В то время как в России начиналась серьезная революционная игра, кризис в партии нарастал. В феврале 1904 года империя вступила в войну с Японией. Разочарования, связанные с поражением в войне, повысили революционный накал. В воскресенье, 9 января 1905 года рабочие Петербурга торжественно отправились к Зимнему дворцу для подачи царю прошения о своих нуждах. Царское правительство приказало открыть огонь по безоружным людям. Кровавая бойня (унесшая, по одним сведениям, сотни, а по другим – тысячи жизней) стала отправным моментом революции, явившейся генеральной репетицией перед Великой Октябрьской революцией. В ней были представлены все основные составляющие революции 1917 года: восстания и бои на баррикадах в главных городах империи, крестьянские бунты и захват земли, мятежи в армии и на флоте – и все это на фоне поражения в войне.
Можно было предположить, что события 9 января заставят социалистических лидеров немедленно прекратить вражду и устремиться в Россию. В конце концов, это был именно тот момент, ради которого они жили, работали и о котором с юности мечтали. Ничего подобного! Дома меньшевики и большевики приняли участие в восстаниях. Ничтожные споры относительно первого параграфа Устава, старой и новой редакционной коллегии «Искры», отодвинулись в сторону; сейчас появились более важные, неотложные проблемы. Но живущие в Женеве и Париже ссыльные лидеры не торопились вернуться и дать указания своим соратникам. Колонки «Искры» и «Вперед» изобиловали тактическими советами, оценками революционной ситуации в России, непрекращающимися взаимными обвинениями и политическими программами. Только в ноябре, спустя десять месяцев с начала революции, на гребне революционной активности Ленин вернулся в Россию.
Жестокие обидчики относят его медлительность за счет обыкновенного страха. Конечно, ни в 1905-м, ни в 1917 году Ленин не хотел подвергать себя опасности. Еще в 1900 году он высказал убеждение, что лидер не должен понапрасну подвергать себя аресту и заключению в тюрьму. «У него была удивительная интуиция, он знал, когда надо спасаться бегством», – писал знаменитый Покровский. Меньшевики убегали в последний момент, а Ленин всегда задолго до появления полиции.[125]
Не только присущее ему здравомыслие, можете назвать это трусостью, явилось причиной задержки. Ленин просто не мог поверить, что в тот момент социалистическая революция имела хоть какие-то шансы на успех.
Возможно, это кажется возмутительным парадоксом. Как мог Ленин, который с самого начала убеждал социалистов начать вооруженное восстание, обвинял меньшевиков в отсутствии воинственного духа, а народные массы в равнодушии, сомневаться в успехе? Он, который был уверен, что увидит победу социализма в России! На самом деле нет никакого парадокса, никаких противоречий. Какой революционный лидер в 1905 году, с готовностью произносящий слова «массы» и «революция», мог поверить в неизбежность победы социализма? Вся история русского революционного движения свидетельствовала о том, что народ никогда не поднимется на борьбу ради идеалов социализма. Успешная попытка «Земли и воли» объяснялась элементарным образом: крестьян сумели убедить, что царь хочет, чтобы они поднялись против помещиков и бюрократов. Ростки социализма пробились в рабочей среде, но лишь незначительная часть пролетариата встала на путь революционного марксизма. Стихийное восстание 1905 года оказалось неожиданностью не только для царя и его правительства, но даже для таких личностей, как Ленин. Однако он по-прежнему считал, что еще не настало время для настоящей марксистской революции; Россия должна пройти этап буржуазно-демократической республики. Этот обязательный этап предоставит политические свободы, даст возможность социалистам организовать весь рабочий класс и повести его на решительный бой. Поэтому не стоило спешить с возвращением в Россию.
Не надо сравнивать Ленина в 1917 году с Лениным в 1905 году. В 1917-м он был готов ответить на настойчивые призывы Ткачева: «Готовить революцию – не значит готовить революционера. Подготовку все время ведут эксплуататоры, капиталисты, помещики… Революционеры не готовят, а делают революцию. Так делайте ее. Не откладывайте. Преступно затягивать решение, колебаться…» В 1905 году Ленин еще готовил революцию.
Социалисты были хорошо информированы о событиях нескольких недель после Кровавого воскресенья. В Женеву приехал отец Гапон, православный священник, который повел народ к Зимнему дворцу. Кто же такой Гапон? Вспомним так называемые зубатовские организации, субсидируемые полицией. Среди них особую активность проявляла организация, руководимая священником Гапоном. В ней не было места социалистам и евреям. Полиция была очень довольна деятельностью Гапона. Он, похоже, был прирожденным лидером и умело внушал все большему числу своих сторонников послушание, глубокую веру в царя и православную церковь. Точно неизвестно, что заставило Гапона, это послушное орудие в руках властей, возглавить процессию, вызвавшую революцию. Возможно, в нем проснулось сострадание к несчастным людям. Существует вероятность, что подобно многим, нашедшим себя в качестве тайных агентов охранки в революционном движении, он сошел с ума. Гапон объяснил рабочим, что это будет мирная демонстрация; они упадут царю в ноги и будут умолять его облегчить их страдания и даровать свободу. Однако он необдуманно заикнулся о революции, на тот случай, если царь с пренебрежением отнесется к их просьбам. Кое-кто утверждает, что Гапон мечтал о том, что император пригласит его на должность министра и он будет править Россией. После катастрофы Гапон скрывался, а потом сбежал из России, оставив манифест, в котором проклинал Николая II и призывал к революции.
Теперь, появившись на Западе, он выступал в роли предводителя народных масс и злейшего врага самодержавия. Социалисты и представители прогрессивных кругов Германии и Франции носились с Георгием Гапоном как со знаменитостью и забрасывали просьбами о статьях и воспоминаниях. Русские прекрасно знали: Гапон обладает крестьянской хитростью, но политически неграмотен, а его пристрастия (он любил азартные игры и выпивку) не подходят ни для революционера, ни для священника. Однако он стал предметом серьезной конкуренции между различными направлениями радикального движения. Сначала этим бесценным достоянием завладели эсеры. Агенту Рутенбергу было поручено оберегать Гапона от влияния социал-демократов и иже с ними. Но теперь Гапон чувствовал себя лидером всего революционного движения, давал аудиенции и председательствовал на заседаниях. Ленин тоже не постеснялся использовать этого явного мошенника, к тому же страдающего душевным расстройством. Причина очевидна. Гапон обладал особым даром захватывать воображение толпы, влиять на нее и вести за собой. Его вдохновенные речи увлекли тысячи рабочих. В 1904 году Ленин с грустью вспоминал, как однажды он обращался к пятнадцати рабочим.
После Кровавого воскресенья Владимир Ильич задавался вопросом, был ли «батюшка»[126], несмотря на его темное прошлое, истинным христианским социалистом, представителем молодого, прогрессивного духовенства (Гапон был ровесником Ленина). Вскоре Владимир Ильич решительно заявил: «Факты говорят в пользу Гапона». И, отдавая должное движению Гапона, задает себе риторический вопрос: «Могли ли социал-демократы воспользоваться стихийным движением?»[127]
Но Гапона не удалось заманить в ловушку. Он начал играть роль лидера всех революционных партий. Поняв бесперспективность своей затеи, он заявил о переходе на сторону социал-демократов и провел серию совещаний с Лениным. К чести Плеханова, он отнесся к этой затее с неприязнью и скептицизмом. Когда «батюшка» объявил о переходе в социал-демократию и обратился к Плеханову, все еще общепризнанному отцу русского марксизма, тот попросил Гапона не говорить ерунды, а лучше прочитать кое-какие книги, чтобы хоть как-то понять марксизм. Спустя несколько дней Плеханов встретил Гапона на улице. Георгий Валентинович поинтересовался, как продвигается учеба, на что «батюшка» ответил, что возвращается к эсерам. Там не заставляют читать скучные книги; эсеры занимаются с ним такими интересными вещами, как стрельба, верховая езда, изготовление бомб и тому подобное. Плеханов, известный своим остроумием, объяснил Гапону, что вероломные эсеры скрывают от него свою самую важную тайну. Гапон был невероятно подозрителен и умолял Плеханова открыть ему эту тайну. Стараясь не рассмеяться, Плеханов ответил: «Как летать на воздушном шаре». Гапон смерил его взглядом и больше не обращался к социал-демократам. Вскоре он вернулся в Россию, но уже не смог играть прежнюю роль. Гапон вступил в переговоры с полицией. Рутенберг, его ангел-хранитель, проинформировал об этом Центральный комитет, который вынес смертный приговор человеку, обманувшего их надежды. Даже суровостью революционных законов нельзя оправдать такое решение: Гапон пока еще не предавал никаких революционеров, а приговор был уже приведен в исполнение. Рутенберг, полюбивший этого необычного человека, должен был уладить вопросы, связанные с убийством друга. Позже ЦК категорически отрицал соучастие в убийстве Гапона. В целом социал-демократы могли поздравить себя с неудавшейся попыткой привлечь Гапона на свою сторону.[128]
