Мы не забудем того морозного дня, когда группа немецких мотоциклистов, выскочив из леска, неожиданно перерезала путь санитарной машине, двигавшейся по дороге между селом Подвысокое и хутором им. Шевченко. Раненые, лежавшие в ней, разделили участь своих братьев, погибших у села Акимовка.
Утонченные садистские методы, к которым прибегают фашисты, чтобы умерщвлять наших людей, вызывают ужас и такое негодование, которое можно измерить лишь силой нашей ненависти к злодеям. Мотоциклисты, соскочив с машин и зябко переминаясь с ноги на ногу, на ломаном русском языке обратились к раненым бойцам. Один из фашистов сказал:
— Кальт, это есть холод! Эйн момент — мы будем немножечко согреваться!
Мотоциклисты облили санитарную машину бензином и подожгли ее. Пламя разгоралась все сильней. Машина горела вместе с бойцами. Мотоциклисты окружили ее. Глядя на этот живой костер, они обменивались довольными восклицаниями и протягивали свои закоченевшие руки к пламени.
Немецкие солдаты и офицеры планомерно осуществляют программу и указания лидеров гитлеровской партии и фашистского командования, программу и указания людей, потерявших человеческий облик и павших до уровня диких зверей. Эти варвары, лишенные совести и чести, с моралью животных, терзают пленных и раненых красноармейцев.
Один из этих двуногих зверей, ефрейтор Гельмут Глунк, записал в своем дневнике: «Трое пленных. Они забиты до смерти. Нельзя думать, что это жестоко. Таков приказ командования. Мы выполняем его не без удовольствия». Другая запись: «Для русских нет пощады. Вообще война с ними получила совсем другой вид. Таким образом, взятие в плен отпадает. Но если это происходит, то я им не завидую».
Мы не забудем и этих циничных строк, написанных рукою палача. Пусть знает каждый воин Красной Армии, что фашистский плен — это застенок, это хуже смерти. Долг наших бойцов— истреблять кровавых фашистских псов, врагов русского народа.
Полковой комиссар М. Бурцов
СМЕРТЬ ЛУЧШЕ ФАШИСТСКОГО ПЛЕНА
Около села Медведь, у станции Городище, фашисты устроили лагерь военнопленных. Большой выгон обнесли колючей проволокой, на углах поставили пулеметы — они направлены на лагерь. Вдоль проволоки с винтовками наперевес ходят часовые.
Голая земля — это и есть «лагерь». Когда пленные, чтобы как-нибудь укрыться от холода и непогоды, стали рыть себе норки в земле, устилать их травой и соломой, а некоторые попробовали соорудить что-то вроде навеса из веток и досок, явился пьяный офицер и, грозя револьвером, разбросал все ветки, заставил зарыть ямки.
— Ты и так проживешь, русская свинья!
Немного ниже уборной выкопана яма, в которой собирается болотная вода, сюда же грязными потоками стекают нечистоты. Из этой ямы немцы заставляют пленных брать гнилую, зараженную воду для питья.
Первое время никакой пищи не дается совершенно.
— Хочешь кушать, меняй вещи, русс! — издевательски предлагают бандиты.
А когда пленные стягивают с плеч последние гимнастерки (сапоги отбираются сразу же, ни у кого не остается уже ни часов, ни, конечно, денег), у них отнимают их, бьют и приговаривают:
— Ага, ты, значит, мог обойтись без нее, а зачем держал?
Через несколько дней всех прибывших выгоняют на работы. Солдаты идут по лагерю и ударами прикладов, уколами штыка заставляют строиться. Те, кого гонят работать, будут получать по миске какой-то зеленой бурды и несколько картофелин в день. А работа от зари до зари. Босые, полураздетые, изможденные люди таскают на дороги камни, бревна, роют землю, переносят грузы. За каждой партией стоят надсмотрщики, вооруженные плетками и прост., палками. Они бьют тех, кто шатается от усталости, погоняют, как вьючных животных, и просто пристреливают упавших, выбившихся из сил.
Это не просто рабство. Мир не видел еще таких издевательств не только что над людьми— над скотом!
Когда один пленный подобрал валявшуюся v лагеря листовку, в которой немецкое командование расписывает «сытую и удобную жизнь» в плену, и протянул ее караульному офицеру, гитлеровец сбил несчастного с ног и стал топтать сапогами. Вот цена их лживых слов!
Часто за проволоку заходят «поразвлечься» группы пьяных офицеров. Нельзя передать на бумаге, что проделывают эти звери над беззащитными людьми.
Не проходит и дня, чтобы, несмотря на жестокий надзор, из лагеря не бежало несколько пленных. Пойманным грозит смерть на месте, оставшимся — поголовная порка, заподозренным в сочувствии — расстрел, но все равно смерть лучше фашистского плена.
НЕ ЗАБУДЕМ, НЕ ПРОСТИМ!
История войн еще не знала примеров такой бессмысленной жажды убийства, какая свойственна фашистским людоедам. Даже диким ордам Тамерлана, прославившимся свирепостью, далеко до исступленного озверения гитлеровских палачей.
Особенно велика звериная ненависть фашистов к пленным красноармейцам. Жизнь издавна установила незыблемый закон войны: раненый противник неприкосновенен, а мертвый заслуживает уважения. Фашизм цинично отверг эти установления: раненый противник заслуживает пыток, мертвый — позора, а здоровый, пусть он трижды обезоружен, — и пыток, и позора. Таковы правила фашистских мерзавцев. Сейчас уже не приходится говорить об отдельных случаях зверств. В руки советского командования попали документы, указывающие на то, что пытки и умерщвление пленных красноармейцев— это система в фашистских войсках, установленная официальными приказами.
Распоряжение по тылу 16-й немецкой армии обязывает с ранеными пленными обращаться так же, как и со здоровыми. Один из последних приказов главной германской квартиры, уведомляя армии о скорой присылке инструкций относительно содержания пленных, рекомендует пока что питать их на основе «самодеятельности». Хочет есть — пусть сам и достает пищу. Вот что значит гитлеровский приказ «с ранеными пленными обращаться так же, как и со здоровыми». Но сидя за колючей проволокой, само собой разумеется, ничего нельзя достать.
Из глубокого немецкого тыла вышло пятеро красноармейцев, сражавшихся 52 дня бок о бок с партизанами. Вот что они рассказывают.
На шоссе, под проливными дождями, целую неделю валялись раненые красноармейцы, попавшие в плен. Немцы бросили их на произвол судьбы, не лечат, кормят раз в день пареной свеклой, за которой посылают самих же раненых.
В лагере пленным выдают на день стакан ржи (в зерне) и стакан воды. Хочешь — вари кашу, но ее варить негде и не в чем. Хочешь — жуй зерно сырым.
Смертность среди пленных, с которых давно уже сняты шинели и сапоги, необычайно велика. Трупы умерших от истощения лагерь обязан убирать своими силами.
Партизан С. Сивцов, вышедший из села Покровское, свидетельствует, что издевательства над пленными красноармейцами делаются день ото дня ужаснее. Однажды немцы, узнав, что пленный — танкист из части, которая нанесла им большие потери, щипцами оторвали пленному половые органы.
Приходя в деревни, немцы ищут, нет ли красноармейцев среди колхозников. Поиски просты. Срывается с головы шапка, и если голова коротко обстрижена — красноармеец, если прическа — командир. По этому признаку десятки и сотни гражданских людей приговариваются к расстрелу, как переодетые красноармейцы.
В городке Порхов в числе пленных красноармейцев оказалось несколько местных уроженцев. Родные обратились с просьбой позволить им кормить своих. Комендант выдал родственникам трупы. «Это будет дешевле», — сказал он.
Дьявольская изощренность фашистских изуверов не знает границ. Содрав с пленного шинель и сапоги, его иногда отпускают, а на другой день расстреливают как партизана, ибо переодетый военнослужащий — партизан; человек, появляющийся ночью на улице или на дороге, — тоже партизан.
Трудно писать обо всем этом.
Страшен будет конец этих тварей, ошибочно выглядящих людьми!
П. Павленко
