Сегодня Николай Петрович побывал в местном краеведческом музее, просмотрел архивы двадцатых годов, подшивки местной газеты. Это было увлекательное занятие, словно путешествие в прошлое на фантастической машине времени. Особенно его интересовала подшивка за 1923 год.
Именно с этой подшивке он ожидал встретить в отделе местной хроники интересующее его сообщение. Но он его не встретил. Следовательно, оставалось поговорить со стариками.
Можно бы поговорить и со сторожем школы, но сторож как будто приезжий. Да и вообще сторож пока оставался в стороне от этого дела. Однако Никитин съездил в Алексеевку и узнал, что ни на какой свадьбе тот там не был.
Уже сидя и автобусе, Николай Петрович достал из кармана бумажку, перечел список некоторых стариков, данный ему в сельсовете. Список был небольшой — всего девять человек. Николай Петрович почему-то обратил внимание на фамилию Полозова. «Полозов, Полозов… Ах, это фамилия той девушки, которая осматривала раненого там, на окраине совхоза. Верно, ее дед. Нужно будет позвонить этой девушке, попросить, чтобы послала своего деда ко мне. Или я сам съезжу в совхоз, если нужно».
В совхоз ехать не пришлось, потому что Яков Семенович Полозов сам явился к майору. Он оказался седым, гладко выбритым, худым и невысоким стариком. Одет Яков Семенович был в старомодный китель с прямыми плечами, в хромовые начищенные сапоги, спускающиеся гармошкой.
В руке держал твердую, как железо, негнущуюся фуражку.
Можно было подумать, что это какой-нибудь бывший военный или ответственный работник. Но он оказался каменщиком.
На чернявого немолодого майора милиции старик смотрел с некоторым недоумением: чего это ему вдруг надо? Но когда майор объяснил, что его интересует одна старая история, один случай, про который, возможно, слышал кто-нибудь из местных жителей, особенно пожилых, каменщик заинтересовался.
— Так вы, значит строитель? — переспросил майор.
— Точно. Могу и плотничать, и по бондарному делу.
Только, конечно, годы мои миновали… А то кто всю эту строительству производил? Мы производили, наше поколенье.
Яков Семенович начал перечислять жилые дома и магазины, школы и предприятия, которые построены при его участии. Перечисляя, он загибал пальцы, но пальцев не хватило.
— А дом Грибанова вы перестраивали?
— А как же! Мы его под школу переделывали в двадцать третьем, кажись, годе… Сам-то хозяин, Фролка Грибанов, еще в гражданскую с кадетами убег, и в его хоромах разные учрежденья бывали. А потом под школу их предназначили. Только это мелкое дело, я про него и забыл.
«Подтвердится моя гипотеза или не подтвердится? — думал Николай Петрович. — Но ведь о кладах не только в романах пишут. Нет-нет да и мелькнет в «Известиях»…
А почему бы и здесь не может случиться? Ведь что-то они искали?»
— И в подвале работа была, Яков Семенович?
— Была и в подвале. А что? — в глазах старого каменщика мелькнуло удивление. — Так вы тоже про шкатулку слыхали, товарищ майор?
— Слыхал, — схитрил Николай Петрович.
— А я думал, сколько лет прошло, никто и не помнит.
А тогда, говорят, даже в московских газетах про ту шкатулку писали.
— Про ту, что в подвале нашли?
— Про нее. Ее наш напарник обнаружил, Куэьма Фомин, как стали мы перегородку ломать в подвале. Обнаружил он, значит, ее, а в ней клад николаевские золотые деньги и брильянты! Фролка Грибанов, когда бежал с белыми, так про запас и спрятал. Дескать, вернусь-возьму.
— А Фомин этот жив?
— На войне убит. Под Смоленском.
Старик замолчал, взволнованно вертя фуражку в коричневых пальцах.
Майор посмотрел на его руки:
«Поработал на своем веку человек…»
— Вы фуражку-то на окно положите, отец. И не волнуйтесь, — сказал он. Ну, нашли ту шкатулку. А потом?
Старик помолчал. Ему, явно, самому было интересно узнать дальнейшую судьбу клада. Но он не знал.
— На те богатства еще школу построили, — проговорил он неуверенно. Или даже две… Или машин накупили, товаров… Зря, конечно, не истратили те деньги, товарищ майор. Это точно.
— И я так думаю, — согласился Гарин. — Ну, спасибо вам, отец, извините, что потревожил.
Старый каменщик ушел. Майор довольный, прошелся по кабинету. Потом, вспомнив о чем-то, поднял телефонную трубку:
— Леонид Иванович, вы?
— Я, Николаи Петрович.
— Не получены еще данные о стороже школы, о Зуеве?
— Получены, да еще какие!
— Тогда давайте.
Через минуту Никитин показался в дверях. В руках он держал листок с приклеенной фотографией.
— Вот, Николай Петрович, ваше предположение правильно, в самую точку, как говорится, попали.
— Значит, Грибанов?
— Грибанов. В тридцать пятом году он переменил паспорт. Взял фамилию отчима, Зуева… Родной отец его умер гораздо раньше.
Майор внимательно посмотрел на полученные данные, на фотографию пожилого мужчины:
— Грибанов. Сын купца Грибанова. Когда он уехал с отцом из слободы Александровской ему всего десять лет было. Но о шкатулке знал, помнил…
На столе зазвенел телефон.
— Да?.. Слушаю, слушаю, товарищ полковник! Что — самоубийство? Какое самоубийство? А, понятно!.. Вот так история!.. Хорошо, товарищ полковник, сейчас выезжаем.
Гарин положил трубку и несколько мгновений сидел неподвижно, как бы осмысливая услышанное. Потом поднял глдза на лейтенанта:
— Вот дела, Леонид Иванович!.. Проворонили мы.
— А что?
— Сторож-то этот, Грибанов, полчаса назад найден мертвым, Повесился у себя в школьном дворе, в сарае.
В этом щелястом дощатом сарае хранились дрова и уголь. К лету дров не оставалось, но уголь еще имелся.
Порядочная угольная куча чернела у стены, как раз напротив входа.
Сторож висел на веревке, привязанной к брусу под потолком. Прикинув взглядом высоту, майор убедился, что дотянуться до бруса и привязать веревку можно было только взобравшись на угольную кучу. Ничего другого подходящего — ни ящика, ни табурета — в сарае не было.
Коле Рябову казалось, что дело тут совсем ясное и долго разбираться не придется: «Значит, так… Залез на уголь, привязал петлю, потом сунул в нес шею и сиганул с кучи».
Но остальные, видимо, думали иначе.
Оспанов опять фотографировал помещение и даже узел, которым была прикреплена к брусу веревка. А когда сторожа вынули из петли, то майор приказал вынести его во двор и положить на траву вблизи сарая. Любопытных во дворе школы набилось немало.
Врач указал майору на следы от веревки, еще ясно видные на шее мертвого:
— Две странгуляционные борозды, Николай Петрович…
Майор кивнул:
— Понятно!
— Одна параллельно к подбородку, прямая, другая — косонаправленная. И следы пальцев… вот эти кровоподтеки… Думаю, что его задушили.
Майор махнул рукой:
— Дело ясное. Взгляните на ботинки покойного.
Чтобы привязать веревку к балке под потолком, самоубийца должен был взобраться на угольную кучу. Но почему же тогда на подошвах его ботинок никаких следов угля?.. Скорей всего, сторожа убили во флигеле, принесли а сарай и инсценировали самоповешение. Даже не несли, а волокли по земле, указал майор на дорожку от флигеля до сарая. — Вон следа волоченья… Войдемте!
Открыли дверь флигеля и по знаку Гарина задержались у входа. В тесной комнате все было сдвинуто с места. У порога валялась бутылка из-под водки, мерцал разбитый стакан. Стол был перевернут, занавеска с окна сорвана, вся а красных пятнах.
— Боролись, — произнес врач.
Помолчали.
— И молодой одолел старого, — добавил кто-то.
В тот же день, вечером, майор Гарин доложил своему начальнику результаты следствия по делу о самоубийстве сторожа школы:
— После случая с Евдокимовым Грибанов, по-видимому, испугался. Быть замешанным в убийстве вовсе не входило в его планы. Он искал сообщника для того, чтобы только овладеть шкатулкой.
— А действовать один не решился, — вставил полковник, машинально перелистывая отпечатанный на машинке доклад майора. — Что ж, гипотеза поставлена правильно.
— Да, Грибанов искал решительного сообщника, потому что сам уже стар был, да и, пожалуй, трусоват к тому же.
Он передал своему напарнику ключ от квартиры директора и рассказал, что в одной из комнат должен быть люк в подвал, где отец когда-то спрятал шкатулку. Сам же в этот вечер исчез с территории школы. Уборщице он сказал, что едет на свадьбу к внуку. Но когда выяснилось, что дело затормозилось, что его сообщник убил человека, Грибанов струсил. Он, быть может, даже предлагал отказаться от всего этого дела, вилял, хныкал. Сообщник мог заподозрить его даже в измене. У этого сообщника в преступных делах большой опыт.
— Уже установили?
— Да. Следы пальцев, обнаруженные на стенках шифоньера и на бутылке, найденной во флигеле, принадлежат, согласно данным картотеки уголовного розыска, крупному рецидивисту… Пять судимостей, три побега, десятки ограблений. Этот на все пойдет, товарищ полковник. Как говорится, отпетый… Последняя его фамилия — Крюков.
