В ночь на 19 июля русские войска отошли на Ляньдясаньскую позицию — Восточная группа, и на Айсянцзянскую — Южная группа.
19 июля бригада Любавина в полном составе выступила вверх по Тайцзыхэ к Цзянчану с целью совместной атаки этого населенного пункта с частями отряда полковника Мадритова.
24 июля произошел бой, в котором отряд потерял одного казака убитым и 7 ранеными. Бригада отошла к Сандянзаю. Ни тот ни другой отряд свою задачу не выполнил из-за явного преимущества японцев в силах и средствах на этом направлении.
Бригада Любавина отошла и заняла позицию сторожевых охранений по Тайцзыхэ, имея центр в 6 верстах к востоку от Бенсиху, у деревни Уйнюнин, а фланги — правый — в Бенсиху, и левый — у Бьеленпуза — Сяосыр (Сяосырь).
До первых чисел августа бригада свои действия ограничивала высылкой отдельных дозоров на левый берег реки и в поддержании связи между Бенсиху и отрядом Мадритова.
Боясь обхода флангов японцами, русское командование растягивало фронт обороны, поручая жидкой цепи из 8–9 казачьих сотен вести «упорную оборону».
18 июля японцев контратаковали своими передовыми подразделениями части Восточного отряда. Бой произошел у пагоды, к востоку от Тхавуана. Цель наступления русских — выяснить, какие силы противника прибыли на это направление, не была достигнута. Потеряв более 1000 человек убитыми и ранеными, Восточный отряд отошел к Тхавуану.
При вывозе раненых из отряда генерала Келлера «летучей колонной» Красного Креста руководил князь Ширинский-Шихматов, который сидел возницей на одной из повозок.
Очевидцы боя у Тхавуана рассказывали потом, что «отряд Келлера дрался хорошо».
С 18 на 19 июля произошел бой у Сихояна, в котором принял участие 10-й Армейский корпус генерала К.К. Случевского и приданные ему артиллерия и 1 — й Аргунский полк из отряда Ренненкампфа. Цель наступления — восстановить и улучшить положение Русской армии на этом участке. Потери составили 50 офицеров и 1500 солдат убитыми и ранеными.
Во время боя дорогу от Сихояна к Мукдену прикрывала бригада Любавина, в которую вошли 2-й Верхнеудинский и 2-й Читинский казачьи полки, действующие в качестве корпусной кавалерии Восточного отряда.
После боя у Сихояна русское командование задумало новую наступательную операцию, но подготовка к ней велась медленно, нерешительно.
Генерал Куроки не стал дожидаться, когда русские войска подготовятся, и сам перешел 31 июля в наступление, атаковав 10-й Армейский корпус и Восточный отряд у Лагоулина.
В результате ожесточенных боев 10-й Армейский корпус и Восточный отряд отступили к главной Ляолянской позиции.
Во время боя на Янзылинском перевале погиб начальник Восточного отряда Ф.Э. Келлер, который находился на артиллерийской батарее и попал под разрыв шрапнельного снаряда. Начальником отряда стал генерал Кашталинский, командовавший до этого 3-й стрелковой дивизией.
Отказавшись от активных наступательных действий, русское командование потеряло инициативу и перешло к оборонительным действиям.
Нерешительность в действиях главнокомандующего Маньчжурской армией А. И. Куропаткина, приверженность к обороне объяснялись его защитниками как нежелание нести неизбежные потери при наступательных действиях.
Забегая вперед, хочется отметить, что в военной среде во время Русско-японской войны и после ходили разговоры о «гражданском мужестве и долге» и «военном мужестве и долге». Многие задавались вопросом, что важнее: сберечь жизни сотен людей или до конца выполнить свой долг?
Защитники «гражданского мужества и долга» считали, что при определенных обстоятельствах не зазорно сдать крепость, которая еще может сопротивляться; броненосец, еще находящийся на плаву и имеющий исправное вооружение; отступить под воздействием превосходящих сил противника, не попытавшись вступить с ним в бой; не наступать, а обороняться, так как наступающий всегда несет большие потери, чем обороняющийся. И все это объяснялось необходимостью сохранить жизни людей, своих подчиненных.
Другие отстаивали принципы «военного мужества и долга», призывая до конца исполнять свой воинский долг, пусть даже ценой собственной жизни и жизни сотен и тысяч солдат.
Эту полемику подхватила пресса, лжепатриоты от пера, оправдывающие предателей-командиров: генералов Стесселя, Фока, сдавших японцам Порт-Артур, командиров крейсеров и броненосцев, спустивших флаги, когда можно было бы еще сражаться.
Писаки-человеколюбцы хотят победы без крови, но войны без жертв не бывает, и уж коль выпала народу участь воевать, то и надо воевать так, чтобы потом не мучил позор всю нацию за свою беспомощную армию, опозорившую себя бесчестными действиями командиров и начальников, от которых зависело сражаться или сдаться на «милость» победителей.
Заботу об армии надо проявлять не на страницах газет и журналов, жалея солдат, а отдавать предпочтение ей во время подготовки к войне еще в мирное время. Армия должна быть силой, способной защитить свой народ и границы его существования. Потерь будет тем меньше, чем лучше обучен будет каждый солдат и офицер, чем лучше они будут вооружены и обеспечены всем необходимым для боя и чем выше будут их морально-психологические качества, чувство долга, чести, достоинства и ответственности за судьбу своего государства.
Все это создается и формируется в мирное время не пацифистскими речами, а всесторонней заботой правительства и народа о своей армии, пропагандой ее лучших боевых традиций и великой миссии защиты Отечества. Государство без хорошей армии — легкая добыча для желающих оторвать кусок территории, в чем вряд ли кто будет сомневаться. Сегодня — мир, а завтра?..
К счастью, в Русской армии сторонников «военного мужества и долга» всегда было большинство.
Заканчивая повествование о действиях забайкальских казаков в доляолянский период, необходимо отметить, что многие начальники в Русской армии свои просчеты оправдывали отсутствием точных разведывательных данных о японских войсках, и в этом якобы виноваты казаки, которые должны были эти данные добывать. Им вторили иностранные военные агенты при штабе Маньчжурской армии, не удосужившиеся хоть раз побывать в казачьем разъезде, прорывающемся через линию сторожевого охранения противника.
Генерал Гамильтон, описывая события Русско-японской войны в «Записной книжке штабного офицера», хвалит, как может, японскую разведку и ругает наших казаков.
А так ли это в действительности? Неужели наша войсковая разведка была так плоха? Неужели японская кавалерия добывала требуемые командованием разведывательные данные лучше казаков?
Приведенные примеры деятельности казаков и их командиров в течение 7-месячного хода войны наглядно доказывают, что при всех имевшихся недостатках казачьи разъезды по мере сил и возможностей эту задачу решали.
Выводы Гамильтона грешат перед истиной: во-первых, они однобоки; во-вторых, пристрастны; в-третьих, выгодны для него. Ни он и никто другой из критиков казаков не брали во внимание условия боевой работы казачьих разъездов. Достаточно сказать, что местность, на которой они воевали, представляла собой сплошной горный массив с хребтами, являющимися водоразделом огромного количества рек. Кроме того, горы вокруг хребтов разбросаны хаотично, перевалы следуют один за другим. Дорог, в прямом понимании этого слова, нет. Долины, по которым возможно движение войск, пересечены множеством рек, в сухое время проходимых вброд, но превращающихся в непроходимые бурные потоки в период дождей. По пешеходным тропам при преодолении перевалов приходилось спешиваться и двигаться по одному. По ним совершенно невозможно было двигаться обозу и артиллерии.
Противник надежно перекрывал сторожевыми заставами все удобные подступы к своим охраняемым войскам — но и то казаки умудрялись забираться в глубокий тыл японцев, терпели лишения, ранеными и больными попадали в плен, а то и просто гибли в какой-нибудь расщелине или в лесу от голода и ран, не имея возможности выйти к своим.
В то же время ни одного японского кавалериста в тылу наших войск никто не видел, а перед фронтом дальше своей пехоты они не заходили.
Таким образом, судить о японской войсковой разведке надо было объективно, она не заслуживала той похвалы, которую ей воздавали.
Другое дело, что агентурная разведка у японцев была поставлена хорошо — но кто мешал нашему командованию посылать китайских агентов в японский тыл, тем более что они охотно брались за эту работу, если им хорошо платили. Но это уже не войсковая разведка, и пенять за это казаков не следует, не они содержали агентов.
Но даже при том что японские шпионы в изобилии наводняли русский тыл, японское командование не всегда имело точные данные о действующих русских войсках. Например, японцы считали, что при атаке на Бенсиху участвовала дивизия Ренненкампфа в 1500 шашек, а в действительности это были казаки бригады Любавина, состоявшей из двух сотен 2-го Нерчинского и трех сотен 2-го Аргунского полков, насчитывающих в своем составе всего 400 шашек.
