Между тем, уже давно настало время спросить – на каких источниках основана эта гипотеза, их возможно ли на основе одного лишь толкования слова «хлын» бросать тень на прошлое нескольких поколений вятчан? Эту цель и преследует настоящая статья, которая вовсе не претендует на энциклопедическую полноту и не ставит целью дать оценку всем гипотезам происхождения названия Хлынов. Ее цель куда скромнее – критически оценить научную состоятельность лишь одной из них – той самой, что возводит древнее название города к прозвищу хлын.
«Ушкуйники», «хлыны», «слепороды»
В 1980-е годы эта точка зрения была высказана Л.Н.Макаровой и позже поддержана преподавателями Кировского пединститута Е.Н.Мошкиной, ныне директором Вятской православной гимназии во имя преподобного Трифона Вятского, и С.А.Гомаюновым, ныне протоиереем, духовником этой же гимназии. Единство позиций ученых, их интерес и глубокое уважение к личности преп. Трифона Вятского не случайны и во многом определены той оценкой духовного состояния вятчан, в котором, по мысли исследователей, они пребывали до прихода на Вятку преп. Трифона, совершившего перелом в духовной жизни местного сообщества. В свою очередь эта оценка в значительной степени предопределена ушкуйнической теорией А.В.Эммаусского и тем самым негативным отношением к слову хлын и названию Хлынов, о котором было сказано выше. Подробнее об этом.
В 1994 г. Мошкина в статье «Еще раз о древнем наименовании города Кирова – Хлынов»,64 полемизируя с Д.М.Захаровым, который считал возможным происхождение названия «Хлынов» от бесерменского названия Колло, или финского слова кюля – «деревня», или от апеллятива холуй – «сор, песчаный нанос, мусор, оставленный водой», отвергла эти построения и, поддержав точку зрения Макаровой, привела в ее пользу аргумент, который, по ее мнению, «может поставить точку в давнем споре». Это название реки Хлыновки в Лузском районе, на берегу которой расположен населенный пункт Хлындино, название которого, вероятно, восходит к онежскому хлында – «бродяга». Поэтому, как пишет Мошкина, «есть основания полагать, что два гидронима Хлыновка, ойконимы Хлынов и Хлындино образованы от прозвища хлын, хлында».65
Двумя годами позже, в 1996 г., к этой теме обратился С.А.Гомаюнов (ныне протоиерей), внимание которого было приковано к проблемам методологии местной истории.66 Движимый стремлением при изучении истории местного сообщества «постичь его не только как совокупность отдельных атомов, а как, в первую очередь, единое целое, самоидентифицирующее себя во временном потоке истории», Гомаюнов предложил сосредоточить усилия на изучении «местной идеи», через которую местное сообщество проявляет себя в истории как «коллективный индивид, обладающий соборным личностным началом» и которая указывает на его «совокупную духовную характеристику». Источником для изучения этой идеи, по мнению ученого, является местное предание, которое, как и православная икона, «часто идет на искажение отдельных моментов эмпирической истории и делает это для того, чтобы сосредоточить внимание не на деталях, а на целом – «идее», имеющей вневременной характер.67
Гомаюнов пишет, что вятское предание прочитывается в самых разнообразных источниках – пословицах и поговорках, древних летописцах и рукописях, так как «Повесть о стране Вятской» или «Житие преп. Трифона», главном городском празднике – вятской свистунье, гербе города, градостроительной композиции средневекового Хлынова (Вятки). При этом, по справедливому замечанию ученого, его «подлинный, неискаженный образ можно увидеть только, если будет выбран правильный угол зрения».68 Разделяя эту мысль, заметим, что к числу источников местного предания также относится и название города, которое активно участвует в формировании его образа в сознании горожан – не только ученых, но и обывателей.
Какую же оценку или, говоря словами самого ученого, «совокупную духовную характеристику» счел он возможным дать вятчанам? Гомаюнов считает, что «найти ее словесную характеристику довольно просто: за вятскими прочно закрепилось прозвище «слепороды». Причем эта «слепота относится не к внешнему человеку, имеющему какие-то физические недостатки, а к человеку внутреннему, и слепота здесь – слепота душевная». И далее: «Слепород, таким образом, на языке предания – это человек, отделивший себя в душе от Бога и погрузившийся в мрак распадающегося мира, в котором каждая противостоящая слепороду часть воспринимается не просто как иная, но как враждебная. Слепород в борьбе за жизненное пространство не останавливается ни перед чем, в том числе и перед братоубийством».69
В качестве примера автор приводит битву вятчан с устюжанами в Раздерихинском овраге, когда «своя своих не познаша и побиша». Задумаемся, пусть эта битва произошла ночью, но могли ли русские не узнать русских в «брани», в том числе по брани? Следовательно, перед нами – не просто описание военного конфликта, но некий духовный урок, который можно истолковать так, что вятчане, по причине своей душевной слепоты, не признали в устюжанах своих соотечественников и собратьев по христианской вере.
Другой «намек» на слепородство вятчан, по мнению Гомаюнова, можно найти в истории основания города Хлынова ушкуйниками, в том виде, как она изложена в малоизвестной рукописи краеведа П.М.Сорокина «О начале Вятской земли».70 Оказывается, место, на которое чудесным образом были перенесены бревна, заготовленные новгородцами, было уже занято вотяками – здесь находилась их языческая кумирница. Обнаружив это, новгородцы, сожгли и селение и кумирницу, за что поплатились слепотой. Возможно, Промысл Божий был другим, однако, ушкуйники, по мысли ученого, «поступили как типичные слепороды: иной – значит враг».71
И далее:
«Хлыны – так их звали в те времена, то есть, по толкованию современного филолога (Е.Н.Мошкиной – автор), бездельники, мошенники, барышники. Предание добавляет: хлын – беспутный (сбившийся с истинного пуи), не любящий (или не могущий?) жить на месте, человек без корней, «перекати – поле». Так из глубины местного предания напоминает о себе библейское повествование. Хлыны подобны каинитам. Убийство, совершенное из корыстных, эгоистических интересов, по зависти – смертный грех. … И наказание Каину и его потомкам предрекает судьбу всех нераскаявшихся каинитов: «Когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя, ты будешь изгнанником и скитальцем по земле (Быт. 4, 12). Так и хлыны скитались по многим землям, нигде долго не задерживаясь».72
Как видно из приведенных выше цитат, представления о разбойном прошлом вятчан, основании города Хлынова ушкуйниками и происхождении его названия от прозвища хлын являются существенным звеном в концепции Гомаюнова о слепородстве вятчан. На первый взгляд, эта концепция кажется вполне органичной, а ссылки на Священное Писание и вятское церковное предание, придают ей еще больший авторитет. С момента выхода этой работы прошло 15 лет, и нам не известно, разделяет ли отец Сергий сегодня эти взгляды? Тем более что в последние годы его научный интерес всецело сосредоточен на вопросах православной педагогики. И именно то глубокое уважение, которое мы питаем к его трудам, побуждает нас критически оценить его концепцию.
Приведем тому еще две причины. Несколько лет назад официальным символом г. Кирова снова был признан исторический герб г. Вятки, изображающий исходящую и облака руку Божьего Промысла с туго натянутым луком и стрелой. По мнению Гомаюнова, этот герб также напоминает о слепородстве вятчан, так как стрела на нем будто бы указывает жителям города свыше на место, которое они не смогли самостоятельно выбрать по причине своей душевной слепоты. Но так ли это? В следующем 2012 году Православная Вятка будет отмечать 400-летие преставления преп. Трифона, что также делает актуальным критическую оценку концепции Гомаюнова, так как, согласно ей, именно преп. Трифон своим служением излечил вятчан от слепородства и хлыновства, понимаемого как синоним духовно ущербного состояния местных жителей.73
Вообще, нельзя не заметить, что в контексте озвученных выше взглядов название Хлынов, являющееся, как было отмечено выше, одним из источников по истории нашего города, несет исключительно негативную информацию. «Хлынов – город хлынов и слепородов»? И дело даже не в том, что подобное видение древней истории родного города откровенно не вдохновляет. Вопрос в другом – насколько оно исторично?
