В начале Второй мировой войны, в 1939 году, в германской сухопутной армии насчитывалось примерно 140 тыс. женщин, из которых 50 тыс. женщин были собственно гражданскими служащими, а 90 тыс. считались гражданским вспомогательным персоналом (Helferinen), на который, однако, распространялись некоторые армейские дисциплинарные нормы и определенная униформа. В 1944 году около 300 тыс. женщин, относящихся как к служащим, так и к вспомогательному персоналу, служило в резервной армии и других тыловых учреждениях сухопутной армии на территории Рейха, а около 20,5 тыс. женского вспомогательного персонала служили в действующей армии и на оккупированных территориях. В люфтваффе насчитывалось около 130 тыс. женщин, а на флоте – 20 тыс. (последние несли службу только на берегу). Всего в германских вооруженных силах служило около 470 тыс. человек. В ноябре 1944 года число женщин в люфтваффе за счет мобилизации возросло до 300–350 тыс. человек, а общая численность женского персонала – до 640–690 тыс. человек, однако большинство вновь призванных не смогли использовать из-за отсутствия достаточного числа женщин-начальников, а также достаточного времени и средств на подготовку. Женщин не использовали в боевых частях и не вооружали. В конце февраля 1945 года Гитлер изменил свою принципиальную позицию о непривлечении женщин к боевым действиям и разрешил формирование одного женского батальона, чье значение, однако, должно было быть больше пропагандистским, а не военным. Однако уже в марте ОКВ издало приказ, отменяющий все прочие приказы о вооружении женщин, так что батальон так и не был создан. Оружие могли иметь только расчеты зенитных орудий и женщины, назначавшиеся в караулы[67]. В последние месяцы войны оружия уже не хватало для вооружения мужчин-призывников.
В Германии, в отличие от СССР, женщины никогда не направлялись в боевые части, а служили только в глубоком тылу – штабными писарями и делопроизводителями, радистками, машинистками и телеграфистками, медсестрами, а также наблюдателями на постах ВНОС и в метеослужбе. Поэтому потери среди них убитыми и умершими были минимальными и являлись следствием болезней и воздушных бомбардировок, а на оккупированных территориях – еще и следствием нападений партизан. Безвозвратные потери женщин вряд ли превышали несколько тысяч человек. С другой стороны, тысячи немецких женщин-военнослужащих оказались в плену, но обычно в качестве интернированных, так как практически все они были демобилизованы в апреле 1945 года.
Мобилизационная способность СССР и Германии оказалась практически равна по отношению к общей численности населения. Советский Союз мог мобилизовать несколько большую долю населения благодаря помощи западных союзников в виде ленд-лиза, что позволяло высвободить для нужд фронта дополнительную рабочую силу из промышленности, а также благодаря практически полному прекращению всякого гражданского производства уже в 1941 году, тогда как в Германии еще и в 1943 году значительная часть промышленности производила продукцию для удовлетворения нужд гражданского населения. Кроме того, в СССР в гораздо большем масштабе были привлечены для работы в народном хозяйстве женщины, лица пожилого возраста и подростки. В Германии мобилизационная способность возросла за счет использования труда иностранных рабочих и военнопленных (5655 тыс. человек в сентябре 1944 года) [68]. Однако в СССР в большей мере призывали в армию лиц пожилых возрастов.
В Красной Армии число убитых и число раненых были близки друг к другу. Замечательный белорусский писатель-фронтовик Василь Быков, автор действительно честных книг о войне, в своих мемуарах очень хорошо объясняет, почему в Красной Армии на одного убитого приходилось значительно меньше раненых, чем в вермахте, да и в других армиях Второй мировой войны: «Наши потери в наступлении были чудовищны, наибольшее их количество, конечно, приходилось на долю раненых. Легкораненые с поля боя выбирались сами; тяжелораненые нередко подолгу находились в зоне огня, получая новые ранения, а то и погибая. Выносить раненых с поля боя имели право лишь специально назначенные для того бойцы – санитары и санинструкторы. Никому другому сопровождать раненых в тыл не разрешалось, попытки такого рода расценивались как уклонение от боя. Конечно, девочки-инструкторы старались как могли, но санинструкторов полагалось по одной на роту, раненых же на поле боя всегда набирались десятки. Как было успеть при всем желании? И не успевали; раненые вынуждены были долго ждать помощи и, истекая кровью, умирали на поле или по дороге в санбат.
До сих пор в точности неизвестно, кому принадлежит «гениальная» идея использования на войне женщин. Кажется, это чисто советское новшество, в немецкой армии ничего подобного не наблюдалось до конца войны. При очевидной бездефицитности людского (мужского) материала на войне какая надобность была посылать под огонь молодых, мало приспособленных к своеобразию боевой жизни девчат? Какая от них была польза? Разве что в скрашивании досуга и быта старших командиров и политработников, временно лишившихся жен и тыловых подруг» [69].
За счет того, что у нас раненых вытаскивали с поля боя не дюжие мужики-санитары, как у немцев, а хрупкие девушки, вчерашние школьницы, равно как и за счет того, что раненых в бою (т. е. тех, кто не умер сразу же, как только его поразила пуля или осколок) в Красной Армии было в несколько раз больше, чем в вермахте, шансов у советского раненого на то, что его вынесут с поля боя и доставят в госпиталь, было на порядок меньше, чем у их немецких товарищей по несчастью. Поэтому среди советских раненых гораздо больше была доля тех, кто умирал на поле боя еще до того, как ему успеют оказать помощь. Благодаря действию этих двух факторов на одного убитого в вермахте приходилось гораздо больше раненых, чем в Красной Армии. Вследствие этого резко повышались безвозвратные потери Красной Армии, которые на порядок превышали потери вермахта.
Вот только один пример. За июль 1943 года, во время Курской битвы, потери войск Воронежского и Степного фронтов согласно подсчетам Л.Н Лопуховского по донесениям о потерях составляли 189 тыс. человек, в том числе 70,1 тыс. убитыми, пленными и пропавшими без вести. Противостоявшая им группа армий «Юг» за тот же период лишилась 46,2 тыс. солдат и офицеров, в том числе 9,3 тыс. человек – убитыми и пропавшими без вести. Из этого числа не менее 4 тыс. человек было потеряно в боях против советского Юго-Западного фронта. Тогда на долю Степного и Воронежского фронтов приходится примерно 42 тыс. выбывших из строя германских военнослужащих, в том числе около 8,5 тыс. – безвозвратно[70]. Таким образом, соотношение по общим потерям оказывается 4,5:1 в пользу немцев, а по боевым безвозвратным – уже 8,25:1. Это доказывает, что доля санитарных потерь у немцев в общих потерях была гораздо большей, чем в Красной Армии.
Точное число раненых в Советских Вооруженных Силах установить довольно затруднительно, поскольку в разных источниках фигурируют разные цифры, и не всегда понятно, к какой категории раненых относится та или иная цифра. Возможно, что ближе всего к истине цифра 19,7 млн раненых. Она получается, если мы возьмем данные о том, что в результате ранений было уволено из армии 16 % раненых. Эти данные содержатся в отчете 1946 года о работе тыла в годы войны. Если взять данные о числе уволенных по ранению красноармейцев из «Грифа секретности снят» в 3050,7 тыс., то получится общее число раненых 19 066,9 тыс. Правда, если мы возьмем данные «Грифа» о числе умерших от ран 1104,1 тыс. человек и предположим, что умершие от ран составляют 6,5 % от общего числа раненых, как это показано в отчете 1946 года, то общее число раненых получится всего лишь 16 986,2 тыс. Но мы предполагаем, что цифра уволенных инвалидов более надежна, так как если занижали, то в первую очередь – число умерших от ран. При этом речь фактически идет о числе ранений, а не раненых, так как многие бойцы были ранены более чем один раз. Число больных, показанное в «Грифе секретности снят» в 7641,3 тыс. человек, из которых 86,7 % вернулись в строй, кажется мне близкой к истине (по данным отчета 1946 года, в строй вернулось более 85 % больных). В этом случае общее число раненых и больных можно оценить в 26 708,2 тыс. человек. При этом число раненых оказывается даже меньше числа убитых на поле боя, составившего, по нашей оценке, 22,34 млн человек. Соотношение получается не 3:1, как традиционно считается, а 0,85:1. Этот парадокс легко объясним. Дело в том, что из-за огромных потерь в Красной Армии часто получалось так, что во время атаки подавляющее большинство ее участников оказывались убитыми или ранеными. В этих условиях у раненых было мало шансов, что их вынесут с поля боя, и большинство из них умирало, так и не дождавшись помощи. Как отмечается в отчете 1946 года, «потери санитаров-носильщиков в некоторых соединениях достигали 80–85 % убитыми и ранеными от огня противника» [71]. Ясно, что при таких потерях среди санитаров потери среди атакующих вообще могли приближаться к 100 %, так что большинство раненых не могли вынести с поля боя. К тому же, в отличие от вермахта, в Красной Армии значительную часть санитаров-носильщиков составляли женщины, которым очень трудно было вытащить на себе раненого бойца. Женщин направляли в санитарки для того, чтобы высвободить мужчин в качестве активных штыков для участия в атаках.
