Сбежавший политический преступник часто искал ближайшего доктора или юриста, в полной уверенности, что не только не будет выдан полиции, но получит убежище и необходимую помощь.
Борьба за политическую свободу становилась всеобщей. Русское самодержавие считалось не просто анахронизмом и позором нации; с ним связывались все беды, начиная с отставания в развитии и заканчивая поражением в войне против маленького азиатского государства. Волна политических встреч, зачастую носивших форму совместных обедов профессиональных объединений, на которых звучали настойчивые требования о принятии конституции и созыве парламента, прокатилась в 1904 году. При восшествии на престол Николай II посчитал такие требования «бессмысленными, пустыми мечтами». Теперь общество пришло к заключению, что только с помощью силы можно заставить паря и его советников понять необходимость изменения политической системы. Люди, традиционно окружавшие трон, высказывали губительные идеи. Аристократические общества конкурировали с союзами адвокатов, врачей и другими объединениями в выдвижении конституционных предложений. На обеде союза инженеров в присутствии пятнадцати армейских генералов и ведущих промышленников высказывалась весьма серьезная критика в адрес режима.
События Кровавого воскресенья произошли вне зависимости от всех резолюций и петиций. Известие о том, что правительственные войска стреляли в безоружную толпу, мирно двигавшуюся к Зимнему дворцу, чтобы подать прошение царю, привело к строительству баррикад во всех главных городах империи; рабочие забастовки охватили всю Россию. Вскоре первая волна беспорядков спала, но мысль о серьезном восстании уже пустила корни.
В марте 1905 года лидер петербургских большевиков был приглашен на конспиративную встречу. Она проходила в отдельном кабинете одного из самых шикарных ресторанов города. Он вспоминал, что стол стонал под тяжестью бутылок с водкой, вином и шампанским. «В целях конспирации присутствовали дамы». Однако решались серьезные вопросы: свержение режима и в случае необходимости захват царя. На встрече присутствовали эсеры, либералы и… революционная организация караульных офицеров.
Представители элитных армейских подразделений (вспомним 1825 год!) создали организацию, целью которой являлось свержение самодержавия. Представители военной элиты хотели знать, сколько рабочих смогут организовать революционеры к моменту восстания. Эсеры обещали порядка десять тысяч человек; социал-демократы – только несколько сотен. По непонятным причинам в процессе обсуждения возникли разногласия, и присутствующим не удалось прийти к какому-то мнению. Но независимо от результатов встречи этот эпизод дает представление о настроениях русского общества в 1905 году.
Для нас же в этой истории наибольший интерес представляет откровенное признание большевика, что удастся собрать только несколько сотен рабочих. Благодаря этой оговорке (советские историки сообщают, что в 1905 году большевики уже возглавляли рабочие массы) становится ясно, почему Ленин проявлял осмотрительность и не спешил в Россию сразу же после начала драматических событий. К тому моменту социалисты – и меньшевики и большевики – еще не пользовались особым доверием рабочих Санкт-Петербурга. Социалисты, попытавшиеся примкнуть к организации Гапона, чтобы повернуть ее в социалистическом направлении, подвергались преследованиям за нелояльное отношение к «царю-благодетелю». Вскоре, убедившись на личном опыте, чего стоит царская благосклонность, рабочие начали вступать в революционные организации. Вскоре социалисты оказались на гребне волны; они наставляли рабочих и убеждали, что с ростом численности рядов будут расти их авторитет и влияние. Но в этом беспокойный ум Ленина увидел другую опасность. Революционный вал мог снести не только царский режим, но и руководство большевиков и меньшевиков. Их бесконечные споры и разногласия казались людям теперь не только мелкими, а абсолютно неуместными. Прогнивший царизм пошатнулся. Россия охвачена революционной лихорадкой. Происходящие дома события выдвинут новых социалистических лидеров и новых героев, которых меньше всего волнует судьба как старой, так и новой «Искры», споры и забавы номинальных лидеров, расположившихся в Женеве и Париже.
Ленин заранее анализировал каждую ситуацию, и эта, по его мнению, была чревата опасностью, грозившей не только ему. Он никогда не доверял «стихийности»; свидетельство тому «Что делать?». Революция способствовала душевному подъему, но в то же время наполняла его страхом; лишенная руководства, стихийная революционная рабочая масса могла привести их к катастрофе. Вот почему он проявил колебания, сомнения и даже пораженческие настроения. Его величие в том, что он усвоил урок и к началу второй части представления в 1917 году чувствовал себя уверенным и решительным. Но в 1905 году ему была нужна крепкая организационная почва, прежде чем он отважился бы ввязаться в драку. В то время как в России революция набирала обороты, Ленин счел необходимым созвать съезд партии. Решили собраться в апреле в Лондоне.
Несмотря на то что меньшевики отказались от участия в работе съезда (они созвали в Женеве свой съезд, который из-за малочисленности состава назвали конференцией), большевики высокопарно объявили о созыве III съезда РСДРП. Безусловно, это было явным нарушением Устава партии, что весьма неохотно признал даже Ленин: «Съезд имеет законную силу. Конечно, если следовать строгой букве закона, он может рассматриваться как незаконный, но нас следовало бы обвинить в ненужном формализме, если бы мы стали так истолковывать Устав».[136]
Это пример типичной ленинской логики. Хотя на съезде присутствовали только стойкие ленинцы, делегаты из России не хотели даже слышать о разрыве с меньшевиками. А как об этом мечтали их лидеры! Равнодушие Ленина поражало даже самых лояльно настроенных большевиков. Он не интересовался ни условиями партийной жизни, ни ходом борьбы.[137]
Незаконный съезд проголосовал за воссоединение партии и избрал большевистский Центральный комитет. Этот комитет (а попросту говоря, Ленин) имел наглость сообщить Международному социалистическому бюро, что вместо Плеханова, являвшегося в нем русским представителем, русские социал-демократы делегировали от России товарища Ульянова. Подобному действию со стороны незаконного съезда нет даже соответствующего определения в английском языке, зато в русском оно прекрасно передается словом «хамство». Когда потрясенное этим решением Бюро известило о нем Плеханова, он с удивительным спокойствием ответил, что большевики представляют не больше половины партии. Наглость Ленина, как всегда, парализовала противников. Меньшевики не стали возмущаться, что он захватил партию, не стали принимать ответных мер. Они смиренно назвали свою встречу конференцией и молча согласились с большевистским ЦК. Нервы Плеханова не выдержали, и он заявил, что отмежевывается от обеих фракций, не желая иметь дела ни большевиками, ни с меньшевиками.
В своем отношении к революции Ленин не смог продемонстрировать такую же решимость, как во внутрипартийных интригах. С этого момента, гласит легенда, только большевики были готовы идти до конца. Меньшевики спрятались за их спины, а либералы предали революцию. Однако на III съезде Ленин объяснил невозможность социалистической революции в данный момент. «Если мы пообещаем русскому пролетариату, что сможем полностью захватить власть, то повторим ошибку эсеров».[138]
Если мы очистим резолюции съезда и речи Ленина от эмоциональной и агитационной мишуры, то станет ясно, что в России на тот момент существовал буржуазно-либеральный режим. Позже Ленин заявлял, что меньшевики струсили и были готовы неотступно следовать за «прогнившими» либералами, хотя на съезде он критиковал Плеханова и меньшевиков за их радикализм и крайне левые убеждения. Большевики, пояснял Ленин, хотят принимать участие в либерально-буржуазном правительстве, которое будет создано в России. Ленин решительно опроверг, цитируя Маркса и Энгельса, доводы меньшевиков, считающих невозможным разделение министерских портфелей между социалистами и банкирами и помещиками.
Фактически все его поведение на съезде доказывало его неверие в возможность социалистов оказать влияние на массы и добиться победы в революции. Он хватался за каждую соломинку. Так, к явному неудовольствию некоторых делегатов, он упомянул «товарища Гапона» (раздались крики: «Как он стал товарищем? Когда он вступил в партию?»). Тогда Ленин поделился тайной, что Гапон «сказал мне, что разделяет точку зрения социал-демократов, но по ряду причин не может открыто признаться». Более того, Ленин заявил, что Гапон произвел на него впечатление «человека, полностью посвятившего себя революции, умного и смелого». Ну уж это-то явная ложь![139]
