Виктор Грицюк: Утренний Ульяновск, по-старому — Симбирск, совсем невзрачен с реки. Только поблекшая надпись цветами на склоне «Ленин», громоздкий мост и ломаный контур домов поверх берега, из которого, как единственный тупой клык в беззубом рту, торчит квадрат гостиницы «Венец».
Евгений Рейн: С Венца — крутого взгорья над Волгой — и начался в 1648 году Симбирск-городок. Тогда по приказу Алексея Михайловича сюда прибыли окольничий Богдан Хитрово и дьяк Григорий Кунаков «для оберегания от приходу ногайских людей и строения новых городов и засечных крепостей». Вырос на холме, как полагалось у русских, кремль, но теперь от него не осталось и следа. Точно так же, как выветрилась память о пребывании в Симбирске многих общенациональных знаменитостей. Монументальная фигура Владимира Ульянова (Ленина) заслонила собой все и вся. До недавних пор, не исключаю, даже в школьных учебниках писали, что Карамзин «родился, жил и работал в Ульяновске».
Когда после падения СССР фигура вождя была десакрализована, оказалось, что городу уже нечего показать приезжим, кроме связанных с ним мемориальных мест. Иное дело, что сам город утратил пиетет по отношению к своему беспокойному уроженцу и мемориал Ильича переживает не лучшие дни. Проще говоря, бедствует. Набор товаров в музейной лавке разбавлен всем известными «октябрятскими» значками и несколькими томами некогда безбрежной советской ленинианы. От растерянности я купил (очень дешево, впрочем) книгу управделами Совнаркома Владимира Бонч-Бруевича «Наш Ильич» и освежил в памяти незаурядную, мягко выражаясь, историю о том, как «наш Ильич» в голодном 1919-м (!) хитростью заставлял капризных детей хорошо есть.
А между тем Симбирск отнюдь не убог историко-культурно. В нем, как я уже говорил, вырос Карамзин. Николай Языков, проживая в доме своего брата Петра (тут сейчас библиотека), написал известную «Молитву»:
Пусть, неизменен, жизни новой
Приду к таинственным вратам,
Как Волги вал белоголовый
Доходит целый к берегам!
Пушкин здесь разгонял скуку сбором материалов к «Истории Пугачевского бунта» (а сам Емелька-разбойник провел несколько месяцев 1774 года в подвале городской тюрьмы). Наконец, Симбирск подарил стране чуть ли не самый характерный, выразительный ее типаж. Где-то недалеко от города находилась Обломовка, имение ленивого, доброго и совестливого барина Ильи Ильича… Жил ли когда-нибудь подобный барин на самом деле, сказать нельзя, но придумавший его Иван Александрович Гончаров жил, и именно в Симбирске. Дом его не сохранился, но еще в 1916 году власти города посвятили писателю музей, действующий и по сей день. Здание, специально для музея построенное, парадоксально для средневолжского городка. Как экзотический павлин среди сорок, оно блещет архитектурной эклектикой, смешавшей мотивы готические и мусульманские.
Между крестом и полумесяцем — Кодекс молодого казанца — Быть или не быть Яналифу? — Как стрелялся Алеша Пешков — Нижний Новгород, третья столица России? — Как заработать чтением на хлеб с колбасой?
Виктор Грицюк: Ночью незаметно мы миновали невидимую границу христианства и ислама. К речному вокзалу Казани причаливаем на рассвете, пропетляв заливчиками с портовыми сооружениями по берегам, напоминающими застывших марсиан Уэллса. Утро, но уже многолюдно, и всюду кипит работа, будто тысячи человек вышли на стихийный субботник. Казань, словно Москва середины 90-х, вся превратилась в стройку. Визжат дрели, самосвалы месят грязь, бубнят отбойные молотки, срочно завершаются ремонтные работы, все перекопано и укутано в леса. И под землей столице Татарстана нет покоя от людей — там роют метро, поэтому улица под тобой гудит, словно в преддверии землетрясения. (Город готовился к своему тысячелетнему юбилею — читайте о нем в рубрике «Досье» сентябрьского номера «Вокруг света» за текущий год. — Прим. ред.)
Многое уже готово, в том числе новый пешеходный «Арбат» (отреставрированная улица Баумана), которым Казань обзавелась на модной нынче волне. Из замысловатых фонтанов с птичками бежит вода. Подальше — бронзовая карета екатерининского типа со ступеньками, но без лошадей, где принято фотографироваться и назначать свидания. Довольно строго дело обстоит, однако, с поцелуями — редко увидишь, чтобы местные парочки вели себя свободно на людях (приезжим, конечно, закон не писан). Получается забавно: с одной стороны, и мобильная связь, и дырявые джинсы, и певица Алсу, и все, «как в Европе», с другой — почитание традиций, новая мечеть и сказочная древняя башня Сююмбеке за кремлевскими стенами. Непросто быть современным европейцем, оставаясь при этом мусульманином. Но казанцы, по моему наблюдению, справляются благодаря добродушию и чувству меры. Видимо, долгое нахождение в составе сперва христианского, а затем безбожного государства научило их находить компромиссы в вопросах веры и образа жизни. Если вы, например, захотите увидеть костяные и медные изделия или обливную керамику Волжской Булгарии XII века, а также татарское искусство позднейших времен, ступайте в Национальный центр «Казань». Если вас интересует общемировой культурный контекст, в котором татарское искусство занимает свое место, лучше отправиться в Музей республики, там есть все, от мечей викингов (любопытно, как их занесло на Среднюю Волгу?) до монгольских кочевых юрт, — всего 600 тысяч единиц хранения. Есть там и обычная на вид пишущая машинка. Вроде бы все буквы знакомы — по большей части они латинские, некоторые с дополнительными закорючками — а в сумме получается яналиф. Этот новый алфавит для татар (в переводе на русский так и есть: «новый алфавит») придумала группа казанских ученых, вдохновленных энтузиазмом первых лет революции. С 1928 по 1939 год он официально действовал в республике. Потом авторам пришлось туго. А чем история заканчивается, вы догадываетесь. На правительственном уровне в Татарстане ведутся дискуссии о внедрении новой старой письменности.
Евгений Рейн: Вторая после Кремля главная достопримечательность Казани — знаменитый университет, где учились или преподавали «все», от Аксакова и Льва Толстого до Лобачевского и опять-таки Ленина. Чтобы обойти его весь, нужно несколько дней, поэтому я ограничился библиотекой, с которой, собственно, все и началось. В 1799-м — году рождения Пушкина — в Казань на восемнадцати подводах привезли четыреста двадцать девять пудов книг, принадлежавших князю Потемкину-Таврическому. Богатство это он, собственно, и завещал университету, только не Казанскому, а Екатеринославскому (Днепропетровскому посовременному), то есть оставил городу, основанному им самим. Но Павел I отчего-то решил «одарить Волгу в ущерб Днепру». Возможно, чтобы придать основанию российского учебного заведения на мусульманских землях символический примиряющий смысл: жемчужиной потемкинской коллекции считалось старинное Пятикнижие Моисея, написанное на 50 телячьих кожах. Ведь этого пророка, как известно, чтут последователи и Христа, и Магомета…
И вообще в мире не много найдется городов, где так интенсивно переплетались бы традиции двух крупнейших мировых религий — разве что еще Севилья и Гранада. Причем, в отличие от последних, Казань всегда оставалась веротерпимой. Даже при Грозном здесь не преследовали за веру, а Екатерина II вообще велела содержать на государственные средства Магометанское духовное управление. Строительство мечетей здесь никогда не прекращалось, как, впрочем, и возведение православных храмов. Отсюда эта сказочная пестрота, смешение стилей, изменчивость и некоторое лукавство душевных устоев, специфическое казанское — «вавилонское» одиночество, о котором, среди прочих, писал и «буревестник революции». В этом городе юный Алеша Пешков, по собственному признанию, «ощутил усталость души и едкую плесень сердца», вследствие которых пытался застрелиться на берегу волжского притока — речки Казанки…
Виктор Грицюк: Так и не сбылась моя сумасбродная мечта — пощупать в музее Максима Горького исторические розги, которыми ему в детстве безуспешно пытались вправить мозги. Как раз в тот день, когда мы добрались до Нижнего, музей оказался закрыт.
А наш дальнейший путь лежал мимо острова Свияжска, где русские дружины под командой Грозного и Курбского готовились в специальном деревянном городке к штурму Казани. Городок с 18 башнями, семью воротами, царским шатром, самобойными часами, походными церквями и прочими потрохами перед тем всю зиму 1550/51 года строили за 1 000 километров отсюда, в Угличском уезде, потом в разобранном виде сплавили вниз по Волге и заново установили.
Мимо Чебоксар с единственным, наверное, в мире мысом имени Любви, мимо Васильсурска и Козьмодемьянска, где на Волгу выходит Республика Марий Эл, «Нижний Новгород» проследовал в Нижний Новгород, сердце Волги, где главная река принимает в себя Оку (самый красивый в мире вид). Здесь замысловатыми восьмерками извивается по крутому склону знаменитая Чкаловская лестница (а венчает ее монумент самому летчику). Здесь кирпичные стены очередного волжского кремля элегантной лентой струятся между башнями, вторя изгибам холмов. Городской центр теперь уже, увы, неотличим от московского — с теми же супермаркетами и стеклянными конторами, с нищими и игральными автоматами, бистро и казино. И только Рождественская строгановская церковь (1719 года), цветастая и радостная, с картушами и завитками, напоминает о тех временах, когда купцы Строгановы и им подобные, богатея сами, обогащали и город, и старались, чтобы в нем и другим жилось не хуже, чем в столицах.
