ЛЕТОПИСЕЦ. Теодор Даннекер, Дитер Визлицени и Адольф Эйхман - эти три человека, служившие в отделении II 112 Главного управления СД, и стали позже убийцами за письменным столом, пославшими миллионы евреев на смерть. Позже они образовали особую группу - "зондеркоманду Эйхмана". Визлицени был в 1948 г. приговорен в Братиславе к смерти и казнен. Даннекер после войны исчез, пропал без вести.
ЭЙХМАН. Примерно в то же время от отделов и отделений на местах впервые стали требовать представления месячных отчетов. Значит, руководитель, в данном случае Визлицени, должен был объединить отчеты Даннекера и мой, и этот документ поступал к шефу, штандартенфюреру доктору Зиксу. Я полагаю, он был уже университетским профессором.
ЛЕСС. И как назывался отдел теперь?
ЭЙХМАН. Отдел все еще назывался "департамент I", информации. Насколько я помню, он должен был собирать сведения о церквях, евреях, коммунизме, сектах, масонстве. Может быть, еще что-нибудь, сейчас уже не вспомню. И Зикс пытался теперь организовать это все по-другому. Задача номер один состояла в том, чтобы донесения поступали от низовых отделений СД в вышестоящие отделы, а от этих вышестоящих - в Главное управление; чтобы отделы на местах имели указания - о чем они вообще должны докладывать и что нас интересует; в свою очередь они должны сообщать это своим низовым отделениям и через них дальше - вплоть до агентурной сети.
ЛЕСС. Что такое агентурная сеть? В чем была ее задача?
ЭЙХМАН. Это "доверенные лица". Задача "доверенных лиц" была: наблюдать, что происходит, кто и что делает - вот собрание, здесь церковь, или вот собрание у евреев и там говорят насчет эмиграции или обсуждают какие-то религиозные вопросы и т.д. По большей части это были добровольные помощники "на общественных началах". Были также, насколько я слышал, оплачиваемые доверенные лица. Мы сами, Главное управление, с доверенными никаких дел не имели. У нас их не было, иначе говоря, никогда такой "доверенный" в Главное управление не приходил. Что касается сбора донесений, насколько это относится к моему сектору, то предварительная работа была уже проведена - через циркулярное письмо СС. Мне надо было просто сослаться на этот циркуляр: вот что нам надо! Правительство желает, чтобы они уезжали; все, что этому способствует, должно делаться, ничто не должно препятствовать. Вокруг этого все и крутилось. Конечно, я должен был иметь информацию о численности эмигрирующих. Еще я узнал тогда, что дело налажено плохо. Впервые услышал про трудности с получением свидетельства об уплате налогов. То же самое со сроками, потому что срок годности некоторых документов был слишком мал, приходилось получать их повторно. Я узнал о трудностях, возникавших из-за того, что какое-нибудь отделение полиции, по неведению или по глупости, ликвидировало еврейскую организацию, опечатало помещение, арестовало функционеров, отчего возникли задержки. Я услышал про осложнения, возникавшие из-за того, что власти подмандатной территории в Палестине выделяли недостаточные квоты для эмиграции. Услыхал про трудности, чинимые другими странами, принимавшими эмигрантов. Но я был бессилен, потому что Главное управление СД являлось организацией чисто информационной, оно должно было просто передавать то, что оно узнало, вышестоящим службам.
ЛЕСС. Вы сказали, что "слышали" о том или ином. Значит ли это, что вы лично вступали в контакт с различными еврейскими группами?
ЭЙХМАН. Собственно говоря, нет. С группами тогда - еще нет. Я знал прежде всего о том, что было в донесениях "доверенных". Я приобрел "Еврейскую энциклопедию" и много другой литературы. Я много читал по этой части. И, разумеется, все еврейские газеты, какие мог раздобыть. И начал вступать в контакт с еврейским отделом Управления тайной государственной полиции, гестапо, исполнявшим карательные функции. И попросил их - нельзя ли, чтобы я мог иногда допросить того или иного функционера по какому-либо неясному для меня вопросу. Из-за того, что у нас не было карательных полномочий, мы не имели права никого приглашать или приводить к себе. И в дальнейшем, если мне было что-нибудь не ясно, я, как правило, обсуждал это с неким доктором Эпштейном. Его либо вызывали с этой целью на Принц-Альбрехтштрассе, 8, либо сообщали мне, когда он к ним и без того вызван. Очевидно, гестапо имело в то время контакты с этим человеком.
ЛЕСС. Получили ли вы к этому времени следующее повышение?
ЭЙХМАН. К 1936 г. я дослужился до двух звездочек, да, именно так, это 36-й, значит, я был обершарфюрер, а в 1937-м получил гауптшарфюрера. Это звание не было обязательным, через него можно было перескочить. Не знаю почему, но я должен был прослужить положенный срок и в этом звании. А доктора Зикса, "нашего главного", как мы его называли, раздражал флегматичный Визлицени, который поручал нам работу, а сам больше почитывал какие-нибудь книжки по истории.
ЛЕСС. Если хотите пить - пожалуйста.
ЭЙХМАН. Спасибо, большое спасибо! Так вот, однажды Визлицени сместили и начальником стал человек Зикса. Как же его звали... Он уже работал с Зиксом в отделе прессы СД. Вот - Хаген! Фамилия этого человека была Хаген. Да! Обершарфюрер Хаген был умный человек с широким кругозором, обладал здравым смыслом и способностью быстро вникать в новое для него дело. О еврейском вопросе и организациях, об их программе и целях он не имел прежде никакого понятия. Первое, что он сделал, когда пришел, - призвал меня и расспросил буквально обо всем, что относилось к моей части. Он желал знать такие подробности, что мне приходилось собирать буквально все по крошке. Каждый раз он меня прямо-таки потрошил. И что удивительно: он все запоминал. С первой же минуты знал вопрос так же хорошо, как я.
ЛЕСС. Сигареты для арестованного, пожалуйста! - Прошу вас!
ЭЙХМАН. Большое спасибо! Я по-прежнему поддерживал контакт с господином фон Большвингом. Это было полезно, потому что он был единственный человек, который мог поделиться со мной всем, что меня по службе интересовало, - о стране, которую oil знал по собственному опыту. Однажды я прочитал в газете "Хайнт" статью о "Хагане". Из нее следовало, что речь идет о военной, да, о военной организации сионизма. Я расспросил об этом доктора Эпштейна. Он это отрицал, а я ведь читал это всего один раз. Я должен признать, что мои симпатии были в то время на стороне евреев, а не арабов. Ведь правительство рейха желало разрешить еврейский вопрос, а я, начав с мелочей, а потом все больше занимаясь этим делом, не мог не следовать приказам правительства рейха - правда, прошедших через скольких-то вышестоящих начальников, пока эти приказы спускались наконец к Зиксу и Хагену.
ЛЕТОПИСЕЦ. Стараясь выглядеть мелкой сошкой и возложить ответственность за преступления на возможно большее число вышестоящих лиц, Эйхман изображает себя последним звеном в длинной цепи служебного подчинения. На самом деле она была очень короткой: место Хагена, начальника "референтуры" (отдела) вскоре занял он сам, а своих начальников в Главном управлении СД (в то время это был доктор Зикс) обошел, начав сотрудничать непосредственно с шефом гестапо Мюллером. Над которым был уже только Гейдрих, шеф Главного управления имперской безопасности, подчинявшийся самому Гиммлеру.
ЭЙХМАН. Арабы меня не интересовали. Мое дело было - отправить в Палестину как можно больший контингент евреев. Меня интересовала любая возможность эмиграции за океан. Но все это только теоретически. Я ведь мог только разъяснять в моих донесениях, что можно сделать, что желательно. Но добиться политического решения было очень трудно, это же значило - отказаться от методов "Штурмовика". Когда в управлении бывали посетители, партийное или государственное начальство, все это им говорилось. Каким-то образом дошло и до редакции журнала, его правления. "Штурмовик" - это был еженедельник, выходивший в Германии в конце недели, журнал, который занимался только и исключительно борьбой с еврейством в каких-то, я бы сказал, средневековых формах, представляя дело совершенно немыслимым... невозможным образом - не подберу другого слова. Во всяком случае, так решить вопрос было невозможно, но, наверное... Наверное, эта концепция устраивала кого-то в качестве пропаганды. Но ни на шаг, ни на шаг не приближала к решению. Меня посетил член редакции по фамилии Вурм, правая рука самого Штрейхера. И он пытался как-то войти в контакт и заполучить информацию - каков круг друзей "Штурмовика" в Главном управлении СД. Я это отклонил тогда, и устно и письменно. Доктор Зикс и Хаген были того же мнения, что и я, - что методы редакции не ведут к решению вопроса. И сказали, чтобы я работал, как и раньше. На материалы "Штурмовика" можно не обращать внимания. Они к нам больше и не приходили. Вместо этого меня пригласили на партийный съезд в Нюрнберг. Я там был, правда, всего один день, самое большее - два дня. Там в большой гостинице состоялась встреча друзей "Штурмовика" со всего света, и Вурм, очевидно, хотел меня к ней привлечь. От нас приехал еще один сотрудник, но я был им интереснее, потому что важнее всего был для них сионизм, а сионизмом занимался я, глубоко в это вник и знал, что и как, лучше, чем Даннекер, который был более образован, - он учился в Тюбингенском университете. Но он просто где мог списывал материалы или спрашивал меня, когда не знал дела. Потом в Берлине я написал отчет, и отношение к "Штурмовику" осталось у нас прежним. Примерно в то же время, по совету г-на фон Большвинга, я принял одного еврейского функционера из Палестины. Я ведь читал про "Хагану", тайную "армию самообороны" переселенцев, и подумал: если дело зашло так далеко, то в один прекрасный день они силой наведут порядок - справятся и с английским Верховным комиссаром, с управлением подмандатной территории и с арабами. И не исключено, что квоты на эмиграцию станут тогда больше; тогда отсюда их можно будет спровадить побольше и...
