9 сентября защитники Алькасара в Толедо услышали, как из милицейского поста по другую сторону улицы к ним обращаются по мегафону с известием, что майор Рохо, бывший профессор тактики Пехотной академии, хотел бы передать предложение от правительства. Поскольку Москардо и другие офицеры в крепости знали Рохо, его впустили внутрь, и огонь по Алькасару был прекращен. Он предложил в обмен на сдачу Алькасара гарантию жизни и свободы для укрывшихся там женщин и детей. Самих же защитников ждет военно-полевой суд. Москардо, естественно, отверг эти условия. В ответ он попросил Рохо, чтобы во время очередного прекращения огня правительство прислало в Алькасар священника. Рохо пообещал и покинул крепость, поговорив с остальными офицерами гарнизона, которые безуспешно уговаривали его остаться с ними.
В тот же день, 9 сентября, в Лондоне впервые собрался Комитет по невмешательству. Британскую делегацию возглавлял секретарь Британского казначейства B.C. Моррисон2, который и занял место председателя. Другими странами, которых представляли их послы в Лондоне, были Албания, Австрия, Бельгия, Чехословакия, Дания, Эстония, Финляндия, Франция, Германия, Греция, Венгрия, Ирландия, Италия, Латвия, Литва, Люксембург, Норвегия, Польша, Румыния, Турция, Советский Союз и Югославия. Список включал в себя все европейские страны, кроме Швейцарии, которая хотя и запретила экспорт оружия, но в силу своего нейтралитета отказалась, как и Соединенные Штаты, даже вступать в Комитет по невмешательству.
Первой встрече комитета сопутствовала «волна сомнительных процедур», по словам «Правды». Представители собравшихся стран согласились передать Френсису Хеммингу, чиновнику казначейства, который стал секретарем комитета, тексты законов своих стран, запрещающих экспорт оружия. Кроме британского представителя, главными фигурами в комитете были Корбэн, посол Франции; Гранди, бывший государственный секретарь у фашистов, которого Муссолини отправил в лондонское посольство за недостаточную приверженность фашистским взглядам, и Майский, советский посол. Немецкий посол Риббентроп и его заместитель, принц Бисмарк, с самого начала заняли не столь заметное место, как Гранди, ибо конечно же получили инструкции предоставить ему право играть первую скрипку. Тем не менее Риббентроп впоследствии сетовал, как ему трудно было сотрудничать с Гранди, «интриганом, равного которому не было». Португалия, на участии которой настаивал Советский Союз, не была представлена. Португальский посол в Берлине сказал 7 сентября (когда немецкому судну «Усаморо» было отказано в портовой технике для разгрузки в Лиссабоне оружия для националистов. Как считали в Берлине, это объяснялось давлением Англии), что его страна не будет участвовать в работе комитета, пока не запретят вербовку добровольцев. Но Португалия могла не беспокоиться. Гранди получил инструкции от Чиано «приложить все силы, чтобы деятельность комитета носила чисто формальный характер». Позже Риббентроп откровенно признал, что Комитет по невмешательству лучше было бы назвать «комитетом вмешательства»3. Отношение Германии к комитету было более двусмысленным, чем у итальянцев, частично потому, что немецкое министерство иностранных дел и военное министерство плохо координировали свою деятельность. И немецкие дипломаты толком не знали, поможет Франко или нет подлинная политика невмешательства. Что же до Франции и Англии, то Бисмарк считал, что для обеих стран «вопрос стоит не столько о немедленных шагах, сколько об умиротворении бурных эмоций левых партий… для чего и был создан этот комитет». И хотя сообщения того времени английских и французских консулов (не говоря уж о других агентах) в националистской Испании пока остаются недоступными для историков, наверное, не так уж абсурдно предположение, что они были информированы не хуже, чем их американские коллеги. Английский консул в Севилье, как сообщал американский консул мистер Бей, должен был знать, что в городе полно немецких и итальянских солдат, летчиков, самолетов и танков. С начала проведения политики невмешательства они не только не сделали ни малейшей попытки покинуть город, но и их число, равно как и количество вооружения, постоянно растет. Фактически с самого начала английское и французское правительства были заняты не столько тем, чтобы положить конец вмешательству с обеих сторон, сколько созданием видимости такой политики. При существующем подходе к политике невмешательства невозможно было предотвратить поток военного снаряжения в Испанию с обеих сторон. А это лишь продлевало войну.
Позже Британия обвинила Италию в посадке самолета на Мальорке 7 сентября. Через пять дней, 12 сентября, Ингрем, британский представитель в Риме, дал понять, что перемены в Средиземноморье «близко касаются правительства Великобритании». Чиано ответил, что ничего такого не происходило и не замышлялось4. Инцидент показал, что Британия будет протестовать, если почувствует, что ее насущным интересам угрожают какие-то последствия испанской войны, но она не пойдет на откровенный разрыв соглашения, для укрепления которого так много сделала. Кабинеты Болдуина и Блюма считали, что и их страны, и Испания, и мир в Европе будут в максимальной безопасности, если прекратится военная помощь Испании. Оба правительства прилагали незаурядные усилия для сохранения пакта, хотя во Франции эта политика вызывала протесты со стороны левых, что больно ударяло по Блюму. Но судя по большинству высказываемых мнений, в обеих странах эта политика пользовалась поддержкой. В Англии лейбористская партия даже осудила промедление с введением в действие политики невмешательства. Что же до коммунистов, то 7 сентября Торез пытался убедить Блюма изменить свою политику, касающуюся помощи Испании. Хотя ему это не удалось, Блюм тем не менее добился, чтобы коммунисты не голосовали против правительства в Национальной ассамблее. Коминтерн поддержал образование в Лондоне Комиссии по расследованию фактов нарушения пакта о невмешательстве в Испании. Членами ее стали такие уважаемые личности, как Филип Ноэль-Бейкер, профессор Тренд из Кембриджа и доктор Элеонора Рэтбоун. Двумя секретарями комиссии были Джоффри Бинг и Джон Лэнгдон-Дэвис, оба члены коммунистической партии5.
В Испании 13 сентября баски сдали националистам Сан-Себастьян и отступили без боя, не рискуя подвергнуть разрушению его прекрасные проспекты. Кроме того, они расстреляли несколько анархистов, которые хотели поджечь город перед вступлением в него врага. На юге генерал Варела предпринял новый марш по Андалузии, к северу от гор, прикрывавших протяженную прибрежную равнину Малаги. Двигаясь к Ронде, Варела беспрепятственно занимал одно поселение за другим. В Арагоне он вступил в бой при Уэске. Но республиканцы не пошли в наступление. Положение республики несколько улучшилось лишь в Толедо. Условия жизни в Алькасаре осложнялись с каждым днем. У защитников крепости почти не осталось продовольствия – ежедневный рацион хлеба был урезан до 180 граммов на человека. 11 сентября во время трехчасового перемирия в крепость прибыл священник из Мадрида Васкес Камараса, который из-за своих либеральных взглядов с трудом избежал смерти от рук милиционеров. Поскольку выслушать исповеди у всех было невозможно, он дал общее отпущение грехов Москардо и защитникам крепости. В торжественной и мрачной проповеди Камараса говорил о славе, которая ждет гарнизон в другом мире. Все защитники получили помазание. Тем временем некоторые из них успели переговорить с гражданскими гвардейцами, обложившими крепость. Те угощали их сигаретами и принимали письма для передачи семьям. Васкес Камараса покинул стены крепости, и осада продолжалась. Республиканцы решили положить конец сопротивлению, прорыв подземный туннель под стены и заложив мины под две башни, ближайшие к городу. Для предотвращения хаоса, который мог возникнуть после взрывов, гражданское население было эвакуировано. В Толедо были приглашены военные корреспонденты, которым предстояло стать свидетелями гала-концерта с падением Алькасара.
Следующий день, 12 сентября, был ознаменован важным шагом Франко к обретению верховной власти в лагере националистов. На аэродроме Сан-Рафаэль в Саламанке состоялась встреча хунты. Генералы Оргас и Кинделан выдвинули идею единого командования силами националистов. Мола с таким рвением поддержал это предложение, что вызвало сомнение в его искренности. Может, он в самом деле решил, что для победы в войне необходимо единое командование и чем быстрее она завершится, тем надежнее он укрепит свое положение. Старый вояка Кабанельяс был единственным генералом, кто возразил против этого плана. При голосовании он воздержался. Кинделан, поддержанный Молой, предложил Франко возглавить единое командование. Предложение получило поддержку. Затем генералы разъехались, но в течение двух недель в командовании ничего не менялось6.
