Риккарди, со своей стороны, предложил компромисс – Галилей печатает «Dialogo» во Флоренции, но перед этим рукопись (вся рукопись!) должна пройти вторую цензуру в Риме. Но именно этого – повторной цензуры основного текста «Dialogo» – Галилей старался избежать. Он, повторю еще раз, считал, что выполнил – по крайней мере формально – все, что от него требовали, в частности, он поместил вслед за посвящением своего труда Фердинандо II обращение к «благоразумному читателю», где ясно было сказано, что цель сочинения – показать астрономическую компетентность тех, кто издал «спасительный декрет» 1616 года. Какие еще к нему могут быть требования? Он и так, идя навстречу цензорам, довел ситуацию до гротеска – то, в чем автор уверяет читателя в начале и в конце книги, совершенно не соответствует ее содержанию. Но Риккарди-то смотрел на Галилеев опус и внесенные в него исправления отнюдь не формально. Он понимал, что все оговорки хитрого тосканца совершенно не отвечают духу и букве его книги.
Кастелли советовал принять условия Риккарди. Но это означало, что Галилей должен был заказать еще одну копию «Dialogo», на что ушло бы много времени и денег. Проще, как полагал Галилей, воспользоваться испытанным приемом – организовать давление на отца Мостро. Лучше всего через родственников цензора, особенно женского пола. И Галилей в конце сентября 1630 года обращается с соответствующей просьбой к Катерине Риккарди-Никколини, которая, напоминаю, доводилась отцу Мостро двоюродной сестрой и была замужем за тосканским послом в Риме Франческо Никколини. Однако ей не сразу удалось исполнить просьбу Галилея. В письме от 12 октября 1630 года она извиняется за то, что не смогла поговорить с Padre Maestro del Sacro Palazzo по столь важному для Галилея вопросу753.
Наконец, 19 октября 1630 года синьора Никколини сообщает Галилею, что сумела-таки выполнить свою миссию. Выслушав сестру, Риккарди заявил, что Галилей, так уж и быть, может не присылать в Рим всю книгу для повторного рассмотрения («non mandi il libro intero da rivedersi»), ограничившись отправкой только надлежащим образом переработанных текстов «предисловия и заключения»754. Но при этом Риккарди ставил следующее условие: во Флоренции книгу должен снова внимательно просмотреть имеющий соответствующую квалификацию Padre teologo из числа доминиканцев (сам отец Мостро был доминиканцем и членам прочих орденов, особенно иезуитам, не доверял755). Отец Мостро порекомендовал обратиться к Игнацио дель Ненте, оговорив, что Галилей вправе выбрать и другого цензора, но непременно доминиканца, имеющего опыт в подобных делах756.
Дель Ненте был хорошо известен во Флоренции. Накануне описываемых событий он был в третий раз избран на должность приора монастыря Сан-Марко. Но падре Ненте был очень занят подготовкой к канонизации Доменики (Domenica da Paradiso, ей молились за тех, кто заразился чумой) и переносом мощей святого Антония, покровителя города, из монастыря Сан-Марко в кафедральный собор Санта-Мария-Маджоре (торжественная процессия должна была состояться 5 декабря). Поэтому Галилей, полагая, что у отца Ненте не будет времени для изучения «Dialogo», решил обратиться к другому доминиканцу – Иачинто (Джачинто) Стефани, консультанту флорентийской инквизиции и бывшему личному проповеднику Кристины Лотарингской. Галилей, опять-таки через синьору Катерину, согласовывает кандидатуру Стефани с Риккарди. 17 ноября 1630 года жена тосканского посла сообщает, что Padre Maestro del Sacro Palazzo в принципе не возражает, но требует, чтобы Галилей сначала прислал в Рим предисловие и заключение, после чего Риккарди даст Стефани «несколько инструкций (un poco d’instruttione)»757.
30 ноября 1630 года Галилей получает письмо от Кастелли, который сообщает, что nostro Padre Visconti «пребывает в глубоком беспокойстве (in travaglio) в связи с каким-то, не знаю каким именно, астрологическим письмом (scritture di astrologia)», а Padre Maestro, то есть Риккарди, уже «несколько раз обещал… послать разрешение на Диалоги (la licenza per i Dialog[h]i) и передать это дело отцу Стефани, но не знаю, сделал ли он это»758.
Итак, Галилей не торопился присылать в Рим предисловие и заключение, а Риккарди медлил с la licenza и с передачей инструкций во Флоренцию. У Висконти же, с которым Галилей умел находить компромиссы, были свои заботы – следствие по делу Орацио Моранди, несмотря на смерть последнего в тюрьме 7 ноября 1630 года, продолжалось, и в документах мелькало его, Висконти, имя. В итоге падре Раффаэлло отделался сравнительно легким наказанием – ему пришлось покинуть Рим.
Зима 1630 – 1631 годов не принесла каких-либо новостей, касавшихся публикации «Dialogo». 15 февраля Галилею исполнилось 67 лет, и ему очень не хотелось уйти из жизни, так и не увидев свою главную книгу напечатанной. Поэтому, как только мужскому населению Флоренции и ее окрестностей было разрешено выходить из дому, он 6 марта 1631 года, совершенно разбитый болезнью, отправляется во дворец великого герцога с жалобой на затягивание отцом Риккарди вопроса с выдачей разрешения на печатание его книги. На следующий день, 7 марта 1631 года, Галилей передает Чьоли пространное письмо, в котором описывает сложившуюся ситуацию с рассмотрением рукописи «Dialogo» и предлагает способы выхода из тупика. Выше я уже цитировал отрывки из этого послания. Галилей пишет, что по приезде в мае 1630 года в Рим он передал рукопись Риккарди, который, в свою очередь, отдал ее на просмотр Висконти, тот внимательно ее прочитал, внес нужные исправления759, а затем Риккарди прочитал книгу сам («volse Sua P. Rev.ma leggerlo essostesso di nuovo») и после этого вернул ее ему (Галилею), лично подписав рукопись к печати760.
Но смерть князя [Чези] и в еще большей мере прекращение связи воспрепятствовали изданию этого труда в Риме, почему я вынужден был войти в соглашение с местным книгоиздателем и добиться дополнительных разрешений (licenza), которые я получил от высокопреподобных генерального викария и генерального инквизитора и от высокоблагородного синьора Никколо [дель] Антелла761. Как подобает, я сообщил в Рим отцу управляющему [Риккарди] о происшедшем и о препятствиях, противостоящих изданию книги в Риме, и изложил свое намерение печатать книгу здесь. Через ее высокопревосходительство синьору супругу посла мне дали знать о настоятельном желании повторного просмотра книги, для чего мне следует выслать рукопись в Рим. Поэтому, как Вам известно, я явился к Вашему Высокопревосходительству с вопросом о возможности переслать в такое время в сохранности столь большой том, и Вы мне благосклонно ответили, что даже простым письмам едва ли может быть обеспечена сохранность. Я снова написал об этого рода препятствиях, предложив выслать только предисловие и заключение, куда главенствующие лица могли бы по желанию внести дополнения, сокращения и возражения, какие найдут нужным, ибо я сам не отказываюсь именовать эти мои мысли химерами, грезами, паралогизмами и пустой фантазией, всегда и во всем предоставляя и подчиняя их абсолютной мудрости высшей науки762.
Далее Галилей упоминает о том, что он послал Риккарди («a questo si quietò») предисловие и заключение книги и что Риккарди согласился, чтобы остальная часть рукописи «Dialogo» была заново просмотрена отцом Стефани763, который сделал это «con estrema accuratezza e severità», не пропустив ни одной мелочи, как Галилей и просил его сделать, после чего цензор сказал автору, что «он пролил слез больше, чем когда-либо, видя, с какой покорностью и благочестивым послушанием (humilità e reverente sommissione) я подчиняюсь высшим властям. И еще он заявил, как и все те, кто читал мою книгу, что меня должны уговаривать опубликовать такую работу, а не препятствовать этому всевозможными способами, кои сейчас нет нужды перечислять»764. Риккарди же, вместо того чтобы уговаривать Галилея напечатать «Dialogo», тянул время. Кастелли несколько раз слышал от Риккарди, что тот собирался возвратить Галилею предисловие и заключение «Dialogo», «исправленные к его [Риккарди] полному удовлетворению», но так этого и не сделал. «Моя работа, – жалуется тосканский математик, – заброшена в угол, а моя жизнь увядает, и я постоянно болею»765. На этом фактологическая и жалостливая части письма заканчиваются.
Разумеется, Галилей оказался в драматической, можно даже сказать, трагической ситуации. Ему уже немало лет, скоро семьдесят, он потратил не один год, чтобы написать главную книгу своей жизни, преодолев массу трудностей, претерпев множество унижений и лишений ради того, чтобы истина о строении Космоса вышла на свет. Он не мог отступать, слишком многое было принесено в жертву этой истине. И обремененный заботами о многочисленных родственниках, измученный артритом, терявший зрение Галилей в чумной Флоренции просит своего патрона об одном – помочь увидеть свой труд при жизни.
