Зборовский договор для Варшавы, само собой, не значил ничего. Уже в сентябре по всей Речи Посполитой стали расходиться подметные листы и пасквили, в которых «тайный шепот предупреждал всех, что мир, который служил к унижению шляхетского сословия и достоинства? не мог быть продолжителен: это значит присыпать пеплом огонь, который со времени вспыхнет снова».
На Украине посполитые читали другие листовки: «Что значит в Польше король? Ляхи народ непостоянный, они не повинуются своим королям и живут между собой в несогласии. Каждый, сколько в польской земле ляхов, хочет свое слово поставить выше слова другого. Они пишут договоры и от них отрекаются».
В ноябре сейм, конечно, не утвердил Зборовский трактат. Шляхта в самозабвенном угаре неостановимо орала, что этим договором с казаками, то есть с хлопами и быдлом, король посрамил честь польской нации и сделал ее игрушкой схизматов и данницей неверных. Королята и нобили распространяли в поветах слухи, что король Ян Казимир хочет ввести в Речи Посполитой самодержавие и этого допустить нельзя.
Во главе оппозиции Зборовскому договору с украденным львовским миллионом выскочил Бешеный Ярема, объявивший себя «единственным защитником польской свободы»/ Вишневецкий подстрекаk пьяных в грязь панов прокричать на сейме его великие коронным гетманом, чтобы геройский князь мог отомстить этим ракалиям казакам, и заявляя в узком кругу:
– Если сейм не сделает по-моему, я сам наварю Речи Посполитой такого пива, что будет горше Хмеля.
Тайная стража казацкого гетмана аккуратно донесла эти неосторожные княжеские слова польскому королю, и Ян Казимир прилюдно поклялся, что пока он на троне – Вишневецкому великим коронным гетманом не бывать! Правильное решение, ваша ясновельможная милость.
Королята с урчанием сцепились с Яном Казимиром за власть, объявив Зборовский договор «бесчестьем Польской Короны и Великого княжества Литовского». Король громко огрызнулся: «Вы, нынешний злой народ, добрую славу наших рыцарских предков погубили и всей отчизне такое зло причинили, что и стыдно в хрониках описать – меня, монарха своего, чуть в узники неприятелю не выдали, спасаясь бегством и прячась под возы».
Король попытался загнать Хмельницкого в смертельную политическую ловушку, то ли предложив, то ли приказав вместе с Ислам Гиреем напасть на Московское царство. Богдан улыбнулся Яну Казимиру, вежливо отказал и в ловушку не попался, документально известив о ней царя Алексея Михайловича.
* * *
По приходе войска в Чигирин гетман заявил на Генеральной Раде Войска Запорожского, на которой присутствовали от каждого полка по три старшины и четыре казака:
– Радуйтесь, братья! Под Зборовом казацкая сила была поставлена на весы со шляхетской мощью и перевесила! Теперь весь мир узнает, что такое украинские казаки. Были у нас времена страшные, а теперь они минули, не будет у нас ни панов, ни ляхов, а будет на свете Украина – лучшая на свете земля!
По усим усюдам читали универсал Богдана Хмельницкого о том, что под Зборовом «был вщент потоптан гонор ляшской шляхты», и на государственном уже Днепре наступило время всеобщего восторга, которое день и ночь работавший над Украинской державностью народный вождь прерывать не торопился – слишком долго ждали свободы миллионы людей. Дождались, можно и вечерю устроить, что и гетману хоть куда! Наливай, хлопче, ковш полнее, чтобы через край лилось, как у нас на душе! Нам на здоровье – врагам на погибель! На погибель врагам – а людям на счастье!
* * *
Выпестованная и устроенная Богданом тайная стража докладывала ему все, что происходило и делалось в сенате у короля и у канцлера, уверенно проникая в тайны варшавских и виленских кабинетов, в государственные и политические замыслы Речи Посполитой. Из-за перехваченного связника-монаха погиб личный камердинер Яна Казимира, резидент гетмана Василий Верещака, расстрелянный чуть не в королевском замке. На место павших героев вставали новые отчаянные бойцы, и Хмельницкий всегда принимая только выверенные решения, основанные на надежных и многосторонних донесениях и информационных обзорах.
Уже через считанные часы он получил из польской столицы известия о том, что королята, магнаты и нобили на тайном совете решили обманывать казаков сказками о грядущих вот-вот привилеях только до тех пор, пока не будет готова новая наемная армия вторжения. Читая последнее донесение Верещаки, Хмельницкий грустно улыбался – когда на совете дошло до проблемы оплаты немецких наемников, королята, конечно, расстроились, денег не дали, но предложили ввести в государстве новый чрезвычайный налог «на разгром казаков», дело не одного месяца даже при невозможном полном согласии шляхетских поветовых депутатов. Торгуйтесь, панята, гребите чужое золото как курица лапой, а мы уж не задержим создание и укрепление новой державы.
Особые службы канцлера и сената получили приказы «изыскать все возможные средства, чтобы уничтожить Хмельницкого и в зародыше удавить рождающуюся Украину». Богдан всегда любил применять ум и хитрость, а не военную силу, болезненно принимая гибель каждого своего великолепного воина, понимая, что строить новое государство должны лучшие из лучших, а не только те, кто остается в живых после бесконечной домашней войны. В искусстве политической интриги и даже контрпровокации Варшаве до Чигирина было как до Луны, но она пыжилась и пыжилась, пытаясь сделать хотя бы вид, что разбирается в давно выработанных общеевропейских приемах информационно-психологического противодействия. Надо же – куда боевой и опытный казацкий конь с копытом, туда же и обожравшийся от лени и безнаказанности шляхетный рак с загребущей клешней.
В Киеве из Варшавы прислали номинальным воеводой и переговорщиком Адама Кисела и это посмешище Польской Короны, с удовольствием используемое Хмельницким для дезинформации сената, тут же начало лицемерно и лживо уверять Чигирин в неразрывной дружбе и вечном мире, забывая, естественно, сказать, что Речь Посполитая вовсю готовится к казачьему разгрому.
Пользуясь Зборовским затишьем, богатые шляхтичи с собственными жолнерами-наемниками от Вислы начали возвращаться на Волынь и Подолье, по гоноровой привычке сажая на кол тех, кто им не нравился, и до кого можно было дотянуться. По всей Украине тут же загремело: «Люди! Вот награда за ваше терпение! Вот образцы панской милости – наши братья на кольях! Мы опять вложили головы в то же ярмо, которое только что скинули со своей шеи. Панам наплевать на христианские заповеди. Они никогда не смотрят на то, что праведно, лишь бы была им корысть. Товарищи! Сделаемся божьими слугами на праведное мщение за муки наших братьев, еще дышащих на кольях! Оружия! Бить их всех, больших и малых панов – шляхтичей! Кара выродкам за их злодейства!
Не медливший ни минуты Хмельницкий тут же отправил на Брацлавщину и Волынь народного героя Данилу Нечая, в сопровождении десятков тысяч казаков и посполитых, обучавшихся казачеству в почти боевых условиях. Гетман заявил сенату: – Народ восстал против панов-садистов! Ведите себя достойно, шляхтичи, если можете. У вас от былой славы остались только надменность и пыхатость!
Посполитые перерезали вернувшихся панов вместе с их наемной охраной, а яростный, как и Rривонос, Данила Нечай враз стер карательный трехтысячный отряд известного князя Корецкого. Самые резвые понята успели убежать от смерти к Киселу в Киев, но киевляне тут же выперли их из древней украинской столицы в предградья.
Ян Казимир нога за ногу послал шляхте увещевание не возбуждать своими необузданными жестокостями новый яростный мятеж. Паны растопили этими предупреждениями печки и тут же стали невменяемо орать, что «этот же огонь будет и Хмелю, дайте только нам подняться!»
Богдан совсем не собирался дать панятам окрепнуть, прекрасно понимая, что нельзя всегда и везде заменять силу хитростью. Он заявил королю, что не может успокоить народ без юридического документа. Сейм напрягся сквозь зубы и 16 января 1650 года полуутвердил Зборовский трактат, копии которого гетманская канцелярия не медля разослала по всей Европе.
Богдан и Ян Казимир одновременно издали универсалы, в которых призывали, чтобы не вошедшие в сорокатысячный реестр посполитые – казаки опять подчинились своим панам, которые ненадолго притворились, что будут вести себя скромно. Хмельницкий понимал, что не бывать казаку хлопом, и передал в сенат присланные ему Нечаем, идеалом мужества, народные обращения: «Если тебе, Богдан, нравится оставаться в панской неволе, поступай, как хочешь. Мы же продолжим борьбу и выберем себе другого гетмана».
В сопроводительном письме Хмельницкий аккуратно заявил Варшаве: «Что можно сделать с возбужденными шляхетскими насилиями народом? Пока из маленького дерева вырастет большой дуб, надо ждать много лет». Легитимность и отсутствие интервенции – это необходимо Украине, но гетман совсем не собирался давать в обиду ни одного своего боевого хлопца: «Кто тронет селянина пальцем – того я трону саблей!»
