Простолюдины ходили босыми, но воины и богатые горожане носили сандалии с подошвами из кожи или растительного волокна. Сандалии держались на ногах благодаря ремешкам, которые проходили между большим и вторым пальцами, однако некоторые виды сандалий имели задники и сложную систему ремешков, оборачивавшихся вокруг ноги крест-накрест от лодыжки до колена.
Ацтеки любили щеголять своим богатством и не упускали случая продемонстрировать свои драгоценности и такие аксессуары, как веера, опахала, которыми отгоняли мух, и головные уборы из зеленых и красных перьев. Из редких камней делали бусы, из золота отливали ожерелья в виде крабов, скорпионов, птиц или морских раковин, которые снабжались колокольчиками, звеневшими всякий раз, когда его обладатель двигался. Те же материалы использовались для подвесок и нагрудных украшений, а руки и ноги богатых молодых людей были украшены кожаными или золотыми повязками с нефритовой и бирюзовой мозаикой. Не столь состоятельные люди носили похожие узоры, но заменяли драгоценные материалы, используемые аристократией, на раковины или менее ценные камни.
Мальчикам еще в детстве прокалывали уши и вставляли крошечные украшения, которые заменялись большими по мере взросления. Мочки постепенно оттягивались, и зрелые мужчины носили уже довольно массивные серьги. Каждая серьга имела короткий цилиндрический стержень, который продевался сквозь ухо и крепился к дискам по обе стороны от мочки. Сквозь проколотую носовую перегородку продевались золотые палочки, а крылья ноздрей прокалывались для ношения колец. Нижняя губа также прокалывалась, чтобы вставить в нее губную серьгу или другое украшение.
Ацтеки придавали большое значение положению в обществе. Богатство или важный пост подчеркивались ношением определенных одежд и знаков отличия. Так, императорским цветом считался бирюзовый – эквивалент римского пурпурного, и только правителю позволено было носить одежду такого цвета или носить в носу украшения из бирюзы. Императорская корона также была инкрустирована бирюзой. Повелитель носил кожаную головную повязку, с которой свисала пара кисточек, в то время как административный персонал в качестве знака своего положения носил диадему, сделанную из золота и украшенную жадеитом или бирюзой. Всякий, кто осмеливался узурпировать честь, которая ему не принадлежала, наказывался смертью.
Важность костюма как показателя статуса лучше всего можно продемонстрировать на примере карьеры юного воина. В детстве мальчику обривали голову, но в возрасте от десяти до пятнадцати лет он носил один пучок волос на затылке. Юноше не позволялось удалять этот пучок до тех пор, пока он не возьмет в битве хотя бы одного пленного. Затем, если он самостоятельно привел пленного, он удостаивался титула «храбрый юноша» или «захватывающий в плен» и представал перед правителем, чтобы получить дары в качестве знака благосклонности владыки. Теперь ему позволялось носить другую прическу – один локон над правым ухом – и ходить в украшенной узорами одежде. Когда на его счету было четверо пленных, ему разрешалось обрезать волосы в стиле старых воинов и он допускался в группу избранных, обладавших своими титулами и привилегиями. Он становился одним из великих вождей и наделялся правом носить удлиненные губные серьги, кожаные ушные украшения и головные повязки, украшенные кисточками из орлиных перьев. Каждый следующий успех приносил с собой новые почести с соответствующими статусу символами.
На ежегодный танец воинов, который проходил в восьмой месяц года, юноши надевали свои лучшие одежды, и каждый носил знак своего звания. Вожди несли штандарты в форме деревьев, сделанные из орлиных перьев, связанных мехом оцелота и алым шнуром, а воины, захватившие пленных, несли на своих плечах фигурки в виде птиц. Вожди носили ротовые украшения в форме растений и животных, а шеи их охватывали кожаные ожерелья, украшенные морскими раковинами, ярко сиявшими на фоне бронзовой кожи воинов. По контрасту, новобранцы и те, кому пока не удалось захватить ни одного пленного, довольствовались обычными ракушками и простыми дискообразными губными серьгами.
Этот акцент на показную демонстрацию делал достижения каждого человека очевидными для всех. С другой стороны, это также публично показывало его недостатки. Воину, который успел принять участие в трех или четырех битвах и не взял ни одного пленного, не разрешалось состригать свою косичку, и он принужден был мириться с насмешками своих товарищей, которые кричали ему вслед «Большой пучок волос на затылке!» и другие обидные колкости. Ацтекская система, прославлявшая успех, была жестока к неудачникам.
Национальный характер ацтеков
Алонсо Сорита писал об ацтеках: «Люди эти по природе своей долготерпеливы, и ничто не может взволновать их или вызвать их гнев. Они очень послушны и сметливы… Чем знатнее люди, тем большую скромность они выказывают». Это описание, казалось бы, противоречит образу ацтеков, проливающих реки крови на алтарях или на поле брани. Несоответствие это, однако, скорее умозрительное. Ацтеки и вправду демонстрировали то, что Парри назвал «очень высокой степенью социальной покорности – добровольным растворением индивидуума в личности племени», но это не мешало им проявлять индивидуализм, жестокость и экстремизм.
В таком военном государстве, каким был Теночтитлан, физическая смелость считалась само собой разумеющейся и гибель в битве была чем-то, к чему следовало стремиться. Вот как сказал об этом ацтекский поэт:
Ничто не сравнится со смертью на поле брани, нет ничего лучше этой благоухающей гибели, столь драгоценной для Того, Кто дарит жизнь, И вижу я: мое сердце жаждет этого!
Военные успехи были для ацтеков больше чем национальная гордость, и надменность ацтеков, занимавших высокие государственные посты, а также сборщиков податей пользовалась дурной славой. Структура и ценности общества были направлены на то, чтобы подстегнуть соперничество, и ацтеки явно не страдали отсутствием честолюбия и самоуважения, а также сластолюбия – суровые наказания за прелюбодеяние и пьянство, считавшиеся крайне серьезными преступлениями, позволяют предположить, что два этих порока можно было обуздать только с помощью репрессивных мер.
Ацтеки, получившие хорошее образование, должны были воспитывать в себе сдержанность и вести себя с достоинством. Саагун оставил нам словесный портрет безупречного вельможи, личности, обладавшей серьезностью и скромностью, человека, который «бежал от похвал», «пекся о своих ближних», был скромен и благочестив, красноречив и рассудителен в разговоре, мудр, вежлив, «следовал примеру родителей» и был примером для всех остальных. Портрет этот, конечно, идеализирован, и к столь высокому стандарту поведения скорее стремились, чем достигали его.
Тот же акцент на сдержанности, ответственности и самообладании мы находим в «Наставлениях старших», литературных произведениях, написанных в высокопарном и многословном стиле и предназначенных для обучения молодых людей приличному поведению и манерам. Вот что один ацтекский отец говорит своему сыну:
«Чти старших; утешай бедных и немощных добрыми словами и деяниями… Не следуй примеру безумцев, не чтящих ни отца, ни мать, ибо они подобны животным, ибо они никогда не слушают ничьих советов… Не насмехайся над старыми, больными, покалеченными или грешниками. Не оскорбляй их и не питай к ним отвращения, но склонись перед Богом и моли его, чтобы та же судьба не постигла и тебя… Не подавай дурной пример, не говори не подумав, не перебивай других. Если кто-то косноязычен и говорит неразборчиво, следи, чтобы не последовать его примеру. Если разговор тебя не касается, молчи. Если тебя спросят, отвечай сдержанно, избегай притворства, лести и предубеждения, и к речи твоей отнесутся с уважением… Куда бы ты ни пошел, иди спокойно, не строй гримас и не позволяй себе неприличных жестов» (Сорита).
Остальной текст написан в таком же духе, а в конце, по обыкновению, приводится фраза, которую любой молодой человек когда-либо слышал: «Сын, если ты не прислушаешься к советам отца, ты плохо кончишь и вина в этом будет только твоя».
Ацтеки любили произносить речи и давать советы, часто весьма пространные.
Многие ацтекские песни и поэмы проникнуты философским духом, который позволяет нам глубже проникнуть в национальный характер. Один из традиционных поэтических мотивов – преходящность жизни и невозможность найти на земле что-то устойчивое, постоянное:
Это неправда, это неправда,
что мы приходим на эту землю, чтобы жить.
Мы приходим, только чтобы грезить.
Наше тело подобно цветку.
Как трава зеленеет весной,
Так наши сердца раскроются и выпустят бутоны,
которые никогда не увянут.
Поэтический поиск истины часто заканчивается сомнениями:
