сказала, что видела их в поленнице, они маскировались под дрова. И она тоже встречала красные огни над своим домом. Позже я смекнул, что перед каждой новой встречей НОНЛО эта женщина две недели испытывала всё, что мы обсуждали на предыдущей. Втайне я подозревал: вот характерный пример того, что психологи, по крайней мере на людях, называют «склонной к фантазиям личностью».
А еще были экстрасенсы; уж этих неизменно привлекала тема НЛО. Уже в 1945-м — за два года до того, как мир услышал о летающих тарелках, — американский ясновидец Мид Лейн основал Исследовательский фонд пограничных наук и принялся транслировать сообщения инопланетян — эфирианцев. К середине 1950-х была проведена четкая граница между уфологами — сторонниками научного подхода (они сами часто бывшие ученые), у которых все должно быть «по полочкам», и разного рода медиумами и контактерами, которых больше привлекает сверхъестественное. Впрочем, у нас в НОНЛО имелись и те и другие.
Одним из членов общества был Шон, щуплый неопрятный мужчина с мешками под глазами и стабильно отрешенным взглядом. Мне он сказал, что выполнял парапсихологическую работу для британского правительства и был участником тайной ячейки, призванной сражаться с черной магией Консервативной партии. Очевидно же, как-то сказал мне Шон за «Гиннессом», что Норман Теббит [23] возглавлял секту сатанистов внутри тори: «Достаточно в глаза ему посмотреть». Через несколько лет, когда я уже давно не был председателем, Шон предстал перед судом: НОНЛО обвинило его в краже средств и собственности общества.
Джордж и его жена Дженет присоединились к группе позже остальных. Эта дружелюбная парочка всем своим видом источала серьезность, а еще принимала сообщения от инопланетян и видела в своем телевизоре образы будущего. Один из таких образов указал им, что грядет массовое прибытие на землю пришельцев — они возвестят апокалипсис в 2000 году (и это было задолго до того, как люди услышали о «проблеме 2000 года» [24]).
В НОНЛО четко разделяли неординарность и неуверенность — последнее не одобряли. В начале лета 1996 года было созвано заседание комитета; мы собрались в подсобке Ferry Boat Inn. Меня известили, что я не гожусь на роль лидера группы. Я был дружелюбным, молодым и вполне смышленым, но у меня не было ответов. Более того, мои презентации всегда порождали всё новые вопросы, а это никому не помогало добраться до сути загадки НЛО. Обществу требовался лидер, способный насаждать дисциплину, указать путь — и да, предоставить те самые ответы.
Так они решили, что новым председателем должен стать Джордж, тот самый экстрасенс с инопланетными посланиями в телевизоре. Сказать, что я почувствовал себя преданным, было бы преувеличением: я наконец окончил учебу и готовился переезжать в Лондон. Однако я переживал за наше сообщество и боялся, куда его теперь занесет. Я представлял себе, как холодной ночью эти ребята толпой соберутся на Норфолкских озерах, освещенные лишь рябью портативного телевизора, и будут ждать, когда пролетающий треугольник заберет их на борт.
Теперь я понимаю, что был не лучшим кандидатом для такой работы. Мой идеал, скептичную золотую середину — не верить, но и не отвергать, пока факты не вынудят занять какую-то позицию, но затем и ее осмыслять критически, — невозможно отстоять в таком сообществе. Да и что я там вообще делал? Действительно управлял — или же был странным, а то и лживым включенным наблюдателем, взвалившим на себя непосильную ношу? До сих пор не знаю ответа. Так или иначе, вскоре я перебрался в Лондон, захватив рисунок с инопланетянином, спускающимся в луче на парковку Ferry Boat Inn. Нарисовал его Гэрри, бывший полицейский из нашей группы.
Все в моей жизни изменилось, в том числе и отношения с феноменом НЛО. Небеса над Лондоном, где не протолкнуться среди фонарей и многоэтажек и где все заполнено рутинным и скучным движением самолетов, не радовали так, как плоские и пустые просторы над Норфолком. В следующие годы я перестал смотреть вверх, и мой интерес к теме стал рассеиваться — похоже, то же было верно и для остального мира. Мне по-прежнему нравилось читать истории о пришельцах — чем причудливее, тем лучше, — и я всё еще следил за слухами, вдруг в НЛО-мифологии появится что-то совсем новое. Но ничто особо не впечатляло — ни меня, ни, кажется, само сообщество.
Я уставал от беспрестанного карканья в сообществе: «истина где-то там», мол, знание о величайшем событии в истории человечества, обмене с представителями внеземной жизни и культуры, заточили в хранилище или ангар на какой-нибудь американской военной базе. Если это правда, что на нее указывает? Где внезапные отступления от хода истории? Где инопланетные технологии? Кто выигрывает от того, чтобы держать их в тайне? У кого вообще может быть денег и власти больше, чем у Мадонны, Стивена Спилберга или любого из нефтяных шейхов и олигархов? Если бы какая-нибудь тайная организация скрывала Правду, как считали конспирологи, что такого она могла с ней сделать, чего не могли бы сделать перечисленные люди?
Пазл не складывался, доказательств не было, а давно обещанные откровения так и не случились. Становилось очевидно: даже если настоящие НЛО и существовали, никто — ни мировые правительства (тайные или нет), ни уж точно уфологи — не знал о них ничего важного. Перефразируя одного из них, исследователи НЛО знают об НЛО всё, кроме ответов, что они такое, почему они здесь, откуда пришли и кто их направляет. Мое прежнее чувство, что, возможно, в самой основе этого явления таится некое нечеловеческое присутствие, иноземный разум, почти сошло на нет. В том, что люди до сих пор видят НЛО, я не сомневался — так было и будет всегда, — но понемногу пришел к ощущению, что самое важное в таких наблюдениях происходит в самом очевидце, а не вокруг него.
В конце концов я прекратил общение с НОНЛО; само общество по-прежнему существует. Эта группка, как и многие другие, служит прекрасной моделью НЛО-сообщества в миниатюре, равно как и любого сообщества, возникшего вокруг загадки. В сущности, их вековечный поиск правды и смысла, когда одновременно каждый день приходится потихоньку сражаться с вызовами повседневности и отстаивать свое право на воображение в неравной борьбе с бюрократией, вполне может служить достойной метафорой жизни как таковой. Был бы цивилизованный мир на другой планете таким уж отличным от нашего?
И тогда послышались громкие стенания; люди в отчаянии воздевали руки к небесам. Подумать только, дядюшка Прудент и его коллега увезены на летательном аппарате, и нет средства их спасти!
Жюль Верн. «Робур-завоеватель» (1886)
Итак, я —
