– Вы предупредили мужа о моем приезде? Тут нет каких-то детективных обстоятельств? – поинтересовался я.
– Нет-нет, он знает, и он придет через час, вы тоже можете задать ему вопросы, – сказала Надежда. – С чего начнем? – она слегка улыбалась.
Ну, вопросов-то у меня было много, я заранее пометил в блокноте все неясные места, и придвинулся к моей собеседнице ближе, извинившись за свой диктофон, без которого немыслимо было бы вести подобную беседу. Она понимающе кивнула.
– Откуда у вас уверенность, что вас, обучающихся, было много на планете? – начал я по составленному заранее списку.
– Во-первых, я действительно встречала там множество землян, почти все мои ровесники: 15–16 лет. Может, на пару лет старше, некоторые младше. Но я общалась именно со своими сверстниками. Я не знаю, были ли там другие возрастные группы, но нередко создавались игровые ситуации, когда нам меняли и возраст, и облик, и даже пол. Например, я несколько раз была в образе мужчины. Скажу сразу – мне не понравилось. Мне не близка мужская психология. Но если говорить об игре, то знаете, я могу сравнить обучение с сетевыми играми – когда садятся, и сразу понятно, кто играет по ту сторону: автомат или человек. Если это не в первый, а, скажем, в десятый раз, то уже чувствуешь, входишь ты в контакт с людьми или с... этими. У каждой группы был куратор. Из этих...
– Из каких этих?
– Вот из ЭТИХ... – Надежда выразительно посмотрела на меня, явно не желая называть своих кураторов пришельцами. Я догадался, что, вероятно, разговор у нас тоже не тет-а-тет, а, возможно, с невидимыми свидетелями.
– Как выглядел куратор? Он тоже мог прийти в образе мужчины или женщины?
– Как угодно – и так, и этак. Совершенно стандартная внешность. Одежда обычная: водолазка, джинсы, если женщина – платье, брючный костюм... Возраст от 25 до 30 лет, более пожилых я не видела.
– Куратор один, постоянный?
– Скорее всего, да, но это не факт, они могут меняться. Их начинаешь чувствовать на каком-то подсознательном уровне. Все происходит в очень тесном контакте, не так, как мы, например, сейчас с вами беседуем, а иначе: ты входишь в его шкуру, а он – в твою. Это какое-то слияние на ментальном уровне. Ты понимаешь, что вот сейчас перед тобой оболочка, в ней находится один куратор, а назавтра чувствуешь – другой. То есть по каким-то жестам, по отношениям понимаешь, что произошла замена Учителя.
– Его можно потрогать руками?
– Но ведь обучение происходит не физически... Скорее всего, это тонкоматериальная структура.
– Ваше тело в это время находится в кровати, вы спите?
– Наверное. Мама могла бы однажды заметить, что меня нет в спальне. Но поводов для расспросов с ее стороны не было.
– А как вы лично определяете свое состояние? Вы в ментальном слое, в астральном?
– Честно говоря, я не знаю, что это такое, – задумалась Теплова. – Понимаете, когда это только-только начиналось, я думала, что это просто сны. Я ложилась спать, и начинался какой-то очень интересный сон. Потом я стала различать, что это вроде и не сны, потому что в реальности начинаешь ловить отголоски того, что происходило с тобой «там». То есть, например, во сне обыгрывается какая-то ситуация, а через два дня она воспроизводится в жизни, но не полностью, а звучат какие-то реплики, разговоры из сна. И я должна была прийти к выводу, что или я вся такая из себя ясновидящая или колдунья, или все это идет откуда-то извне. И мне ничего не остается, как верить в реальность этих снов, а главное – событий в них.
– Как выглядели ваши партнеры по игре? Они же были постоянными... Один чернявый, другой блондин... Так?
– Нет-нет. У каждого был... – она задумалась, – свой код. И еще у нас были клички, настоящих имен мы не знали. К примеру, мой муж был Сэмом, а на самом деле Валентин. Другого звали Гарри, я – Нэнси... Ну, в подростковой среде так обычно и бывает, с кличками... Но я прошу не называть их настоящие имена. Этим нечаянно нам можно навредить. Но вообще нам на первых порах было непросто обнаруживать друг друга в качестве постоянной группы. Ведь могли меняться и внешность, и возраст. Но потом мы както приспособились. Это словно бы так, как у каждого свой почерк. Как радист передает азбуку Морзе: знаки одни, а почерк разный, и опытные связисты узнают друг друга по манере передачи.
– Хорошо, но как же вы нашли друг друга в реальности, если визуально четко не идентифицировали никого? – недоумевал я.
– А как сходятся люди, когда встречаются? Какие-то симпатии, как будто ты его уже знаешь давно. Во всяком случае, первым меня узнал-вычислил Равиль. Он об этом потом рассказывал. Мол, я стою в толпе абитуриентов, пришедших на первый экзамен. Он на одном конце, я на другом. И вдруг между нами словно возникает туннель. Он больше никого не видит – только меня. «И все: я пошел к тебе прямым ходом», – рассказывал Равиль. Вот так я встретилась и с другими членами группы – по какой-то взаимной симпатии. Апроще – нас свели...
Кстати, этот эпизод Надежда чуть позже объяснила так: «В августе 1987 года нам объявили, что обучение завершается, но в реальности нам будто бы предстоит встретиться и в дальнейшем действовать сообща. Память нам заблокируют, но в «час икс» мы вспомним все, что будет нужно. Никто из нас, сами понимаете, не хотел терять память! И мы договорились между собой, что будем сопротивляться ИМ до последнего, а для начала мы решили раскрыть друг другу настоящие имена и место жительства. Нам это было строжайше запрещено! Однако мы не успели, нас сразу же разъединили. Один парень только успел мне сказать, чтобы я искала его на журфаке университета. Вроде бы ОНИ ему обещали, что я найду его первой, когда он будет уже учиться после школы. Мне же «Штирлиц» пообещал, что встретимся мы все вчетвером в один день и час. Я не знаю, почему одна из всех я продолжаю все это отчетливо помнить. Могли ли ОНИ забыть про меня или не блокировали мою память намеренно? Я этого не знаю.
Надо ли говорить, что я отправилась искать своего «коллегу» на журфак Ленинградского госуниверситета? Тогда ЛГУ был единственным университетом в Ленинграде. Я окончила там подготовительные курсы, но на вступительных экзаменах не добрала балла. Разозлилась. И, чтобы не терять время, подала документы в другой институт на факультет гидов-переводчиков: зря, что ли, язык учила?
На первом же вступительном экзамене наша четверка встретилась, как я уже писала. Сначала нас было трое. Равиль, он татарин по национальности, нашел меня первым. Бесцеремонно выдернул меня из толпы с каким-то вопросом. Потом подошел Валентин. Руслан был в приемной комиссии (он старше нас на два года), но ему, видимо, наскучила рутина, и чуть позже он спустился к нам, абитуриентам...
Поскольку с Равилем и Валькой мы учились вместе, то и появлялись везде втроем. Девчонки на меня смотрели косо: наш институт был бабьим царством, на 40 человек в потоке было лишь пять парней, а я «увела» сразу двух, и это злило... Впрочем, наша история кончилась не лучшим образом. Возник классический треугольник. Я пыталась сохранить дружбу с обоими, но стычки между ними возникали все чаще. Может, по моей вине, но я подозреваю, что тут не обошлось и без ИХ всесильного вмешательства. Короче, в один прекрасный момент мне пришлось сделать выбор. События форсировал старый приятель «Штирлиц». Я не собиралась замуж, хотела сначала окончить институт, но «Штирлиц» сказал, что наступают плохие времена, он должен меня спрятать, а для этого мне необходимо сменить имя и место жительства. Это был 1991 год, и у НИХ там, в их мире, происходило что-то нехорошее, тревожное.
«Штирлиц» сказал, что хочет воспользоваться неразберихой, иначе моя жизнь сложится очень плохо, а сам он не сможет меня больше защищать. Он сказал, что мое имя вроде бы стерли из ИХ списков и я нигде не числюсь. Вот почему я не хочу, чтобы вы писали об этом. По крайней мере, с подлинными именами. Я боюсь не людей, я боюсь ЭТИХ...
Одним словом, я приняла предложение Валентина. Руслан был свидетелем со стороны жениха. Кстати, к тому времени наш институт переименовали в университет, и можно утверждать, что пророчество по отношению к Руслану тоже сбылось: мы встретились еще раз, когда он оканчивал университет. Но откуда ОНИ заранее знали, что институт будет переименован?! Вот это вопрос!..
С Русланом мы с мужем поддерживаем отношения до сих пор. Одно время он пошел в политику, работал в петербургской мэрии, участвовал в избирательных кампаниях, поддерживая Собчака, но потом ушел: «слишком много грязи», – по его словам. Сейчас руководит фирмой, женат, имеет дочь. А с Равилем все наши связи оборвались. Мы поругались, но не насмерть, конечно, однако он обиделся на меня за мой выбор. Впрочем, если начнется какая-то заварушка, мы, конечно, будем вместе».
– Поэтому ваши слова в письме: «Ждем своего часа, как бомбу...» – не случайны? Ощущение не исчезает, что «час икс» может наступить? Это вас пугает? – продолжил я расспросы.
