглашение 5 ноября. Задумался. И, памятуя о сентябрьском предупреждении и недавнем посещении Могенса Фога, посчитал необходимым уведомить англичан. 6 ноября он посетил английское посольство и рассказал о предложении секретной встречи с русским профессором и приглашении в советское посольство…
Телеграмма из Лондона в Вашингтон советнику британского посольства Р. Майкинсу для передачи Л. Гроувзу (генерал Л. Гроувз — руководитель американского атомного проекта):
«…В настоящее время в Данию с секретным письмом к Бору от Капицы приехал русский ученый, который имеет указание передать его Б. при условии абсолютной секретности… Бор ответил, что был бы рад получить это письмо, но что для него совершенно невозможно иметь какие-либо секреты от его английских и американских друзей…»
7 ноября группа Василевского приехала в советское посольство значительно раньше приглашенных гостей и осмотрела зал приема, коридоры, входы и выходы. Через час появились первые гости. Зал наполнялся шумом и разноязыкой речью. Говорили штампованные торжественные слова, поздравляли, раскланивались, изредка прикладывали к губам хрустальные фужеры с советским шампанским. Приехал и Бор. Прогулялся, представился послу и неловко остановился в самом центре зала. Терлецкий узнал его сразу. Ему захотелось немедленно подойти к нему и лично решить вопрос о предстоящей встрече. Но ни Василевского, ни Арутюнова рядом не было. А Терлецкий английского языка не знал. И поэтому нервничал и злился на самого себя. Бор продолжал стоять в центре зала, никому не нужный и неприметный, но за ним следили из разных углов десятки острых глаз. Бор постоял ещё минут десять, вежливо раскланялся с советским послом и вышел.
Бор шел домой (под «прикрытием») и думал спокойную, печальную думу.
Он был расстроен сложившейся ситуацией, особенно тем, что датская пресса представляла его как человека, посвященного в секреты атомной бомбы. Сам он вполне искренне считал, что, с научной точки зрения, никакого особенного секрета в атомной бомбе нет — механизм процессов деления известен и опубликован. Монополия американцев на АБ временна и базируется на монопольном владении технологией производства и уже приобретенном производственном опыте. А как раз этими производственными секретами Бор вовсе не обладал и при всем желании ничем поделиться с русскими не мог…
На следующий день, в преддверии ожидаемой встречи с неизвестным русским ученым, Бор ещё раз посетил английское и американское посольства. Он ещё раз объяснил в беседах с послами свою позицию по вопросу о необходимости международного контроля над атомной энергией. Своими посещениями посольств он демонстративно подчеркивал, что готов только на открытый контакт с советским ученым, понимая, что все это время он находится под неусыпным контролем и наблюдением как советской разведки, так и английской, американской и датской контрразведок.
13 ноября Бор наконец получил краткое письмо от Терлецкого:
«Дорогой сэр, находясь в Копенгагене в течение короткого времени, я считаю своим долгом посетить Вас в любое удобное для Вас время и, если возможно, ознакомиться с институтом, который под Вашим руководством достиг столь многого и добился таких замечательных результатов… Был бы глубоко признателен Вам за благосклонный ответ. С уважением, Яков Терлецкий, профессор Московского Университета».
Бор ответил немедленно:
«Уважаемый профессор Терлецкий, благодарю Вас за теплое письмо. Буду рад видеть Вас и показать Вам наш Институт. Прошу Вас позвонить в институт… чтобы договориться о подходящем времени. Искренне ваш…»
Встреча состоялась на следующий день, 14 ноября, в кабинете Бора в присутствии Оге Бора (сына) и переводчика Арутюнова. Беседа прослушивалась. В соседнем кабинете было разрешено бесшумно присутствовать второму сыну Бора Эрнесту, вооруженному пистолетом. За институтскими подъездами следили десятки служебных глаз разной национальности. Более всех волновался Терлецкий, а самым спокойным и выдержанным показал себя главный артист драматического спектакля — Нильс Бор. Он с благодушной улыбкой расспрашивал о Капице и Ландау, о других советских коллегах, говорил о пользе сотрудничества и значении науки. Запланированное время встречи неумолимо таяло, а Терлецкий никак не мог приступить к заготовленному «вопроснику». Положение усугублялось тем обстоятельством, что он не знал английского и вынужден был полагаться на переводчика, который, в свою очередь, плохо освоил специальную терминологию атомной науки. В конце беседы Терлецкий застрекотал, как пулемет, «выппескивая» вопросы один за другим, пытаясь успеть выполнить хотя бы часть разведывательного плана. Бор часто не мог при такой скорости уловить смысл и детали задаваемых вопросов. Поэтому ответы его носили общий характер, в рамках учебника для студентов. Иногда ссылался на то, что он — увы! — не был ознакомлен с деталями лос-аламосского проекта. Видя неловкость советского профессора и вполне сочувствуя ему, Бор в конце встречи для экономии времени обращался напряую к Арутюнову, который сам задавал вопросы, не дожидаясь того, чтобы их сформулировал Терлецкий. На главный вопрос Бор ответил неопределенно: «По-моему, что-то около недели». Терлецкий прощался в горячечном полусознании, в котором смешались вопросы с ответами.
Через день, 16 ноября, состоялась вторая встреча. Беседа уже не предусматривалась. Бор передал письма и оттиски своих работ для Капицы и Ландау, а также ротапринтную копию открытого официального отчета американского физика Г. Смита об испытании американской бомбы. Отчет был издан на английском языке ещё в августе 1945 года, насчитывал около четырехсот страниц и носил название «Атомная энергия для военных целей».
С тем группа и вернулась в Москву.
Можно было бы сказать, что абсолютно неподготовленная и бессмысленная операция, задуманная Берия, была полностью провалена. Однако на самом деле, как оказалось, Бор нашел-таки способ оказать посильную помощь СССР. Бесценный отчет Г.Смита был неизвестен советским ученым и, следовательно, сэкономил время. А это был едва ли не самый дорогостоящий фактор для советских разработчиков АБ.
