– Вот что, товарищ Бетлинг, – сурово сказал я, – мне товарищ Силаев сказал, что вы можете информировать меня о разных проделках, творящихся в автомобильном подотделе. Конечно, я буду рад узнать всю правду. Но предупреждаю вас: я готов вас выслушать лишь с тем, что, в случае надобности, вы согласитесь повторить ваши обвинения прямо в лоб инженеру К-ву. Я не терплю доносов исподтишка…
– Я понимаю, Георгий Александрович, – скромно ответил он, – и готов, когда угодно и при ком угодно, подтвердить все, что я вам скажу.
– Ну, я вас слушаю…
И он сообщил мне, подтверждая каждое слово ссылками на документы, факты, которые не оставляли места для сомнений. Совокупность их была – стопроцентная «гуковщина». Силаев, тоже знавший многое, подтверждал показания Бетлинга. Я был убежден.
Немедленно же я представил правлению вопрос об увольнении К-ва. И Крысин, и Половцова стали на дыбы:
К-в – де честнейший, преданнейший делу инженер. Обыкновенная история: все мошенники всегда находили энергичную защиту в моих «товарищах» по правлению. Однако, к счастью, «сам» Клышко в дальнейшем стал на мою сторону в этом деле. Почему – не знаю: это вопрос высшей политики. Так как Красин в то время был в Москве, то вопрос об изгнании К-ва остался пока висеть в воздухе. Но я решил совершенно игнорировать его, чтобы фактически обезвредить, и велел ему передать все дела Бетлингу. Половцова и Крысин работали против меня и даже, horribile dictu (лат. – страшно сказать.), против Клышко…
И вот, по указанию Бетлинга и Силаева, я для покупки шин вступил в сношения с известной мировой фирмой «Дэнлоп», изготовляющей первоклассные шины. Не помню уж, почему, но фирма эта упорно не хотела иметь дело с «Аркосом», и на все запросы с его стороны отвечала всегда вежливым, но решительным «нет». У меня был большой заказ на разные шины для военного ведомства. И, к моему удивлению, на мой запрос, сделанный лично Бетлингом, «Дэнлоп» вошел в переговоры и, что всего удивительнее, в дальнейшей стадии их, фирма пошла на значительные уступки Я убедился, что в лице Бетлинга нашел прекрасного во всех отношениях заведующего автомобильным подотделом… Коротко говоря, заказ был выполнен фирмой великолепно и посланные в Москву шины, были найдены превосходными, что и было отмечено в приемочном (в Москве) акте!..
Между тем, К-в продолжал числиться в «Аркосе», т. е., ничего не делая, продолжал получать жалование. И конечно, старался делать всякие гадости при поддержке своих друзей, Половцовой и Крысина. Вот одна из его «штук», к которой он прибег, чтобы понудить меня оставить его на службе. Как то он попросил меня принять его, сказав моему секретарю, что имеет сообщить мне нечто очень важное. Я принял его.
– Вот, Георгий Александрович, – начал он с самым приветливым выражением лица, – вы ненавидите меня, решили выжить меня из «Аркоса», а я вас очень люблю, несмотря ни на что… И вот, я пришел вас предупредить… Вы поручили моему помощнику Бетлингу заказать шины. Он заказал их «Дэнлопу». Это плохая фирма, которую я сознательно всегда обходил, несмотря на все его зазывания и подсылы. И вы сядете в калошу с этим заказом, в этом я уверен. А ведь заказ то для военного ведомства. И в случае, если шины окажутся плохими – a они будут плохие, в этом я не сомневаюсь – и это дойдет до Троцкого, которого я хорошо знаю, у вас будут большие неприятности… даже возможно, что вас уберут… Ведь и директора не вросли в свои кресла… и на них есть управа… Я только что говорил с В. Н. Половцовой, привел ей все мои соображения, и она посоветовала мне предупредить и вас лично, чтобы вы знали, какой неприятности вы подвергаетесь…
– Вы кончили? – спросил я, с омерзением выслушав его.
– Да… ноне совсем, – ответил он. – Если вы, – каким то ультимативно-решительным тоном продолжал он, – тотчас же не отмените этого заказа, повод для аннулирования которого я всегда найду, я должен буду сегодня же обо всем написать Троцкому, с которым я в самых лучших отношениях… Заметьте это… У вас будут большие неприятности, – уже грозно закончил он, вставая с кресла. – И это мое последнее слово!..
– А теперь, надеюсь, вы кончили? – с полным отвращением снова спросил я.
– Теперь я кончил…
– Ну, так прошу вас немедленно уйти из моего кабинета.
А затем, немного спустя, ко мне явился заведующий техническим отделом Фельдгаузен, который, «ценя» меня, предупредил о «нависшей грозе над моей головой», ссылаясь на то, что К-в уже пишет письмо Троцкому.
– Знаете, Владимир Эдуардович, – резко оборвал я его, хотя мы с ним часто встречались у Красиных (он был старым служащим «Сименс и Шуккерт» и был назначен в «Аркос» по рекомендации Красина), – я категорически предлагаю вам оставить меня в покое с вашим К-вым… Имейте в виду, что ваше «предупреждение» производит на меня невыгодное для вас впечатление… До свидания, – резко отпустил я его.
Вскоре приехал Красин из Москвы (это было в конце октября). Я ему передал всю историю с увольнением К-ва. Вполне соглашаясь со мной относительно необходимости расстаться с ним, он, тем не менее, встревожился.
– Чорт бы его драл, этого прохвоста, – озабоченно сказал он. – Пожалуй, и в самом деле напишет Троцкому… ну, и пойдет писать губерния…
– Да полно, Леонид, – возразил я, – это же просто шантаж, в котором принимает участие и друг К-ва Фельдгаузен… И, конечно, все это вранье – и дружба с Троцким, и то, что «Дэнлоп» плохая фирма…Я, по крайней мере ничего не боюсь.
– Нет, знаешь ли, надо уладить это дело без шума. Этот нахал пойдет на все, ему нечего терять… Ты согласишься, чтобы я вызвал его к себе и даешь мне карт – бланш, чтобы покончить с ним полюбовно?… Например, так, что он уходит по прошению и мы ему выплачиваем двухмесячный оклад… Согласен?
– Пожалуйста, – холодно ответил я, переходя к другим делам.
Надеюсь, читатель не посетует на меня за то, что я так подробно остановился на этом факте: он ясно показывает, каким влиянием и силой пользуются лица, вроде этого К-ва.
Скажу кстати, что много спустя, мне пришлось расстаться и с Фельдгаузеном…
Сообщу вкратце еще о «гуковщине» в Копенгагене, куда еще до меня «Аркосом» был командирован – тоже «излюбленный» – некто Кузнецов в качества агента по закупке хлебных товаров.
Просматривая его досье, аккуратно подобранное, я, точно сыщик, почувствовал, что дело пахнет «гуковщиной». На мои расспросы, Половцова, Крысин и Клышко отвечали, что это честнейший человек… Но вскоре на мое имя пришло письмо из Копенгагена от неизвестного мне лица, но не анонимное, а с приведением и адреса его автора и с выражением согласия доказать хоть на суде точность и реальность приведенных в нем фактов. Я не знаю, что именно было закулисной стороной этого предупреждения, возможно, что это был обойденный поставщик… да меня это и не интересовало. Фамилию этого лица, по-видимому, датчанина, я давно забыл.
Он писал мне, приводя точные документальные справки и подтверждения о том, что Кузнецов берет крупные взятки, завел возлюбленную, для которой накупает массу подарков, купил виллу и пр. Я сообщил об этом правлению, требуя командировать кого-нибудь для расследования дела в Копенгаген. Правление, по обыкновению стало на дыбы, защищая этого «честнейшего и преданнейшего делу» сотрудника. Опять мое особое мнение… И вслед за тем я получил второе письмо от того же автора с приведением новых подвигов Кузнецова… Я устраиваю форменный скандал и добиваюсь своего. Мне предложили командировать в Копенгаген инженера Рабиновича, о котором я уже упоминал выше… Буду краток. Он отправился в Копенгаген. Произвел расследование… Оказалась настоящая «гуковщина» со всеми необходимыми аксессуарами: любовница, поставщики, подносящие подарки, бриллианты, виллы, конечно, кутежи, оргии…
Рабинович писал мне обо всем. Он пригласил адвоката, который раскрыл все. Растрата была крупная. На все имущество Кузнецова, подарки и виллу, было наложено запрещение. Я настоял на предании Кузнецова суду, который приговорил его, кажется, к двум годам тюрьмы…
Но сколько сил и здоровья погубил я в этой непосильной борьбе со всеми этими героями и со всей этой «гуковщиной»!..
Конечно, и в Лондоне находилась коммунистическая ячейка. В нее входили коммунисты, служащее в «Аркосе» и в делегации. Их было очень немного, сколько я помню, всего человек 25, причем англичан было всего два-три человека. Господином положения в ней был все тот же Клышко. Ячейка эта, в сущности, ничего не делала. Бывали изредка собрания, на которых читались какие то доклады и решались какие то дела, к пропаганде в Англии не имевшие никакого отношения. Дела же о пропаганде, насколько я знаю, вел Клышко, который, по-видимому, был одновременно и представителем Коминтерна. Я знаю, что он расходовал большие суммы, как в Англии, так и заграницей, между прочим, посылая деньги также на условленные адреса в Индию, во Францию и пр.
