Огородник с удовольствием погрузился в шпионскую подготовку в Боготе. Обычно, по словам бывшего высокопоставленного сотрудника ЦРУ, такая тренировка требовала месяцев обучения и многих лет для оттачивания навыков, но Огородник справился с ней в считанные недели. Он научился фотографировать документы сначала 35-миллиметровой камерой, а потом новой миниатюрной камерой T-50, разработанной ЦРУ. Крошечная камера была упрятана внутрь большой перьевой ручки. Пленка в T-50 была не слишком светочувствительной. Для съемки документов требовалось яркое освещение и твердая рука, чтобы держать камеру.
Однажды Огородник принес своим кураторам из ЦРУ неожиданную новость. Советское посольство получило совершенно секретный аналитический доклад по Китаю, который можно было прочесть только в запертой комнате в помещениях КГБ. Огородник дважды пытался пронести в комнату перьевую ручку, но это замечал бдительный охранник. Наконец он прибыл на встречу и прямо в дверях гостиничного номера объявил своему наставнику из ЦРУ: “Кажется, у меня получилось”. Сотрудник ЦРУ спешно передал камеру ожидавшему курьеру, который, не выпуская ее из рук, доставил на самолете в штаб-квартиру в Лэнгли, штат Виргиния. На пленке оказались все 50 страниц документа, кроме двух{44}.
В 1974 году Огородника перевели в Москву, что сделало его еще более ценным агентом для США. Он сообщил в ЦРУ, что у него лишь одна просьба: выдать ему пилюлю для суицида на случай, если его поймают. В ЦРУ заколебались, и Огородник вылетел в Москву без таблетки. Но у него была с собой книга, в которой были спрятаны инструкции и график коммуникаций с ЦРУ.
ЦРУ нащупывало выход из “пустыни зеркал”. Огородник стал первым агентом этой новой эпохи — но отнюдь не последним.
Глава 2
Московская резидентура
Марти Питерсон вела в Москве напряженную двойную жизнь. У нее было много дел на служебном месте в посольстве США — пять дней в неделю, восемь часов в день. В посольстве работали десятки советских людей, и восемь из них сидели рядом с Питерсон. Все они были женщины, все — потенциальные информаторы КГБ. Питерсон хорошо справлялась с работой, приходила вовремя и по окончании рабочего дня выходила повеселиться в компании с другими одинокими мужчинами и женщинами, работавшими в посольстве. Всё в ее квартире: одежда, сумочки, туфли, хозяйственные сумки, письма из дома, музыка, книги — говорило о том, что она типичная молодая американка, сотрудница посольства. Но днем она часто уходила, говоря, что идет обедать, и проводила час в московской резидентуре ЦРУ, печатая отчеты или готовясь к операции. Вечерами и в выходные она проверяла и фотографировала места встреч, доставляла и забирала посылки агентов, управлялась с электроникой, предназначенной для коммуникаций со шпионами, и постоянно была настороже: нет ли признаков, что КГБ в курсе ее занятий? Это была утомительная двойная жизнь. Днем Питерсон поддерживала обычный график обычной сотрудницы посольства, а во все оставшееся время несла полноценную нагрузку в ЦРУ. Эти две роли не следовало путать: первая должна была быть убедительной, вторая — незримой.
Питерсон — первая женщина, которая стала оперативным сотрудником ЦРУ в московской резидентуре. Ее лично выбрал шеф резидентуры Роберт Фултон, который просчитал, что КГБ не обратит внимания на женщину: в советской спецслужбе на таких ролях были задействованы лишь мужчины. Фултон, которому тогда было 49, посвятил свою служебную жизнь незримой войне с коммунизмом. Он служил в Корее в качестве офицера военной разведки, а в 1955 году начал работать в ЦРУ. Среди его заданий были разведывательные операции в Финляндии, Дании, Вьетнаме, Таиланде и Советском Союзе. Шпионаж стал его жизнью. Он был главной опорой для Питерсон: он терпеливо ждал, когда она придет в резидентуру в обеденный час, всегда был внимателен и наставлял ее в технических вопросах. У него была искорка в глазах, и он никогда не принимал себя слишком всерьез.
В 1975 году, когда Питерсон приехала в Москву, ей было тридцать лет. Она только-только начинала выкарабкиваться из своей трагедии, справляться с горем и неуверенностью в том, как жить дальше. За несколько лет до этого она поехала с мужем, Джоном Питерсоном, в Лаос, где тот руководил военными операциями ЦРУ во время вьетнамской войны. 19 октября 1972 года вертолет Джона сбили, он погиб. Потеря раздавила Марти, на какое-то время она лишилась способности что-либо делать, только испытывала боль при виде антивоенных протестов в США. В конце концов она решила пойти по стопам Джона и в 1973 году устроилась в ЦРУ. Она родилась в семье бизнесмена из Коннектикута, получила гуманитарное образование, выросла в годы холодной войны и хорошо помнила учебные воздушные тревоги в школе. Но ею руководила не столько идеология, сколько ее собственная деятельная натура. Когда приятель предложил ей попробовать себя в тайных операциях, она ухватилась за этот шанс. Питерсон была привлекательной и одинокой женщиной, и расчет Фултона оказался верным: по ее прибытии в Москву КГБ не заподозрил, что она работает в разведке{45}.
Московская резидентура представляла собой тесную комнатушку на седьмом этаже посольства. Только там Питерсон могла быть собой. За стенами этой комнаты она должна была соответствовать своей легенде. Правила были жесткие: она не могла даже выпить кофе в кафетерии с другими сотрудниками ЦРУ, не говоря уже о неформальном общении с ними, потому что вокруг повсюду были советские граждане, которые могли донести в КГБ. Но оказавшись в резидентуре, она могла расслабиться, снять напряжение и разговаривать свободно. Еще в Соединенных Штатах Питерсон прошла обучение в ЦРУ, например, она тренировалась оставлять сообщение для агента, выбрасывая погремушку из движущегося автомобиля на парковке универмага Hecht’s на севере Виргинии. Ее броски попадали в цель, но реальные задания оказались куда труднее и требовали большего напряжения. Первые несколько недель в Москве она изучала улицы, колеся по городу (часто вместе с подругой) за рулем своих квадратных “жигулей”.
Маленький радиоприемник, разработанный в ЦРУ, позволял оперативникам на улице слушать разговоры группы наблюдения. Питерсон не слышала ничего. Коллеги в резидентуре завидовали ее возможности передвигаться без хвоста. Питерсон понимала: некоторые подозревают, что она просто не видит слежки. Она была твердо намерена доказать свою состоятельность, хотя сама то и дело испытывала сомнения. Может, она и правда не видит, как сотрудник КГБ наблюдает за ней из окна квартиры или милиционер следит за ней из своего “стакана” на перекрестке? Иногда казалось легче сдаться и сказать: да, она под наблюдением, — чем пытаться доказать, что слежки нет. Но она ее не видела и так и говорила. Питерсон часто брала с собой зеркальную камеру Nikon с широкоугольным объективом, принадлежавшую ее мужу Джону, и снимала на нее места возможных тайников или секретных встреч. Никто из прохожих ни разу не поинтересовался, чем она занимается{46}.
Когда Питерсон прибыла в московскую резидентуру, операция с Огородником была в разгаре. Шпион получил кодовое имя CKTRIGON (“Треугольник”). Первые буквы CK обозначали “советский” отдел. По возвращении в Москву из Боготы Огородник получил работу в МИДе. Это не была руководящая должность, но на ней он имел доступ к секретным телеграммам, которыми обменивался головной офис с советскими посольствами по всему миру. Для ЦРУ это было просто идеально. После некоторой паузы Огородник обеспечил стабильный поток секретных документов из МИДа. Он хорошо овладел навыками съемки камерой T-50, его снимки всегда были четкими и правильно кадрированными. Он следовал процедурам, о которых с ним договорились в Боготе, и подавал сигнал ЦРУ, паркуя свою машину с 19.00 до 19.15 перед домом, где жила его мать.
Однажды, когда Огородник подал сигнал, что готов передать посылку, Фултон отправился на встречу сам. Он спокойно посадил своего пса Голиафа в машину и двинулся к лесистому холму с видом на город неподалеку от МГУ. Подъезжая к месту закладки, Фултон заметил, как за ним лениво следует группа наблюдения КГБ. Но он часто выгуливал собаку в лесу, и они не подозревали ничего необычного. Когда Фултон открыл дверь, пес внезапно выпрыгнул и умчался в березово-сосновый лес. Фултон погнался за ним. Собака помочилась на дерево именно в том месте, где был оставлен пакет. Фултон быстро схватил его и сунул в карман куртки, пока сотрудники КГБ не успели разглядеть, что происходит. Он отнес пакет домой, но не открывал его, подозревая, что КГБ установил в его квартире видеокамеру. На следующее утро пакет был вскрыт в резидентуре. В нем было десять катушек пленки и записка{47}.
В 1976 году появились первые признаки того, что назревает проблема. Огородник по непонятной причине не выходил на связь в феврале и марте. Затем, в апреле, оставить передачу в условленном месте поручили Питерсон — это было ее первое оперативное задание в Москве. Был холодный и снежный вечер. Посылку следовало оставить у фонарного столба. Над ней тщательно поработали технические специалисты ЦРУ: она выглядела как раздавленная сигаретная пачка, но внутри скрывались миниатюрная камера, катушки с пленкой и сообщение. Питерсон ловко положила на землю пакет, делая вид, что сморкается и поправляет сапог. Следуя плану, разработанному в резидентуре, она около часа ходила по улицам, замерзшая и взволнованная, а затем вернулась к столбу проверить, забрали ли посылку.
