Это режиссер планетарной социальной катастрофы.
Это Владимир Ленин.
Ленин опять с нами – на девяносто минут его воскресил Александр Сокуров в своем новом фильме "Телец".
Первая картина из задуманной режиссером тетралогии о вождях XX века, "Молох", рассказывала об одном дне из жизни Адольфа Гитлера, в нынешней работе Сокуров взялся за куда более близкую, больную и живую для русской публики фигуру. Кажется, еще никогда Сокуров, затворник, поглощенный своим каторжным, монастырским трудом, так не хотел быть понятым – и он снял ясное, прозрачное кино, почти бестселлер, попытавшись максимально раскрыть для зрителя свое довольно-таки герметичное художественное пространство. Сокуров создал абсолютно художественный фильм – без идеологии, без "предрассудков любимой мысли" (выражение Пушкина), без конъюнктурных или коммерческих соображений, на пределе возможной и подвластной ему эстетической выразительности. Как правило, наша критика бессильна перед такими явлениями – когда из картины нельзя вытащить маленькую понятную идею или мораль, всякая художественность обычно называется "любованием". Если у Сокурова в кадре умирающий – значит, он любуется умиранием, если больной – любуется болезнью; в "Молохе" никто не болел и не умирал, а все ели, пили, танцевали и развлекались, – и критика решительно не знала, что и сказать о картине… Действие "Тельца" происходит летом 1922 года, когда больной "странной и непонятной", как говорил сам Ленин, болезнью – окончательный диагноз был "атеросклероз от изнашивания", что выражалось в периодах правостороннего паралича и помутнения сознания, – вождь отправлен на лечение в Горки и полностью изолирован от мира. В сильный сценарий Юрия Арабова искусно вплетены многие реальные факты, вещественная среда воссоздана с характерной для Сокурова и его съемочной группы колдовской тщательностью, а сложнейший, занимавший много часов портретный грим Леонида Мозгового (Ленин) и Марии Кузнецовой (Крупская) не заметен ни секунды. Все призвано затянуть зрителя внутрь фильма, заставить провести с героями один летний день и поверить: было именно так. Не будем все-таки путать неведомую нам историческую правду с художественной – это сокуровский Ленин, увиденный сокуровскими глазами (режиссер здесь является и главным оператором – редчайший случай).
Владимир Ленин был поставлен на шестой части суши вместо Иисуса Христа. Его лицо заменило Божий лик, его жизнь и его речи изучались вместо Священного Писания, его славили поэты, его младенческий образ в центре пятиконечной звезды носили на груди дети, его имя было клеймом на огромной стране, и этот фарс продолжался более семидесяти лет. По всем приметам, Владимир Ленин был избран на роль Антихриста – личности, противоположной Христу, призванной соблазнить народы. Но роль – это не человек. А что за человек был Владимир Ленин и что с ним стряслось, мы начали было обдумывать в конце восьмидесятых годов, да и бросили.
Кто-то еще потоптался возле лавочки, торгующей Лениным, кто-то позубоскалил насчет маленьких и лысых, от которых одни беды, но очень скоро сделалось как-то не до того. Не осмыслив прошедшего, взялись на скорую руку варганить настоящее – и сварганили. Народ, отвергнувший своего Бога и осквернивший свою землю, и не подумал хотя бы извиниться перед ними. Нет, он по-прежнему готов винить в своих несчастиях кого угодно, кроме себя, и чем-то постоянно недоволен. Этот народ принял полную меру адской муки, вынес гнев Божий, видел над собой ужас кары Господней – и так ничего и не понял. Придется додумать то, что не додумали, "не можешь – научим, не хочешь – заставим", как говорилось в пионерской речевке. Дверь в прошлое вновь неумолимо открывается, впуская отринутые тени. И эти тени словно бы сами находят себе воплотителей. Эти тени тревожат наших лучших режиссеров – воззвали они и к Александру Сокурову.
Сокуров отдал многую дань художественному своеволию, даже художественным капризам, но постепенно домучился до строгой и точной речи, до исполнения серьезных и общих задач. Дар его не назовешь солнечным – скорее, ангел сумерек пролетел над колыбелью будущего режиссера. Резкий и сильный шаг к осмыслению демонических подмен и провокаций в истории Сокуров сделал в картине "Молох", рассказывающей с классицистской ясностью сюжета и актерских работ об одном дне жизни Адольфа Гитлера. "Телец" в известной степени сделан "по лекалам" "Молоха" (обычный день необычного человека, включающий прогулку, обед, общение с близкими), но и отличается от него не меньше, чем Ленин от Гитлера. Гитлер – он, как известно, капут, а Ленин – вечно живой. В "Тельце" чувствуется совсем иная мера тревоги, страдания, горестного изумления, напряженного вглядывания в избранный "объект". Сокуровский Гитлер бывал смешон и жалок, сокуровский Ленин в воплощении актера-медиума Леонида Мозгового – трагичен.
Все то, что было так далеко и так чуждо гениальному политическому животному В. И. Ленину – природа, частная жизнь, семья, болезнь, то есть самая обыкновенно-человеческая материя жизни, – то и навалилось на него, воинствующего материалиста, жившего, однако, лишь исключительными конвульсиями своего уродливого, но могучего духа. Об этом парадоксе писал В. В. Розанов – русские революционеры, аскеты и подвижники, по его мнению, были воспитаны христианской идеологией и культурой, а материализм и позитивизм, за который они всю жизнь воевали, мог породить одних воров и циников. Коммунистическое здание повалится в третьем-четвертом поколении, считал философ.
Сокуровский Ленин испытывает обыкновенную человеческую трагедию войны духа и тела – и в полном соответствии с его учением материя оказывается первична. Как духовное существо, Ленин в ярости, он ненавидит свою болезнь и не смиряется с пучиной унижения, в которую она его погружает ежеминутно. Тело, внешне довольно крепкое тело мужчины средних лет, его возят в каталке, носят на руках, моют в ванне, кутают, вытирают, одевают, кормят… властитель, по одному слову которого двигались миллионы, лишился власти над собственным телом. И это только начало кошмара.
Вскоре это злосчастное тело, выпотрошенное, будет месяцами плавать в формалине и глицерине по инициативе ученых, дворян, профессоров Збарского и Воробьева (никаких народных просьб забальзамировать Ленина не было, семья Ленина была против, советское правительство отнеслось к идее скептически), а потом до скончания веков лежать на всеобщем обозрении…
Вспышки ясного и беспощадного сознания, преображающие в "Тельце" это до ужаса знакомое лицо, провоцируют представить, каким бывал этот человек в силе и могуществе. Волевой, насмешливый, недобрый, упрямый. При этом – сохраняющий четкий отпечаток дворянского происхождения. Заподозрив в докторе шпиона, говорит с ним по-немецки, к жене обращается на "вы", узнав за обедом, что обстановка "экспроприированная", в гневе крушит и ломает все кругом. Он все-таки русский дворянин, а не семинарист-недоучка. Он из ворованного серебра есть не будет.
Дитя XIX века, воспитанник русской литературы, Ленин Сокурова в исполнении Мозгового сделал с собой и своей жизнью нечто подлинно жуткое, находящееся за гранью обычного человеческого понимания. Ощущение тяжкого непоправимого несчастья, которое произошло с этим человеком, сопровождает зрителя от начала и до конца. Ибо это не карикатурный тиран, не марионетка, не шарлатан, не мелкий бес. Такой человек въявь существовал – и создатели картины воплощают один день из его жизни с кропотливостью мистического наваждения, болезненно-яркого, детально разработанного кошмара. Вокруг него – та особенная, гнетущая атмосфера мелких бессмысленных хлопот и нескончаемой тоски, которая устанавливается в присутствии неизлечимо больного. И еще что-то словно витает в воздухе – какое-то марево, темное, тревожное, ужасное для живой души. От начала до конца картины, от утреннего пробуждения до послеобеденной прогулки в парке, герои "Тельца» окружены природой, тоже являющейся героиней фильма.
Если Адольф Гитлер был соотнесен Сокуровым с туманным горным пейзажем и немецким романтизмом, то Ленин существует в пейзаже русском, усадебном, воплощенном Сокуровым – режиссером и оператором – с лирической пронзительностью, не уступающей, пожалуй, Тарковскому – Рербергу в "Зеркале". Пейзажи "Тельца" достойны пера Тургенева – это мягкая, душевная природа средней русской полосы, с классической усадьбой на возвышении, аллеями, беседками, прудами и лесами. Здесь все как было, ничто не повреждено, вот-вот, кажется, выедет на заливной луг тургеневский или бунинский барин с ружьем. На природе глаза Сокурова будто проясняются от зловещего марева, в которое погружена внутренняя жизнь дома, с ее бестолковщиной, грубостью, кишением какой-то "насекомой" суеты-маеты. Природа будто нарочно укоризненно спокойна и прекрасна, безмятежна и невозмутима. Точно ей нет никакого дела до того, что "барин", выехавший на охоту, стреляет мысленно, из пальца: "Пу!" (телефон отключен, ружье отобрано), что он бросил вызов всем божеским законам, что нет ничего более враждебного и несовместимого, чем он – и она.
