Особенность советской социологии религии заключалась не только в её ангажированности, но и нерегулярности исследовательских работ. В 40/50‑е годы война с Германией и либерализация государственной политики в отношении церкви, привели к свёртыванию атеистической пропаганды и соответствующих исследовательских проектов. В 1954 году ЦК КПСС принимает известное постановление «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах её улучшения». В 1960 году на XXII съезде партии принимается хрущёвская программа построения коммунизма к 1980 году, где не будет места религиозным пережиткам. Атеистическая пропаганда и социологические исследования получают второе дыхание и государственную поддержку. По сравнению с двадцатыми годами хрущёвско-брежневский социально-идеологический заказ несколько поменял окраску. Требовалось «научное» обоснование неизбежности преодоления религии в социалистическом обществе. Такая установка мешала объективной работе, но всё же появлялась возможность приблизиться к достоверным цифрам, особенно в региональных исследованиях, где идеологический контроль не был столь требовательным.
В 70‑е годы после подписания Хельсинских соглашений и некоторого временного послабления в идеологической области исследователи осмелились обнародовать новые характеристики массовой религиозности: стабилизацию её уровня и даже рост в отдельных регионах, значительное омоложение состава верующих и связанный с этим повышенный образовательный уровень. Если в целом по России коэффициент религиозности в 80‑е годы официально обозначался десятью процентами, то в провинции социологи фиксировали гораздо более высокий уровень: Горьковская область – 21 %, Марийская АССР – 24 %, Татария – 40 %, а Чечено-Ингушетия – 50 %.[39] Районы традиционного распространения ислама всегда показывали более высокий уровень религиозности, в том числе (как это не парадоксально) и русскоговорящего населения.[40] Вместе с тем зондаж уровня религиозности по регионам показывал, что число убеждённых атеистов колеблется от 20 до 30 процентов.[41] Таким образом на долю колеблющихся и индифферентных (потенциально религиозных, с размытым адогматичным религиозным сознанием) оставалось около 50‑ти процентов населения Советской России. Надо заметить, что эти цифры не получали известности и оставались пылиться на страницах авторефератов провинциальных исследователей, но зная их не будешь удивляться тому обстоятельству, что после либерализации в стране зафиксирован резкий скачёк религиозности. Взглянем на данные религиозности населения России, полученные Всероссийским центром по изучению общественного мнения (ВЦИОМ):[42]
1988 год – 18,6 %
1991 год – 39 %
1993 год – 43 %
1995 год – 64,2 %
Резкий «скачёк» религиозности в постперестроечное время заставляет предположить существование скрытой (пусть аморфной) религиозности в предшествовавший советский период. Это обстоятельство следует учитывать при изучении современной иностранной миссионерской деятельности. Искренне убеждённые в том, что едут проповедовать в страну атеистов, миссионеры совершают ошибку и не понимают отчего внутри страны их религиозная активность воспринимается подчас как прозелитическая. Уменьшение православной доли ещё не означает отсутствие в народе религиозности вообще.
Громадный недостаток советских исследований в области религии заключался в том, что они были направлены преимущественно на замер общего уровня религиозности, на выяснение отношения к религии различных социальных и возрастных групп населения и так далее. При этом практически не проводились зондажи по конкретным религиозным направлениям и не производился их сравнительный анализ. Исключение составляли некоторые работы учёных-этнографов, занимавшихся проблемой возникновения «этноконфессиональных общностей» и формирования «субэтноконфессиональных» групп (например: старообрядцы, татары-кряшены).[43] Но эти исследования были направлены на этнические и межэтнические проблемы, религия занимала в них служебное положение.
В настоящее время социология религии приобретает цивилизованный вид, хотя нельзя не отметить, что явление «социально-идеологического заказа» в России полностью не изжито. Социологи порой сами ищут его и готовы учитывать радикальную переориентацию правящего класса. Так исследовательская группа научно-исследовательского института комплексных социальных исследований Государственного Петербургского университета неожиданно заявила в 1995 году, что по результатам их опроса 94,8 % (!) верующих жителей Петербурга являются православными.[44] Если учесть общую секуляризацию общества, значительное увеличение новых религиозных течений и большое число национальных меньшинств, живущих в Петербурге (финны, немцы, татары и проч.) и традиционно придерживающихся «национальных» вер (лютеранство, ислам и проч.), то эту цифру даже «на глаз» можно назвать непомерно завышенной в угоду политическим веяниям.
Современная социология религии склоняется к следующему объяснению резкого религиозного подъёма в стране (помимо «рекламного» эффекта празднования тысячелетия крещения Руси, моды и других второстепенных причин). Во-первых, религия неожиданно стала символом духовной оппозиции рухнувшей марксистской идеологии. Респонденты заявляя о своей религиозности в действительности хотят подчеркнуть свой отказ от прежних ценностей и новый нравственный выбор, оставаясь неверующими. Во-вторых, структурная перестройка общественных отношений и экономический кризис вызвали чувство неопределённости и незащищённости. Религия становится прибежищем. На неё повышается спрос.
Оба толкования свидетельствуют о старой атеистической школе специалистов религиоведов и не соответствуют действительности. Религия не вдруг в перестроечные годы стала, а по сути всегда оставалась единственным духовным антонимом марксизма все советские годы. Второй тезис вообще не выдерживает критики. Утверждение, что общественный кризис рождает спрос на веру (марксисты всё на свете готовы объяснить экономическими отношениями) напоминает вульгарное объяснение веры в Бога страхом перед грозой.
Из всего вышесказанного можно сделать следующий вывод: значительное число людей (не менее 50‑ти процентов), населявших Советскую Россию, несмотря на искусственную атеизацию, сохраняли различные формы религиозности и что важно – передавали их следующим поколениям. Научная проблема сегодняшней социологии религии заключается не в том, чтобы объяснить несуществующее чудо религиозного «взрыва», а в том, чтобы классифицировать религиозность населения по конфессиональным параметрам, понять во что верят граждане России, определить сферы пересечения интересов различных религиозных групп.
В настоящее время, когда религиозные верования всё слабее связываются с национальной принадлежностью, очертить географические границы рассеяния той или иной веры достаточно сложно. Дух дышит где хочет и буквальное увязывание религиозных процессов с этническими может привести к ошибкам. Так подавляющее большинство справочников и энциклопедий указывает, что православие исповедуют помимо русских громадные группы угро-финских и тюркских народов. Карелы, вепсы, коми, удмурты, марийцы, мордва. Чуваши, хакасы, шорцы, эвенки, якуты, чукчи, алеуты, юкагиры, манси, ханты. Западные буряты в Иркутской области, часть калмыков, часть татар (кряшены). Кроме того – проживающие на территории России украинцы, белорусы, молдаване, болгары, гагаузы, греки. Мы перечислили лишь пятую часть национальностей, проживающих в России. Эти и другие народы действительно исповедуют православие, но не все. Так одна часть марийцев сегодня поклоняется своим древним языческим богам, другая часть является носителем православно-языческого двоеверия, оставшиеся примерно поровну исповедуют чистое православие и чистое лютеранство, завезённое финскими миссионерами.
В Якутии, например, верующее население республики разделено на две крупные группы – исповедующие православие и сохранившие шаманские традиции. Карелы почти полностью приняли лютеранство, а их ближайшие соседи и родственники вепсы – православие. Но всё же среди православных – подавляющее большинство – русские. Чего не скажешь, например, о катакомбных православных христианах, среди которых число представителей национальных меньшинств порой превышает 50 %. Выбор «антигосударственной» веры возможно связан с антиэтатистскими настроениями нацменьшинств, традиционно сохранившимися с царских времён. При советской власти катакомбники существовали в Чувашии, Мордовии, Нижегородчине, Байкальском регионе, Алтайском крае, вовлекая в свою орбиту местное население. В настоящее время приходы ИПЦ зафиксированы в Кашире, Москве, Петербурге, Курске. Наблюдается тенденция к легализации и стремление освоить крупные центры.
