«Он лишь в редких случаях столкнется с трудностями из-за подозрительности и, наоборот, встретит готовность к сотрудничеству, из которого сможет извлечь большую пользу. Экономические и торговые дела непосредственно связаны с флотом и морем… Военно-морского атташе и сотрудников торгового представительства интересуют не только военные корабли, доки и снабжение ВМС, но и верфи (военно-морские и коммерческие), заводы, изготовляющие вооружение и обрабатывающие сталь, источники сырья, морские коммуникации, портовое оборудование и сотни других объектов».
Общим для всех трех ключевых нейтральных столиц Европы была готовность занимающих важное положение в разведывательном отношении, симпатизирующих Англии гражданских людей поставить полезную, а иногда и важную информацию. Сотрудники различных фирм в Норвегии, занимавшиеся морскими перевозками, а позже владельцы судов и капитаны в Швеции, посещавшие оккупированные Данию и Норвегию, а также Германию, были примерами такого рода людей. Через этих же людей осуществляли передачу и получение информации из оккупированной Польши и Прибалтийских государств. Помощник военно-морского атташе в Стамбуле считал, например, что сведения, полученные от гражданских лиц, были ценнее сведений, добываемых платными агентами. В Соединенных Штатах неофициальным контактам в то время как, впрочем, и сейчас, придавалось большое значение.
Военно-морские атташе должны были проявлять особую осторожность при получении такой помощи, чтобы не скомпрометировать своих друзей в глазах правительства и секретной полиции и не повредить их деловым интересам, ибо в течение по крайней мере половины войны немцы держали эти страны в своем подчинении.
Фактором, тормозившим развитие коммерческой деятельности в этих странах, была только английская блокада или объем ее капиталовложений за границей. Всегда существовала опасность, что правительство нейтральной страны установит такой строгий контрразведывательный режим, что ни прямой, ни тайный сбор разведывательных сведений станет невозможным. К тому же всегда существовала возможность изоляции военно-морского атташе от его источников без нарушения дипломатической неприкосновенности первого. Например, он мог быть скомпрометирован несколькими различными путями.
Как бы ни опровергали это министерства иностранных дел и послы, военно-морские атташе их стран (по существу, весь дипломатический военный аппарат) могли подозреваться в руководстве тайными разведывательными и диверсионными организациями. Например, американцы считали, что деятельность немецкого военно-морского атташе, которую теперь можно изучить по архивам, выходила далеко за рамки его возможностей и прав. В Копенгагене предвоенная деятельность немецкого военно-морского атташе была настолько грубой, что датчане упорно просили и добились его отзыва.
В 1942 году шведская пресса писала о гангстере, который был обвинен в проведении диверсий на немецких транспортных судах. На суде обвиняемый заявил, что он был связан с сотрудниками аппарата английского военно-морского атташе, занимавшимися организацией диверсий. Широкая огласка, данная этому заявлению, причинила много неприятностей капитану 1 ранга Дэнхэму и, конечно, послу.
Управление специальных операций пыталось убедить Дэнхэма принять в свой аппарат работника управления под видом дипломата. Дэнхэм неохотно согласился при условии, что данный работник не будет участвовать в рискованных операциях и вообще будет соблюдать крайнюю осторожность. Это соглашение было нарушено, и после суда Дэнхэм находился под неослабной слежкой секретной полиции.
Чтобы не создалось впечатление, что нейтральные страны не делали все возможное с целью сохранить фактическую и видимую нейтральность, приведем слова Дэнхэма:
«Скрытность стала критерием искусства вести беседу любым шведским офицером или сотрудником министерства иностранных дел. Они уклонялись от обсуждения любого вопроса, который носил профессиональный оттенок.
Было очень неприятно обнаруживать, что все двери, которые, казалось, вели к источникам разведывательных данных, захлопывались буквально перед вашим носом. Требовалось много месяцев, чтобы отыскать слабое звено».
Все меры по обеспечению безопасности английских и союзных судов от диверсий (во время войны возможность диверсий — это совершенно реальная угроза, и, если учесть, что тоннаж потопляемых за квартал судов измеряется миллионами тонн, дорого обходящаяся угроза) должны были проводиться под наблюдением аппарата военно-морского атташе. В Испании, например, в каждом важном порту находился офицер службы безопасности, обычно английский вице-консул или сотрудник его аппарата. На каждом судне находилось подразделение охраны из резерва наблюдателей в Гибралтаре, которое регулярно пополнялось из Англии. Во время пребывания судна в порту на нем устанавливались специальные прожекторы, проводились осмотры, а водолазы периодически обследовали его подводную часть.
Испанская портовая администрация получила от своего правительства директиву следить за диверсантами, но эта директива не всегда строго выполнялась. Хиллгарт в Мадриде вынужден был заручиться поддержкой местной полиции, портовых грузчиков и сторожей доков в борьбе против многочисленных немецких агентов. Он был хорошо осведомлен о большинстве из них; с его помощью удалось разгадать многие планы проведения диверсий. Конечно, имели место и случаи успешного проведения диверсий, а иногда, несмотря на то, что такие попытки были сорваны, намеренно сообщалось, что они имели успех. Это делалось с целью замаскировать наши контрмеры.
Выполнение обязанностей военно-морского атташе в союзной стране может оказаться делом трудным и деликатным. Так было в США в начале войны; в Португалии, когда она считала, что Германия может захватить Азорские острова, а мы держали наготове экспедиционные войска, чтобы помешать этому; во Франции многие годы до начала войны. После нескольких лет, в течение которых мы считали, что война в ближайшие десять лет невозможна (этот срок сдвигался с каждым годом до тех пор, пока такое сдвижение не превратилось в привычку, от которой было трудно избавиться), Англия и Франция сблизились на Средиземном море во время абиссинского кризиса, когда казалось, что Италия, вероятно, становится общим противником. Установившиеся тогда отношения между странами позволили обмениваться информацией о дислокации кораблей, о базах, запасах горючего, аэродромах и радиостанциях. Были разработаны планы использования общего шифра и обмена офицерами связи, но к апрелю 1936 года, когда кризис пошел на убыль, ничего еще не было сделано, если не считать обмена информацией о приблизительном местонахождении кораблей.
В ноябре 1936 года начальник штаба ВМС Франции адмирал Дюран-Вьель обратился через военно-морского атташе в Париже к первому морскому лорду Чэтфилду с предложением об установлении более тесных связей. Он совершенно правильно предположил, что в связи с гражданской войной в Испании на Средиземном море возможны инциденты, и предложил усилить сотрудничество военно-морских штабов. Чэтфилд ответил, что вопрос такого рода должен рассматриваться на более высоком уровне. Адмирал Дюран-Вьель, по-видимому, действовал без ведома морского министра или министерства иностранных дел. Чэтфилд имел совершенно четкие инструкции: Англия медленно перевооружалась, отказавшись от «десятилетнего» правила, и руководствовалась пожеланием начальников штабов «избегать войны до 1941 года».
Французам, конечно, очень хотелось втянуть нас в союз или, по крайней мере, усилить взаимопонимание, но, как это ни удивительно, никаких вопросов о будущих военных операциях ни разу не обсуждалось. Сообщаемая Парижу информация ограничивалась лишь подробностями о силах в водах метрополии, при условии мобилизации или без нее, техническими подробностями о портах и т. п.
Дафф-Купер, который был первым лордом в 1936 году, выступал за полные и откровенные дискуссии. Единственным аргументом против них было то, что они могли бы вызвать недовольство Германии и Италии. Недовольство все равно возникло бы, утверждал Дафф Купер, какими бы ограниченными по содержанию эти переговоры ни были. Тем не менее военно-морского атташе в Париже строго ограничили:
«Такие контакты между двумя штабами должны правильно пониматься обеими сторонами и не давать повода ни к политическим соглашениям, ни к обязательствам, относящимся к организации оборонительных сил… Политическое сотрудничество следует ограничить обязательствами, данными правительством его величества Франции и Бельгии согласно Локарнскому договору… Лишь одна Германия рассматривается как агрессор».
Адмиралу Дарлану последний пункт, естественно, не понравился, так как он хотел вести переговоры о событиях в Испании и Италии.
