Жрецы не отставали в жадности от своих коллег в государственной бюрократии. Граница между государственными и религиозными функциями не была резкой, и человек мог занимать должности в храме и при дворе одновременно. Но если ему приходилось выбирать, служба богам была предпочтительнее. В то время как власть и богатство фараонов постоянно сокращались, владения храмов становились еще больше. Так называемый папирус Харриса, относимый к концу правления Рамзеса III, описывает масштабы храмовых владений. Мы не уверены, указывают ли фантастические цифры только размеры даров Рамзеса богам или общие объемы, включающие эти дары, но в любом случае владения жречества должны были быть громадными. Оценки варьируются от двух процентов населения Египта и пятнадцати процентов земель до почти двадцати процентов населения и почти одной трети обрабатываемых земель. Цифры не были бы так внушительны, если бы богатства делились поровну, Египет имел столько богов и столько храмов, что общий объем мог быть справедливо поделен. Но львиной долей богатства владели великие боги Египта, и величайший из них, Амон-Ра в Фивах, был самым могущественным и по мирским меркам. Один ученый подсчитал, что Амону одному принадлежали пятнадцатая часть населения и одиннадцатая часть земель.
Еще для эпохи XVIII династии всезнайство историков позволяет нам прогнозировать опасность тех тенденций, которые так живо иллюстрирует папирус Харриса. Мы можем рассматривать щедрость Тутмоса III и его наследников к их богу-покровителю как дурное предзнаменование, ибо знаем, что должно произойти. Предполагалось, что в религиозном эксперименте Эхнатона, если не в поведении самого Эхнатона, присутствовал элемент политической целесообразности. Однако такая интерпретация предполагает, что кто-то обладал замечательным пониманием ситуации, которая в то время не приняла еще своих позднейших форм и, вероятно, никогда не описывалась в таких недвусмысленных терминах. Концепция жречества и светской власти как отдельных соперничающих единств противоречила всему египетскому миросозерцанию.
Каковы бы ни были причины ереси, результаты не ослабили Амона, но обновили его силу. С прогрессирующим одряхлением государства и вереницей слабых фараонов, цеплявшихся за имя Рамзеса как за талисман, мощь Амона продолжала расти. При Рамзесе XI мы имеем свидетельства восстания против первосвященника Амона: возможно, святой человек несколько поторопился в доведении своей власти до ее логического результата.
К этому времени должность первосвященнника Амона сделалась наследственной, как царский трон. Надменный прелат, который был сброшен, унаследовал должность своего отца и демонстрировал заносчивость, приказав вырезать себя на стене храма в том же размере, что и фараон. Это было немыслимо в прежние времена, и оскорбитель получил по заслугам – хотя за это ли или за другую наглость, мы не знаем.
Его наследник на высоком посту был крупной фигурой. Здесь предвидимый конфликт между жречеством и верховной государственной властью сокращается до реальных пропорций, ибо Херихор, сделавшийся воплощением и того и другого, не был, начать с того, бойцом одного из лагерей. Он был солдат и, поднявшись до ранга вице-короля Нубии, командовал большой, сильной армией. Пост первосвященника был скорее дополнением к его престижу, чем его источником. Когда он добавил титул первосвященника к своему военному рангу, он получил больше престижа, чем любой человек в Египте, исключая фараона, и больше реальной власти, чем любой человек, включая фараона. Было только делом времени приспособить функцию к факту и взобраться на трон – с задней стороны.
Херихор был достаточно благоразумным человеком. Вероятно, он покровительственно разрешил Рамзесу XI, жалкому призраку прежнего величия, сохранить корону до конца жизни, хотя потомку Рамзеса III мелкие унижения от выскочки-жреца могли казаться хуже смерти. Рельефы на стенах одного из святилищ в Карнаке рассказывают обо всем с иронической ясностью, которая не требует слов. Во внешних дворах первосвященник узурпирует функции фараона и приносит жертвы от своего лица; во внутренних дворах, построенных позже, он узурпирует корону и картуш. Так проходят Рамессиды – без слез и почестей, но не без песен и преданий, благодаря второму и третьему носителям униженного теперь имени.
Картуш Псаметиха
1. ПРИКЛЮЧЕНИЯ НЕЗНАЧИТЕЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКАОднажды весной, около 30 столетий тому назад, один египетский жрец отправился из Фив в долгую и утомительную деловую поездку. Его пунктом назначения был город Библ, а его миссией – закупка кедрового дерева для строительства священной барки Амона-Ра. Имя посланца Амона было Уну-Амон, и его приключения описаны в одном из самых знаменитых папирусов Древнего Египта. Этот рассказ – прототип всех исторических романов, счастливое сочетание фактов и вымысла, трагикомедия приключений и злоключений. Кроме того, мы узнаем из него массу вещей о положении дел в Египте и вокруг него в XII столетии до Рождества Христова.
Повелителем Уну-Амона был первосвященник Амона Херихор, который сместил ничтожных Рамессидов XX династии и основал новую, XXI династию. В рассказе упоминается о Рамзесе XI, так что, возможно, этот жалкий призрак царской власти еще не умер. Но когда Уну-Амон выехал из Фив, он вскоре вступил на территорию еще одного претендента на царский статус – Несубанебдеда, известного грекам под именем Смендеса из города Таниса в Дельте. Прежде чем продолжать путешествие, Уну-Амон должен был получить разрешение северного царя Верхнего и Нижнего Египта. Это было легко, ибо между Смендесом и Херихором существовало «взаимопонимание», но мы видим один из симптомов раскола, который история иллюстрирует.
Жрец сел на корабль, отплывающий в Палестину, – другой плохой признак, ибо эмиссар, посланный богом с такой миссией, в лучшие дни имел бы собственный флот. К моменту, когда корабль пришел в город Дор в Палестине, запас денег, не слишком большой по-видимому, был украден у него одним из членов экипажа. В ярости Уну-Амон обратился к правителю Дора с требованием правосудия либо возмещения, предпочтительно последнего. Князь встретил это необоснованное требование с поразительным терпением; в сущности, он кажется намного лучше воспитанным человеком рядом с египтянином. Мы почти видим, как он поднимает бровь и спокойно вопрошает: «Ты говоришь всерьез или сочиняешь? Я ничего не знаю о том, что ты мне рассказал». Князь указал, что вор не принадлежал к числу его подданных; если бы это было так, он бы возместил деньги – предложение, которое снижает сумму до пустяка, который не к лицу египетскому посланцу Амона. Но поскольку вор был с корабля Уну-Амона, князь чувствовал, что на нем нет обязательств. Он предложил устроить обыск. Когда обыск оказался бесплодным, бедный египтянин отправился дальше, с отчаявшимся сердцем и широко открытыми глазами.
Вскоре после того, как он достиг Библа, он возместил большую часть своей потери. Хотя он излагает подробности несколько туманно (по понятным причинам), можно догадаться, что он «освободил» некоторых подданных князя Дора от 30 фунтов серебра, прямо сообщив жертвам, что он взял их деньги в возмещение того, что было у него украдено их соотечественниками. Этот лицемерный аргумент – если его можно назвать аргументом – был воспринят ограбленными с удивительным смирением, что заставляет читателя задуматься о том, пробыл ли Уну-Амон на месте преступления достаточно долго, чтобы обсудить проблему. Итак, он устроился на берегу гавани в Библе и поздравил себя с успехом. Рано он радовался. По причинам, которых Уну-Амон не объясняет, князь этого города невзлюбил его. «Я провел 29 дней в его гавани, и он посылал ко мне ежедневно, говоря: «Убирайся из моей гавани!» – мрачно сообщает Уну-Амон.
Через 29 дней Уну-Амон понял намек. Он искал корабль, отправляющийся в Египет, когда произошел странный инцидент. Мы бы назвали это удачей или совпадением, но в глазах египтянина это, несомненно, чудо, произведенное прямым божественным вмешательством самого Амона. Во время церемонии в храме один из приближенных князя был «охвачен богом» и закричал: «Приведите бога, приведите посланника, который несет его; Амон – тот, кто послал его!»
Случилось так, что жрец вместо денег привез походную статую бога, которая называлась «Амон путевой». Слова вдохновенного юноши были так точны, что игнорировать их было невозможно. Князь Библа послал за Уну-Амоном.
«Я нашел его сидящим в верхней комнате спиной к окну, и волны великого Сирийского моря разбивались за его спиной», – поэтически повествует египтянин. Два человека обсудили дело. С каждым словом Уну-Амон все больше влезал в неприятности. Князь не пожалел едких слов перед униженным египтянином. Он признал, что Амон был верховным богом, что Египет был когда-то осью мира, что его страна многим обязана мастерству и знаниям, которые приобрела у Египта. Но это все в прошлом. Где же корабль Уну-Амона, саркастически вопрошал князь, ибо человеку с такой важной миссией, несомненно, дали бы официальное судно для путешествия? Где его верительные грамоты? И самое главное – где его деньги? Библ не подчинялся правителю Египта. Даже в прошлом, когда фараон заказывал партию прекрасного кедрового дерева, он платил за него, и платил хорошо. Князь приказал принести свои расчетные книги, чтобы подтвердить это.
