Как отметил (на мой взгляд, справедливо) Джером Лэнгфорд,
Галилео не имел намерения насмехаться над папой или же посягать на доктринальный авторитет римских конгрегаций. Но стиль – это человек, а Галилей был по своему темпераменту полемистом. И не его вина, что многие аргументы, использовавшиеся в поддержку старой системы взглядов, при ближайшем рассмотрении выглядели довольно жалко. Да, аргумент Урбана был в “Dialogo” неудачно размещен и плохо рассмотрен. И это выглядело так, как будто Галилей сделал не очень удачный выпад в адрес Урбана808,
тем более что последний был уверен, что убедил Галилея в неотразимости и универсальности своего довода о божественном всемогуществе. Факт, который благодаря трактату Ореджи (см. выше) был хорошо известен в курии. И что же? В «Dialogo» Галилей (который никак не мог уразуметь, почему нельзя ради утверждения физической истины поменять толкование Писания, то есть заменить одну «экзегетическую гипотезу» другой, столь же хорошо «спасающей» священный текст) позволил себе насмехаться над Святейшим и его «божественным учением»! Он посмел оспаривать не только доводы Симпличио – Ореджи, но и самого понтифика (который никак не мог уразуметь, почему Галилей не соглашается ради утверждения божественной истины считать все физические теории гипотезами, не имеющими отношения к непостижимой реальности). Именно так виделась ситуация в Ватикане. Несколько лет спустя, 26 июля 1636 года, Галилей писал другу:
Я получил известие из Рима, что его высокопреосвященство кардинал Антонио [Барберини]809 и французский посол имели беседу с его святейшеством и пытались убедить его, что мне никогда не приходила в голову святотатственная мысль насмехаться над его святейшеством, как в том убедили его мои злобные недоброжелатели, что и стало главной причиной всех моих бед810.
Никколини, после того как Риккарди отослал Эджиди все инструкции и предисловие, в тот же день, 19 июля 1631 года, написал Галилею, что Padre Maestro заслуживает снисхождения и его надо пожалеть, ведь у него столько хлопот с другими книгами, которые были недавно опубликованы и вызвали нарекания811.
Но теперь Галилея волновало уже другое. Не дожидаясь пока Риккарди пришлет предисловие, он договорился с типографом, и в июне 1631 года печатный станок заработал. За месяц с небольшим было отпечатано около 50 страниц «Dialogo», а гравер Стефано делла Белла начал трудиться над титульным листом.
16 августа 1631 года Галилей пишет Элиа Диодати, что получил наконец разрешение на публикацию «Dialogo», но без упоминания в заглавии о приливах и отливах, «хотя это главный аргумент, который я развил в этой работе; однако мне было разрешено рассмотреть две главнейшие системы [мира], Птолемея и Коперника812, и сказать все, что может быть сказано о каждой, не высказываясь в пользу какой-либо из них (lasciandone poi il giudizio in pendente)»813.
21 февраля 1632 года флорентийский печатник Джамбаттиста Ландини писал своему болонскому другу: «Слава Господу, я наконец-то завершил печатание книги Галилея, которая завтра будет представлена великому герцогу и принцам»814.
На титульном листе книги стояло следующее заглавие [рис. 2.9]:
ДИАЛОГ
Галилео Галилея Академии Линчеев,
Экстраординарного Математика
Пизанского Университета и
Философа и Главного Математика
Светлейшего
Великого Герцога Тосканского,
где в четырехдневных беседах ведется обсуждение двух
Главнейших Систем Мира,
Птолемеевой и Коперниковой, и
предлагаются неокончательные философские
и физические аргументы как с одной,
так и с другой стороны.
Рис. 2.9. Титульный лист (а) и фронтиспис (б) первого издания «Dialogo»
Ландини потребовалось девять месяцев, чтобы отпечатать «Dialogo» в количестве 1000 экземпляров, тираж, по тем временам (да и по нашим, для такого рода литературы) весьма значительный. 22 февраля, в воскресенье, один из предназначенных для высоких особ экземпляров трактата Галилея, в кожаном переплете с золотым тиснением, был торжественно преподнесен великому герцогу, которому и была посвящена книга. На церемонии присутствовал также герцог де Гиз815, которому тоже был подарен экземпляр.
Во Флоренции «Dialogo» раскупался быстро. Но в Рим из-за чумы и карантина, первые экземпляры попали почти с трехмесячной задержкой. Никколини советовал Галилею подождать с пересылкой дорогих («подарочных») экземпляров «Dialogo» хотя бы до мая, поскольку карантинные правила требовали, чтобы книги были расплетены, окурены и обрызганы благовониями. Тогда Галилей обратился к вновь назначенному архиепископу Флоренции Пьетро Никколини, родственнику посла, но тот согласился отвезти в Рим только непереплетенные экземпляры. В конце мая чума пошла на убыль и карантинные правила были смягчены. Галилей тут же отдал восемь экземпляров «Dialogo» своему другу Филиппо Магалотти, отправлявшемуся в Рим. Книги предназначались кардиналу Франческо Барберини, Николло Риккарди816, Франческо Никколини, Джованни Чамполи, Томпазо Кампанелле, Л. Серристори (консультанту инквизиции), Л. Санти (иезуиту, профессору Collegio Romano) и самому Магалотти. Разумеется, Галилей разослал часть тиража в разные города Италии (Болонью, Сиену, Геную, Венецию, Падую и др.) и за рубеж, в частности в Париж и в Лион. Вскоре он начал получать первые восторженные отзывы. Вот некоторые из них:
«Заглавие книги, ее посвящение и обращение к читателю столь возбудили мое любопытство, что я не удержался и перед тем, как начать читать, с нетерпением бегло просмотрел… часть текста, где излагаются новые теории и тончайшие наблюдения, которые вы изложили с такой простотой, что даже я, человек совершенно иных занятий, смог понять по крайней мере отчасти».
«Ясность, с которой разъясняются вопросы, кажущиеся непостижимыми, должна любого привести в восторг».
«По правде сказать, кого в Италии волнует система Коперника? Однако вы сумели дать ей жизнь и, что действительно важно, проникнуть в душу Природы»817.
Кампанелла, очень по-своему понявший смысл «Dialogo», писал Галилею:
…Эти известия о древних истинах, о новых мирах, новых звездах, новых системах и т.д. <…> есть начало новой эры818.
Французский философ Пьер Гассенди в жизнеописании Н. Пейреска (о котором см. далее) вспоминал впоследствии:
Как описать ту великую радость, которую он (Пейреск) испытал, когда, получив экземпляр «Dialogues» Галилея, увидел, как исходя из движения Земли <…> можно объяснить причину <…> приливов и отливов моря819.
И, наконец, следует упомянуть высказывание венецианского богослова Фульдженцио Миканцио из его письма Галилею от 14 августа 1632 года, когда тучи над автором «Dialogo» начали сгущаться:
Пусть все это (то есть обвинения в адрес тосканского ученого и запрет на продажу его труда. – И.Д.) не мешает вам, ваша милость, идти вперед. Удар уже нанесен820. Вы выпустили в свет одну из величайших работ, на которую был способен философский гений. Запрет на ее распространение не уменьшит славу автора книги821.
Галилей это хорошо понимал и в «первом дне» «Dialogo» выразился с циничной прямотой:
Разве это не одно и то же – новы ли мнения… для людей или люди новы для них? Если вы готовы удовлетвориться оценкой появляющихся от времени до времени новичков в науке, то вы можете выдать себя даже за изобретателя алфавита и тем самым вызвать их почитание; а если потом с течением времени ваша хитрость раскроется, то это мало повредит вашей цели, так как на смену одним придут другие, пополняя число приверженцев822.
17 мая 1632 года Галилей, обеспокоенный слухами о серьезных неприятностях, возникших у его давнего друга Джованни Чамполи, обратился с просьбой к Б. Кастелли сообщить ему (причем «subito subito»), что же случилось с «nostro Mecenate»823. Кастелли, человек легкомысленный и плохо разбиравшийся в римских интригах, ответил (29 мая), что с Чамполи все в полном порядке, он по-прежнему занимает свою должность и «принимает всю мирскую суету с легким сердцем (come meritano)»824. Однако Кастелли ошибся. Уже в апреле 1632 года в отношениях Чамполи с Урбаном VIII появилась глубокая трещина.
25 апреля 1632 года тосканский посол в Риме докладывал во Флоренцию, что папский segretario позволил себе высказать критические замечания по поводу стиля пасторского послания, составленного Урбаном VIII (естественно, на латыни), и предложил свой, более изящный вариант текста, показав его третьим лицам (последнее обстоятельство, по словам Никколини, «поразило папу в самое сердце»825). Чамполи действительно был одаренным поэтом и писателем, хорошим стилистом826 и широко образованным человеком (Урбан как-то назвал его «amico di nuova filosofia»827). Но и Урбана VIII, любившего в свободное от основной работы время предаваться сочинительству, Господь не обделил литературными талантами, а главное – амбициями828. Нетактичный поступок Чамполи, которого, как и многих фаворитов, отличали (и губили) известная самонадеянность и желание показать свое превосходство над другими придворными, больно задел самолюбие не в меру чувствительного к мелким обидам понтифика. Они знали друг друга давно, и до сих пор Чамполи, как выразились биографы Галилея, «настраивал свою лиру с голоса папы (kept his lyre attuned to papal themes)»829. Фра Джованни писал стихи о разном: об избрании Маффео Барберини папой, о борьбе Урбана VIII за мир в Европе, о падении Ла-Рошели и даже о сборе винограда в Кастель-Гандольфо. Но в последнее время до его святейшества все чаще стали доходить слухи, что его секретарь позволяет себе ехидные замечания в адрес своего патрона, и когда друзья Чамполи советовали ему быть сдержаннее на язык, тот им отвечал, что благоразумие свойственно лишь тем, кто лишен гения830. В итоге Урбан VIII сначала запретил Чамполи входить в папские покои без предупреждения, а затем вообще выслал его из Рима831. Опальный секретарь полагал, что ему предложат приличное место, например нунциатуру в Неаполе, Венеции или, на худой конец, в Нарни. Но Святейший, продержав Чамполи в неизвестности более шести месяцев, в итоге определил его управляющим в маленький городок Montalto (провинция Marches), куда тот вынужден был отправиться 23 ноября 1632 года832 .
