В большей части современного мира мы начинаем с бальзамирования, жеста, откладывающего неизбежное весьма ненадолго, говорит Майк Мэтьюс, обучающий этому процессу по программе погребальных наук Университета Миннесоты, а так же химии, микробиологии и истории похоронных обрядов.
«Бальзамирование – это только для похорон. Ткани немного скрепляются, но затем снова начинают распадаться». Поскольку невозможно полностью дезинфицировать тело, объясняет Мэтьюс, специалисты по мумифицированию Древнего Египта удаляли все внутренние органы, в которых неизбежно начиналось разложение.
Оставшимся в пищеварительном тракте бактериям быстро начинают помогать природные энзимы, активирующиеся, когда изменяется уровень кислотности трупа. «Один из них тот же, что и размягчитель мяса Adolph’s Meat Tenderizer. Они расщепляют наши протеины, чтобы их проще было поедать. Как только мы умираем, они просыпаются, и бальзамирующая жидкость им не помеха».
Бальзамирование стало распространенным начиная с Гражданской войны*, когда его использовали для отправки тел павших солдат домой. Кровь, которая быстро разлагается, заменялась чем-нибудь, что есть под рукой и этого не делает. Часто это был виски. «Бутылка скотча прекрасно выполняет задачу, – допускает Мэтьюс. – Несколько раз она меня уже выручала».
Обнаружилось, что мышьяк срабатывает еще лучше и к тому же дешевле. До запрета в 1890-х он широко использовался, поэтому большая концентрация мышьяка иногда представляет проблему для археологов, изучающих некоторые старые кладбища в США. Обычно они обнаруживают, что тела все равно разложились, а мышьяк остался.
На смену пришел формальдегид, из тех же фенолов, что и бакелит, первая рукотворная пластмасса. В последние годы движение за «зеленые» похороны протестует против формальдегида, который при окислении образует муравьиную кислоту, яд огненных муравьев и пчелиных жал, так как это токсин, попадающий в грунтовые воды: беспечные люди, продолжающие загрязнение, даже находясь в могиле. Сторонники эко-похорон также задаются вопросом, почему после произнесения священных слов о прахе, возвращающемся к праху, мы, с одной стороны, помещаем тела в землю, а с другой – чего только не делаем, чтобы перекрыть ей к ним доступ.
Гражданская война – имеется в виду Война Севера и Юга (1861–1865).
Перекрытие доступа начинается – но только начинается – с гроба. Сосновые ящики уступили место современным саркофагам из бронзы, чистой меди, нержавеющей стали или гробам, созданным из примерно 18 миллионов метров досок из лиственных пород деревьев умеренных и тропических широт, вырубаемых ежегодно только для закапывания в землю. Но на самом деле не совсем в землю, потому что ящик, в который нас упрятывают, помещается внутрь другого, облицовочного, сделанного, как правило, из обычного серого бетона. Его назначение – поддерживать вес земли, чтобы, как на старых кладбищах, могилы не опускались и надгробные камни не падали, когда гробы под ними гниют и разрушаются. Поскольку крышки не водонепроницаемы, в днищах облицовок делают дыры, чтобы то, что капает сверху, могло вытекать.
Сторонники «зеленых» похорон предпочитают не использовать облицовок, а гробы делать из быстро разлагающихся под действием бактерий материалов, таких как картон или лоза, – или вообще без гроба: небальзамированные, завернутые в саван тела должны помещаться непосредственно в землю, чтобы начать возвращать в нее остатки питательных веществ. И хотя большинство людей за всю историю были скорее всего погребены именно так, в западном мире лишь очень немногие кладбища позволяют поступать подобным образом – а еще меньше их согласны на экологическую замену надгробному камню: сажать дерево, которое немедленно собрало бы урожай питательных веществ из человеческих останков.
Погребальная индустрия, делая акцент на ценности сохранности, советует нечто куда более солидное. Даже бетонные оболочки считаются грубыми в сравнении с бронзовыми склепами, так прочно запечатанными, что при наводнении они всплывают на поверхность, несмотря на то что по весу сравнимы с автомобилем.
По словам Майкла Пазара, вице-президента Wilbert Funeral Services из Чикаго, крупнейшего производителя таких погребальных бункеров, проблема в том, что «могилы, в отличие от подвалов, не имеют дренажных насосов». Предлагаемое его компанией трехслойное решение способно выдерживать давление двух метров воды над поверхностью – а это означает, что поднявшиеся грунтовые воды преобразовали кладбище в пруд. Оно состоит из бетонного ядра, обшитого не поддающейся коррозии бронзой, внутри и снаружи покрытой защитными АБС-смолами: сплавом резины из акрилонитрила, стирола и бутадиена – самой долговечной, жаро– и ударопрочной пластмассой из существующих.
Крышка крепится герметиком собственного изобретения компании на основе бутила, припаивающим ее к бесшовной пластмассовой оболочке. Герметик, по словам Пазара, должен быть самым прочным. Он упоминает крупную частную лабораторию в Огайо, отчеты которой о тестировании также не разглашаются. «Они нагревали его, облучали ультрафиолетом, замачивали в кислоте. В отчете о тестировании говорится, что он протянет миллионы лет. Может, я бы и не поверил, но там работают доктора наук. Представьте, что в будущем археологи будут находить только эти прямоугольники из бутила».
Чего они точно не найдут, так это признаков бывшего человека, на которого были потрачены все эти деньги, химия, устойчивые к радиации полимеры, находящиеся под угрозой исчезновения лиственные породы деревьев и тяжелые металлы – как и красное дерево и орешник, вырванные из Земли только для того, чтобы закопать обратно. Без поступления еды для обработки энзимы тела превратят в жидкость ткани, не съеденные другими бактериями, смешивая результаты в течение нескольких десятилетий с кислотной похлебкой из бальзамических соков. Это будет еще одним тестом для герметика, защитной оболочки и АБС-смол, но они легко его пройдут, пережив даже наши кости. Если те самые археологи появятся прежде, чем бронза, бетон и все остальное, за исключением бутилового герметика, растворится, все, что останется от нас, – это несколько сантиметров человеческого супа.
В таких пустынях, как Сахара, Гоби и чилийская Атаками, в которых происходит практически полное иссушение, периодически находят мумифицированные природой человеческие останки с нетронутыми волосами и одеждой. Тающие ледники и вечная мерзлота также иногда отдают давно умерших, удивительно сохранившихся предков нас, живущих, вроде того одетого в кожу охотника бронзового века, найденного в 1991-м в итальянских Альпах.
Однако для тех, кто сейчас жив, мало шансов оставить долгий след. Редко когда в наши дни кто-то оказывается покрытым богатым минералами илом, которые со временем заменяют костную ткань, пока мы не превращаемся в камни в форме скелета. По одной из самых странных прихотей мы лишаем себя и своих близких возможности получить по-настоящему долговечный памятник – окаменение – экстравагантными методами защиты, которые, в конце концов, всего лишь не дают нам испачкать Землю.
Шансы уйти всем вместе, не говоря уже о том, что это произойдет скоро, малы, но в рамках возможного. Вероятность того, что умрут только люди, оставив все остальное как есть, еще меньше, но все же отлична от нуля. Доктору Томасу Ксиазеку, начальнику Подразделения по отдельным возбудителям заболеваний Центра по контролю и профилактике заболеваний США, платят за беспокойство о том, что может унести миллионы наших жизней. Ксиазек – бывший военный ветеринар-микробиолог и вирусолог, он дает консультации по вопросам начиная от угрозы биологических атак и заканчивая опасностью, связанной с неожиданным переключением вируса с других видов, вроде вызывающего атипичную пневмонию, который он помог описать.
Какими бы ни были мрачными сценарии, особенно в эпоху, когда многие из нас живут в колоссальных банках Петри, именуемых городами, где скапливаются и процветают микробы, Ксиазек считает, что не может появиться возбудитель инфекции, способный уничтожить весь вид. «Такому нет прецедентов. Мы работаем с самыми опасными, но даже они оставляют выживших».
В Африке периодические ужасы вроде Эболы или марбургской вирусной болезни выкашивали жителей деревень, миссионеров и такое количество работников здравоохранения, что оставшиеся бежали из госпиталей. В каждом из случаев цепь заражений прерывало простое требование к сотрудникам носить защитные костюмы и мыться с водой и мылом – которых часто не хватает в бедных районах, где такие заболевания, как правило, и начинаются, – после контакта с пациентами.
«Основная защита – гигиена. Даже если кто-нибудь попробует специально вызвать заражение Эболой, вы можете получить несколько вторичных случаев в семьях и у сотрудников больниц, но при достаточных мерах предосторожности вирус быстро умрет. Если только не мутирует в нечто более жизнеспособное».
