Я как-то не думал в тот момент, что в этой азиатской стране случаются и чудеса. Так бывало не раз: когда хаос и отчаяние достигают предела и чувство безысходности накрывает тебя, вдруг необъяснимым образом ситуация меняется. Именно поэтому у нашей эпопеи был счастливый финал, да еще такой, какой и не снился Голливуду.
Миф приручил птиц и посадил в золотые клетки. В трудные времена они покидают святилища и вольно парят в небесах. Их возвращение – залог восстановления мира на земле. Если к их стае присоединится обычный сизый голубь, он через сорок дней станет белым. А каждая седьмая птица среди них – чистый дух.
Колин Таброн. «Тень шелкового пути»
Выпавший во время бурана 5 сентября снег вскоре растаял. На всем Памире установилась чудесная осенняя погода. Зима дала людям передохнуть перед новым своим наступлением. Солнечные дни и холодные ночи создавали идеальные условия для работы строителей – дело продвигалось быстро, но при этом все понимали, что нужно спешить. Каждый день киргизы просыпались, смотрели на возвышавшиеся монолитной стеной горы высотой более шести тысяч метров и отмечали, что снеговая линия спускается все ближе к подножию. К середине месяца нижняя кромка снежного покрова была на уровне 5000 метров, а через несколько дней добралась до 4000 метров. Когда снег укроет долину, работы придется прекратить.
Девятнадцатого сентября я позвонил Сарфразу, чтобы сообщить, что вертолета не будет. И тут выяснилось, что мой коллега уже полностью захвачен решением новых проблем. К тому времени он уже перевез все оставленные Вохид Ханом материалы в Бозаи-Гумбаз, но материалы второго грузовика почему-то оказались складированы в другом месте. Эта стоянка называлась Гозкхон и находилась с западной стороны озера Чакмак, примерно в восьми километрах от таджикской границы. Там киргизы чаще всего проводили осенние месяцы. От Гозкхона до Бозаи-Гумбаза было три дня пути. При условии, что в распоряжении Сарфраза было лишь несколько яков, перевозка этого груза могла занять около месяца. А ведь цемент и 190 деревянных досок для обрешетки уже скоро понадобятся рабочим. Без них невозможно было в срок закончить возведение здания.
Тем временем состояние Абдул Рашид Хана постепенно ухудшалось. После того, как прошел слух о его болезни, со всех уголков Памира в Кара-Джилгу стали прибывать люди, чтобы отдать ему дань уважения и предложить свою помощь. Одни приходили пешком, другие приезжали на лошадях или яках. Такое единодушие и стремление быть вместе в трудную минуту было очень трогательным и ценным, но это неизбежно приводило к оттоку рабочей силы из Бозаи-Гумбаза, где она именно в этот момент была особенно нужна. Это вывело Абдул Рашид Хана из себя. «Не время сейчас сидеть сложа руки и смотреть на умирающего старика, – кричал он сочувствующим, даже не пытаясь сдержать гнев. – Бессмысленно находиться здесь, когда вы могли бы помогать строительству собственного будущего!»
Больной вождь киргизов обретал относительный покой лишь ночью, когда родственники выносили его на руках из юрты. Он лежал под открытым небом и смотрел на звезды, которые когда-то привели его предков из монгольских степей в эти края. Вероятно, именно тогда на небесах он прочел ответ на вопрос, который терзал его все последние годы.
На следующее утро Абдул Рашид Хан собрал весь народ и подробно описал сложившуюся ситуацию. Он объявил, что, несмотря на добрую волю и искреннее желание американских военных помочь киргизскому народу, они не смогут прислать вертолет, чтобы отвезти его в больницу, а также доставить оставшиеся материалы поближе к стройплощадке. Что до его здоровья, то он готов принять свою участь и предает себя воле Аллаха. Но школа – это другое дело.
«Мы живем на краю света. Никому нет до нас дела. А это значит, что нам остается полагаться только на себя, – заявил он. – Строительство школы – наша главная цель. У нас мало сил и средств, но с этого момента все, что у нас есть, мы направим на выполнение этой задачи. Иншалла, мы завершим то, что начали».
После этого он распорядился, чтобы яки, пасшиеся на разбросанных по всему Малому Памиру пастбищах, были немедленно отправлены в Гозкхон. Киргизы оседлали самых быстрых лошадей, и гонцы отправились в разные уголки восточного Вахана, чтобы сообщить о распоряжении вождя. Уже через двадцать четыре часа вереницы приземистых лохматых животных потянулись к западному берегу озера Чакмак.
Когда Сарфраз позвонил и рассказал мне о распоряжении командхана, я оценил это мудрое решение: действительно, так строительство школы ускорится и уж наверняка закончится до морозов. Но больше всего меня впечатлила самоотверженность и убежденность, которая стояла за этим приказом. Абдул Рашид Хан всю свою жизнь боролся за благополучие своего народа и потерял здоровье в бесплодных попытках переиграть судьбу. И даже в предсмертный час он думал не о себе, а был готов использовать огромную силу, которую имеет последняя воля умирающего, чтобы направить людей к высокой цели. Он явил собой пример истинного лидера – благородного и несгибаемого. Удивительным образом эти качества часто оказываются свойственны тем, кто живет в заброшенных и диких, далеких от цивилизации местах. И конечно, упорство Хана не могло не дать плодов.
К 21 сентября сорок три яка прибыли в Гозкхон. Там на них погрузили цемент и доски, и караван двинулся в Бозаи-Гумбаз. Старожилы утверждали, что на Памире еще не бывало такого большого каравана. А тем временем к месту, где находились материалы, подгоняли все новых животных.
Тем временем шестьдесят киргизов прибыли в Бозаи-Гумбаз, чтобы помочь восьми опытным каменщикам из долины Чарпурсон, распоряжавшимся на строительной площадке. Люди работали по четырнадцать часов в день: носили воду, замешивали цемент. В середине дня они ненадолго прерывались на обед, который женщины накрывали прямо рядом со строящимся зданием. Судя по тому, что рассказывал мне Сарфраз по телефону, все это напоминало средневековый общинный труд, когда «всем миром» люди брались за какое-то важное дело.
Человек с перебитой рукой всегда находился в центре событий. Его спутниковый телефон все время выдавал новые координаты, и мне стало понятно, что Сарфраз просто летал по окрестностям. То он подгонял пастухов с южной оконечности озера Чакмак, чтобы те быстрее гнали стада яков; то обсуждал текущие потребности с каменщиками; то несся в Гозкхон, чтобы проследить за формированием второго и третьего караванов.
Я живо представлял себе, как Сарфраз с тревогой смотрит в сторону гор, замечая, что снег опустился еще на сто метров ниже. И как снова безжалостно погоняет несчастного, измотанного Казила палкой для трекинга, которую использовал вместо хлыста.
Через несколько дней в 7.30 вечера в Боузмене раздался телефонный звонок. Тара сидела на веранде с псом Таши на руках, Хайбер занимался музыкой, а Амира делала домашнее задание по математике на кухонном столе.
– Ну и?.. – спросил я нетерпеливо.
– Все отлично, сэр. Школа достроена.
Я посмотрел на календарь, стоящий у меня на столе рядом с фотографией Абдула, маленького механика, починившего нам радиатор на трассе в Бадахшане во время первой поездки на север Афганистана. Был понедельник, 28 сентября.
Почти через десять лет после того, как я дал слово присланным Абдул Рашид Ханом всадникам, наконец удалось выполнить обещанное.
* * *
Говорят, что где-то далеко в горах Малого Памира в самом центре обширной чашеобразной долины течет холодная и быстрая река. Ее прозрачная вода питает растущие по берегам изумрудные травы. На бескрайние окрестные луга каждое лето приводят на выпас стада коз и овец. Река впадает в маленькое озеро, в котором отражается синее небо. Поверхность озера и травы на лугах мерно колышутся, овеваемые дыханием вечно гуляющих на этих просторах ветров.
Примерно в сотне метров от берега озера – небольшой холм. Мне рассказывали, что на южной, самой солнечной его стороне стоит школа. В ней четыре класса с земляным полом; ее стены сложены из камня. Оконные и дверные рамы покрашены в веселый красный цвет. Если встать в дверях и вглядеться в даль, то на юге будут видны вершины Гиндукуша, а на востоке – гряды Тянь-Шаня. А если обойдешь вокруг и устремишь взгляд на север, то в районе таджикской границы горизонт будет закрыт горами таджикского Памира.
Я пишу эти строки в начале октября 2009 года. До следующей весны мы не сможем узнать о судьбе Абдул Рашид Хана – умер ли он или победил болезнь. Сейчас Сарфраз снова седлает Казила и направляется домой в долину Чарпурсон, к семье, с которой не виделся девять месяцев. Только через полгода, когда сойдет снег и весна снова откроет тропы Гиндукуша, он сможет снова наведаться на Памир. Однако несмотря на страшные холода и огромные сугробы вокруг, отрезавшие киргизское поселение от внешнего мира, 200 детей будут всю зиму ходить в школу. Они получат новые знания и навыки, и впоследствии это, возможно, изменит их жизнь и жизнь всего их маленького племени. К лучшему или к худшему, мы пока не можем предвидеть.
