Череп жирафа по-своему уникален. За много миллионов лет нахождения столь высоко над землей он значительно облегчился за счет появления в стенках различных полостей и пазух. Что, в свою очередь, облегчило и упростило работу затылочному сухожилию, соединяющему его с грудными позвонками. Учитывая, что жирафы используют свои головы вместо кулаков, можно понять, почему череп должен быть как можно легче — чтобы не привести к вымиранию вида!
…Самые ранние изображения жирафов можно встретить на наскальных фресках Тассили — древнего прибежища людей в Сахаре. С тех пор человечество весьма преуспело в их истреблении, и на день сегодняшний некоторые подвиды, например такие, как нубийский жираф, находятся на грани исчезновения.
Другие виды, такие как ангольский и замбийский, встречаются все реже и реже. Сегодня в Африке создаются новые заповедники, но даже при этом положение длинношеих великанов незавидно. Вырубаются леса и уничтожаются их природные места обитания, они преследуются браконьерами, ареал их обитания постоянно сокращается.
Если так пойдет и дальше, мы можем стать последним поколением, видевшим живых жирафов.
Василий Климов | Фото автора
Знак судьбы: Остальная верста
«Я — ваш, и вы должны быть моей.
Спросят вас: «Чья вы?» — и вы должны ответить:
Алексея Алексеевича Игнатьева…»
Наташа
Выпускница филармонических курсов мадемуазель Наталья Бостунова впервые близко, а не с галерки увидела Шаляпина. На благотворительном ужине в пользу нуждающихся актеров кумир москвичей, правда, несколько перепил, рассердился и разогнал жавшуюся к нему толпу любопытных. Наташа, сидевшая почти рядом, тоже поднялась, чтобы уйти, и вдруг услышала:
— Барышня, отвезите меня домой… Жена, наверное, волнуется. Не откажите, Христом Богом прошу. Это недалеко, на Новинском бульваре.
Девушка прикинула: в кармане у нее 40 копеек. Пожалуй, хватит... И вот массивная дверь закрылась за Шаляпиным. А она ночью пешком пошла на свою Долгоруковскую. Путь был вполне достаточным, чтобы вволю поразмышлять о том, как в ее 17 унизительно быть неимущей, жалко одетой и жить в холодном полуподвале, не имея никаких видов на будущее. А ведь она старалась: к актерскому образованию прибавила еще хореографическое, на свои гроши брала уроки танцев у знаменитого балетмейстера императорских театров Хлюстина. Поиски работы кончились тем, что держатель знаменитого ресторана господин Омон, согласившись взять ее в качестве танцовщицы, вкрадчивым голосом проговорил: «Окончание ровно в 1 час ночи, но дамы не имеют права уходить домой до 4 часов утра. Обещайте, что будете вести себя хорошо — без капризов и предрассудков. Это наши правила». Вот тогда Наташа и подумала, что отец ее, премьер киевской оперетты Владимир Бостунов, был, пожалуй, не так уж и не прав, пообещав удавить дочь на ее длинной косе, если та надумает пойти в артистки. Правда, скоро ему стало все равно — он бросил их с матерью, и та от позора и горя уехала с едва окончившей гимназический курс дочерью в Москву.
...Первое замужество Наташи — в пятнадцать с половиной лет — следует рассматривать как попытку обрести хоть какую-то опору в жизни. Ничего хорошего из этого не вышло: похоронив крошечную дочь, Наташа, расставшись с мужем-офицером, покинула квартиру своего свекра генерала Труханова, в одночасье спалив за собой все мосты.
«Будущее? Душа моя никогда, ни при каких обстоятельствах страха не ведала, но я терпеть не могла и не могу иллюзий… На все следует смотреть трезво, не обольщаясь», — писала впоследствии Н.В. Труханова-Игнатьева.
Это редкое сочетание безоглядного порыва, способности романтически броситься в неизвестность, очертя голову, с трезвым, не поддающимся никаким обольщениям взглядом на жизнь, на людей, на обстоятельства, находит свое объяснение в ее родовых корнях. Отец Наташи — Владимир Давыдович Бостунов — был «потомственным» цыганом, мать — Мари Браун — стопроцентной француженкой. Уроженка Эльзаса, славящегося людьми прагматичными, чувствовала себя в России тем не менее совершенно своей. Можно представить, как удивилась она, услышав слова дочери, звучавшие не просьбой, а приказом: «В Париж! В Париж!» Да! Наташа решила взять приступом столицу мира. И вот без гроша в кармане они в Париже. Бедных родственников никто не ждал. Мать плакала, как утраченное счастье вспоминая ее «милу Моску». Наташа в поисках работы с утра до вечера носилась по театрикам, варьете, ресторанчикам, умоляя позволить ей показать танцевальное умение. Шел 1904 год. Ей — девятнадцать.
Пройдет совсем немного времени, и Наташа будет даже не на пути к восхождению — она окажется на самой вершине. Громадная квартира с высоченными окнами и потолками будет полна первоклассной мебели, бронзы, фарфора, живописи. Здесь найдут себе пристанище редкая библиотека и уникальная коллекция вееров, страстно собираемых хозяйкой. А сама Наташа получит в Париже прозвище — «бриллиантовая Труханова».
В короткий срок актрисулька-неудачница превратилась в кумира избалованной парижской публики, в большого мастера танца, безусловно внесшего свой вклад в историю хореографии.
Уже прославившись, Наташа брала уроки у знаменитой мадам Марикиты, грозной, въедливой, злоязычной грозы всех примадонн. На последнем уроке Наташа получила от нее фотографию с надписью: «Самой странной из моих учениц».
— Почему же я странная? — спросила Труханова.
— Да при вашей внешности вы могли бы ничего не делать. А вы беспримерная работяга. Разве не странно?
Труханова быстро переместилась с второразрядных подмостков на самые прославленные и серьезные: «Скала», «Фоли-Берже», «Эльдорадо», «Мулен-Руж», «Олимпия». Эти названия, так много говорящие сердцу французов, и не только их, чередуются с «классическими» Гранд-опера, Шатле, Комической оперой. Следуют триумфальные гастроли в Испании, Англии, Германии, Румынии, Австрии.
В самой же Франции — и это надо отметить особо — в связи с громадным интересом к гастролям Русского балета Дягилева, обставленным с колоссальной пышностью, популярность Трухановой-танцовщицы могла бы, казалось, пойти на убыль. Но этого не случилось — в залах по-прежнему был аншлаг. И не в последнюю очередь потому, что Труханова была одержима страстью совершенствоваться, искать новые формы танцевального искусства.
Самые знаменитые люди в этой области становятся ее друзьями, коллегами, единомышленниками: Морис Равель, Макс Рейнгардт, Сен-Санс, на музыку которого «Пляска смерти» Труханова создала хореографическую миниатюру, буквально потрясшую композитора. В одном из писем на родину Л.В. Собинов не скрывал своего удивления от ослепительного взлета Наташи: «Труханова вся полна мыслями о своих танцах. Я даже не ожидал, что это у нее такое серьезное занятие… На столе у нее фотография Массне с самой лестной надписью. В будущем сезоне она танцует здесь новый балет его». С фотографией Жюля Массне, упоминаемой Собиновым, Труханова не расставалась всю жизнь. «С почтительным восхищением», — написано на ней.
Все, кажется, достигнуто. И в то же время всего еще с избытком: красоты, молодости, славы, богатства. Но как странно устроен человек! С каким восторгом вспоминала экс-примадонна парижской сцены тот момент, когда ей удалось уговорить ювелира тотчас выдать деньги за ее последнее бриллиантовое кольцо и купить на них билеты до «красной» Москвы — для себя и для того человека, который стал для нее всем.
Алексей
«Дворяне — все родня друг другу», — писал Пушкин. Игнатьевы — тому подтверждение. Многовековая история этого рода накрепко связала их с самыми громкими российскими фамилиями. Татищевы, Бутурлины, Карамзины, Апраксины, Голицыны, Мещерские — список можно продолжить. Все это игнатьевская родня большей или меньшей близости. Но если чем и гордился один из сыновей командира кавалергардского полка графа Алексея Павловича Игнатьева — тоже Алексей, так это тем, что они всегда были военными и что их фамилия значилась на самых славных и драматических страницах русской истории. Наполеоновская эпопея, взятие Парижа, Сенатская площадь, Балканы, Русско-японская война — нигде не обошлось без Игнатьевых. По традиции они служили в кавалергардском полку. Первая рота кавалергардов была сформирована Петром Великим в канун коронации его супруги, государыни Екатерины Алексеевны.
И, словно осененные могучей дланью Петра, кавалергарды всегда были на особом счету, принимая в свои ряды отпрысков столбовой русской аристократии, душой и телом безраздельно преданной царю и Отечеству. Все государи, государыни, их чада и домочадцы знали своих кавалергардов едва ли не поименно.
При Павле кавалергардские эскадроны были преобразованы в полк, боевым крещением которого — уже при Александре I — стал Аустерлиц. Тот подвиг кавалергардов в бурной российской истории уже позабыт, но именно они буквально своими телами прикрыли отход русской армии, спасая ее от разгрома. Да и ход Бородинского сражения во многом был предрешен героическим поведением Кавалергардского полка. И странное дело — эти от рождения баловни судьбы, выросшие во дворцах, казалось бы, вдрызг избалованные и изнеженные, по первому звуку полковой трубы могли сутками не слезать с лошадей, неделями не раздеваться и не спать, питаться у солдатских котлов, терпеть стужу и проливные дожди, выволакивать пушки, тонувшие в дорожной грязи, и идти в бой наравне с солдатами. Идти на славу или на гибель, заказав себе путь к отступлению. Те же, кому выпало жить, потом снова появлялись в столицах, кружа головы дамам, соря золотом и шаля напропалую. Они могли, как стая сладкоголосых птиц, рассесться на ветвях деревьев под окнами жены императора Александра I и спеть ей серенаду. Правда, шутили не всегда безобидно. Два кавалергарда — будущие декабристы Лунин и Волконский — научили собаку по команде «Наполеон!» прыгать на прохожего и срывать с него шапку...
