Олень в Европе — символ благородства. На гербах встречается так же часто, как орел или лев. У славян древних олень у древа вообще жизнь как таковую означал. А здесь — олень, пронзенный древом (древком). Что-то вроде сердца, пронзенного стрелой, но еще трагичнее. Было над чем царю задуматься…
Шейн со штабами с 19 мая объявился уже в Черкасске, где за отсутствием Фрола Минаева встречал его наказной атаман Илья Зерщиков, а Лефорт с основной частью галер подошел как раз 23-го.
Того же 23-го казаки и калмыки, предводимые походным атаманом Лукьяном Савиным, выступили, вслед за белгородскими полками генерала Рихмана и рязанскими из дивизии Головина, сухим путем под Азов. Шли осторожно, а потому — долго. Лишь 28 мая заняли позиции перед Азовом. Казаки встали на крайнем левом фланге впритык к Дону и к морю, но теперь — ниже крепости. Перекрыли путь, по которому в прошлом году держали связь с Азовом татары и который не мог перекрыть Лефорт. Было донцов 5120 человек. Справа был у них Рихман, занявший прошлогодний лагерь Лефорта. С Рихманом — 7 тысяч войска, испытанного в прошлом году на Днепре. Предпринятая турками вылазка была проведена с ожесточением, но донцы неприятеля разбили и отогнали до самой крепости.
Лефорт и Шейн за это время торжественно прибыли в Новосергиевский городок (26 мая), а царь с 22 галерами отправился дальше по Каланче и Кутерьме, в темную безлунную ночь заночевал, став на якорь в двух верстах от устья, и 27 мая утром вышел в море с пушечной пальбой. Ночью разыгралась страшная буря. Галеры едва не перетопли, спасло, что прибивало их к берегу, да и мели кругом. Весь день 28 мая и в ночь на 29-е, как отмечено в журнале, «была погода великая», лишь 29-го буря стихла.
30 мая подошли еще 7 галер вице-адмирала Лима, и лишь 1 и 2 июня петровский флот двумя эшелонами вышел в море и блокировал Азов с запада.
Под прикрытием корабельной артиллерии Гордон 2 июня начал возводить форт на правом берегу Дона ниже Азова, а сам царь присматривал за постройкой такого же форта напротив, на левом берегу. Через десять дней обе «фортеции» были готовы, и выход из Азова к морю оказался под перекрестным огнем с обоих берегов.
В сводке, посланной в Москву 2 июня, говорилось: «Малый Гордон (сын „старого“ — А. В.) сего числа пришел под Азов, гетманским надеемся вскоре быть, про калмыков ведомости нет».
7 июня все войско стояло под стенами Азова.
Турки такой быстроты от русских не ожидали, за зиму лишь валы свои немного подправили, а то, что русские вокруг города нарыли, засыпать не успели. Гордон вообще свои старые траншеи занял.
Гарнизон азовский вряд ли был многочисленнее прежнего, хотели турки его пополнить и послали 4000 пехоты, но она подошла, когда русские уже взяли Азов в кольцо.
Зато татар за Кагальником больше стало. Разведали донцы, что еще в марте из Крыма на Тамань переправился Нураддин-султан и соединился с местным владельцем Кубеком-агою.
На оконечности левого фланга, как мы помним, стали донцы, правее их генерал Рихман с полками Белгородского разряда. На правом фланге 2 июня расположились полки дивизии Гордона, приведенные его сыном Яковом из Тамбова — всего 14 тысяч. А между Рихманом и Гордоном 7 июня занял позиции Шейн с ратными людьми Московского чина и выборными полками генерала Головина — 15 тысяч пехоты и 10 тысяч конницы. В тот же день Шейн приказал днем и ночью вести шанцы, в шанцах делать раскаты, а на раскатах ставить артиллерию.
10 июня утром Нураддин-султан и Кафинский Муртаза паша с тысячью татар ударили на русский обоз, «и у московской конницы бой с ними был довольный, на неприятельских хребтах ехали верст с десять до самой речки Кагалины, рубили довольно, на силу нурадын и паша ушли». Гнался за Нураддином во главе московской конницы сам Шейн.
Петр писал Ф. Ю. Ромодановскому об этой истории с Нураддином: «наша конница такой ему отпор дала, что принужден был бегством спасение себе приобресть, и до Кагальника гнали со всеми татарами». На Кагальнике, на переправе, Нураддина могли бы и взять, но его воспитатель («дятко») отдал ханскому родственнику своего коня, «а сам, против гонителей его став и бився, в руки нашим за спасение его отдался, того для, дабы тем временем, как он бился и как его брали, он ушел». Но бежавший Нураддин от некоего Дигилея Калмыченка все же получил рану «меж крылец» (между лопаток).
При всей этой свалке и романтической истории татар погибло всего несколько, да 4 взято, среди них молочный брат Нураддина Бек-мурза Чурубаш (в «Вивлиофике» — Бек мурза Омелдеш, кормилицын сын), видимо, он и есть тот самый «дятко». Наших же ранено 8 человек.
Ранеными оказались 6 стольников и 1 стряпчий, и раны все больше стрелами в грудь, в нос и в ноги.
Зато языки поведали, что к татарам больших подкреплений они не ждут, а вот по морю «будто будет паша с 50 судами».
Действительно, 14 июня в журнал записано: «День был красный. В тот же день на море появились турецкие суда; и ночь была тихая».
Выехав на берег, царь с гордоном и генералами стал считать появившиеся суда. Их оказалось 6 кораблей, 3 каторги, 14 фуркат и много мелких судов. Как показали позже пленные, на судах сидело готовое к десантированию войско в 4000 человек, а командовал флотом Турночи-паша Анатолийский.
Увидев 22 галеры, перекрывавшие донское устье, турки остановились. «И стоит вышепомянутый баша в виду от нашего каравана и смотрит, что над городом делается», — писал позже Петр в письме Ромодайовскому.
К русским тоже подошло подкрепление. 11 июня к Черкасску явилось черкасское войско — малороссийские реестровые казаки.
Нураддин, мало что раненный, горел желанием отомстить и просил Турначи-пашу послать привезенный десант в Азов сухим путем. А татары помогли бы туркам прорваться в крепость.
Турначи-паша отказался. В изложении русских переводчиков звучало это так: «…Если де мне убавить людей, то де московский караван пришед, караван мой разорит, и в ту пору что мне делать? Ты не поможешь».
Действительно, 22 галеры, выстроившиеся на взморье внешней линией блокады, являли собой внушительное зрелище. Вторую, внутреннюю линию, в самом устье составили казачьи суда. Через реку меж двумя фортами по турецкому примеру перекинули железную цепь. Наконец, подстраховались и при входе в Каланчинское гирло, где по обоим берегам возвели земляные форты и поставили в них солдат и стрельцов. Да на Каланчинский остров, в построенное в прошлом году там укрепление, отправили 4 солдатских полка — Юнгера, Шарфа, фон Дельдена и Левистона.
Царь дневал и ночевал на галерах, в осадный лагерь лишь приезжал по важным делам.
16 июня вечером во время его приезда начали бомбардировку города и с тех пор стреляли часто. В Азове все дома разрушили, и турки, как некогда казаки, скрывались в землянках. Но о сдаче они не помышляли, часто делали вылазки и врывались в русские траншеи.
Нураддин тоже не давал житья. «Татары мало не по вся дни с нашими бьются», — писал Петр в Москву Ромодановскому.
17 июня галеры и казачьи струги «ездили на море к неприятелю; и был у них бой с конницею близ берегу в подъезде, и перед вечером приехали назад». Как видим, если татары флот достать не могли, то хотя бы по берегу его сопровождали.
18 июня позади Рихмана встали подошедшие от Черкасска 6 полков украинского казачества — Черниговский Лизогуба, Гадяцкий Бороховича, Лубенский Свечки, Прилуцкий Горленко и два «охотные», конный и пеший, Кожуховского и Вальковского. Командовал ими наказной гетман, черниговский полковник Яков Лизогуб. Всего пришло 10 тысяч пехоты и 6 тысяч конницы.
Русские обрадовались — надеялись, что теперь татарские набеги легко отбивать будут. Но татары, хотя и в небольших силах, 22 июня «подбегали» с другой стороны Дона, от Лютика. Но там обозов не было. Кроме Каланчинского острова с четырьмя полками — пустой берег.
Прикрывшись, таким образом, как надеялись, от татар и от турецкого флота, стали рассуждать, как же крепость брать. На штурмах уже дважды обожглись. Орудийный огонь сносил дома внутри города, но стены пока стояли целы. Подкопы вести и мины ставить — страшно, опять своих побьет…
Решили спросить солдат и стрельцов… Вот это демократия! Где уж там пресловутому «Приказу № 1»!..
Все войско «отозвалось, что надобно» насыпать вал выше турецкого, подвести его к валу неприятельскому, засыпать тем самым ров и, расстреляв турок из пушек сверху, сбить их с крепостных стен.
Правильно. Все новое это — хорошо забытое старое. Так более полувека назад турки Багдад брали, так они, как мы помним, пытались Азов брать. Так Равноапостольный князь Владимир некогда Херсонес у греков отбирал…
«Неясная мысль войска», — как пишет об этом предложении Н. Устрялов, была в новинку не только ему, историку, который припомнил сразу же события X века и Владимира Красное Солнышко. До такого способа брать крепости не додумались ни русские воеводы, ни «поседевший в боях Гордон». Он, кстати, за эту мысль ухватился сразу и потом ее развил и усовершенствовал.
