За «хожалость и опытность» в двадцатых годах Павла Федоровича выбирали первым председателем в Орловский сельский совет. Но главным и любимым делом, о котором старик вспоминал с удовольствием, была мельница. «Она помещалась как раз вот тут, где сидим… А там, где бабы с ведрами переходят, была плотина. Каждое лето плотину всем миром строили. Я мельником был…»
Усманку Павел Федорович знал хорошо. И когда зашел разговор о переменах на речке, сказал:
«Без причины, сынок, и прыщик не вскочит. Всему есть причина. Вон, видишь, синеет пустошь? Там был лесок. Его срубили. Далее под Углянцем лес подходил к самой речке. Тоже частично срубили. Под Орловом хороший осинник и березняк рос. Срубили. Около Горок ольшаники были. От них остался маленький лоскуток. Вот уж совсем недавно тут у нас около Забугорья ольховый лесок свели.
Рубить начали, помню, в 14-м году. Рубили воровски, считая, что рубим «не наше», а чье-то чужое. Орловский лесок свели в 23-м хавские мужики. Считали: «Теперь это наше, можно распоряжаться». В войну беда заставляла рубить. Солдаты рубили, чтобы мосты навести, вдовы рубили – детей обогреть. Позже, считаю, рубили просто по глупости – все, что росло над рекой, было как бы ничейное. Срубили лески, срубили до хворостинки и потравили коровами лозняки. Вот и раздели речку до основания. Ключи, которые текли из лесков и болотин, высохли. А потом пошла пахота. Пашут до самой воды. Смытая в речку земля забила, затянула все родники. Откуда же браться воде?..»
…Трактор, пахавший луг у Орлова, я встретил на другой день после встречи с енинским стариком и сразу пошел в село той самой улицей, по которой в детстве бегал к реке. Хотелось узнать: велика ли корысть от пахоты возле речки?
Директором Орловского совхоза оказался однофамилец мой – Песков Илья Николаевич. Я приготовился к драке. Но неожиданно ни директор, ни сидевший в конторе агроном Михаил Семенович Котов драться не захотели.
– Да, речку губим, – сказал агроном.
– Губим. И, главное, без толку губим, – сказал директор.
В разговоре прояснилась такая картина. Орловский совхоз решено было сделать овощеводческим: «Вы ближе к городу, у вас речка, ведите поливное хозяйство…» – «Мы возражали против распашки лугов (возражали, как видно, робко!). Но нас не послушали». В результате привезли в совхоз из Воронежа карту «овощного севооборота», где обозначено было, что осушить у реки, что распахать, где убрать остатки кустов.
Распахали по этому плану шестьдесят шесть гектаров приречных лугов.
– Наверное, большой урожай собираете?..
Вот точная запись директорского ответа:
– В 67-м году взяли с гектара по сто тридцать центнеров огурцов. В 68-м взяли столько же. А в 69-м – ноль. Ничего не взяли… Теперь эту землю даже и залужить вряд ли придется.
Вот он, печальный итог пахоты возле речки:
лугов, на которых, плохо ли, хорошо ли, кормилась скотина, теперь нет;
испорчены земли;
обезвожена речка (поливать пашню в пойме, как теперь выясняется, нечем – «мальчишки, дурачась, запрудят вверху ручеек, и все, воды у нас нет»);
и нет злополучных огурцов, ради которых составлялась в областном центре земельная карта, ради которых и теперь еще трактор продолжает распахивать пойму.
Мне захотелось узнать, чьей же мудростью все это освящено. Директор достал из сейфа затейливо разрисованный ватман, и я прочитал: «Воронежская землеустроительная экспедиция. Начальник – Боженов, инженер – Ягодкин, начальник партии – Симонов».
– Скажите, Михаил Семенович, – спросил я совхозного агронома, – что это – неграмотность? Или дело в чем-то другом? «Устроителям земли» и вам лично разве не ясно было, чем кончается пахота берегов тут, на степной речке?
Ответом было молчание. Этим разговор и окончился. Бывают минуты, когда людям стыдно глядеть друг другу в глаза.
У села Горки мальчишки ловили раков. Таким было и мое детство…
Остаток пути по Усманке показал: там, где сохранился в пойме кустарник, где сберегли хотя бы малый лесок и земли не тронуты плугом, речка сразу же оживает. Получая сверху лишь малость воды, Усманка в этих местах живет «автономно». Появляются родниковые плесы, тростниковые заводи. Уже нельзя беспрепятственно проходить берегом – путь преграждают топкие луговины и ручейки. В таких местах вода наполняется жизнью. У села Горки первый раз за дорогу я спугнул стайку чибисов и встретил мужчину-удильщика. А выйдя на лесной берег под Новой Усманью, не поверил глазам – большой ширины водная гладь сверкала под солнцем.
– Это что, озеро?
– Нет, это Усманка, – отозвался парень, чинивший лодку.
Такими же плесами река разливалась и у села Репного. Полоса леса и мокрый, заросший лозняком луг питали водой и хранили Усманку в этом месте. Я присел возле Репного на бережок. Десятка два лодок стояло тут на приколе. По воде расходились круги от рыб. Плесы казались бездонными. Чуть пожелтевший лес спускался к самой воде. От реки в чащу уходили поросшие ежевикой тропинки. Вот такой я помнил речку моего детства. Такой хотелось видеть ее во всем течении. Просто не верилось, что широкие плесы небрежением человека превращаются в жиденький, бегущий по пескам ключик.
И последняя дневниковая запись: «От Виневитинского кордона плыл до устья на лодке…»
Выбегая из бора, речка делает в травах у лозняка прощальный изгиб. И вот уже, приподнявшись в лодке, я вижу воды другой реки. Сейчас Усманка с ними сольется. Рядом с лодкой плывут кленовые желтые листья, плывет оброненное птицей перо. Вода светлая, торопливая. Куст ивняка… И вот уже нет Усманки – лодка плывет по тихой реке с названием Воронеж.
У каждого из нас есть «своя речка». Не важно какая, большая Волга или малютка Усманка. Все ли мы понимаем, какое это сокровище – речка? И как оно уязвимо, это сокровище?! Можно заново построить разрушенный город. Можно посадить новый лес, выкопать пруд. Но живую речку, если она умирает, как всякий живой организм, сконструировать заново невозможно.
Последние годы во всем мире идет озабоченный разговор о воде. Вода становится одной из главных ценностей на земле. Но когда говорят: «Миссисипи мелеет» или: «Мелеет Дон», не все понимают, что корень проблемы лежит на берегах маленьких Усманок и даже безымянных речек и ручейков. Жизнь зародилась, осела и развивается около рек. Только-только пробившийся из земли ключик без пользы уже не течет. Но, кроме благ и радостей, отдаваемых всему живущему на ее берегах, речонка упорно несет свою воду в «общий котел», из которого пьют сегодня огромные города и крупные промышленные центры. И если какой-нибудь город начинает страдать от жажды, если мелеют большие реки, первую из причин этому надо искать там, где расположены «капилляры» водной системы – на малых речках.
Проверим это, к примеру, все той же Усманкой. Река эта – главный приток Воронежа. Воронеж – река немалая. На ней, как известно, рождался российский флот, на ней вырос большой промышленный город. Но город вот уже несколько лет страдает от жажды. И скоро мы будем иметь, так сказать, еще одно «море». Плотина строится исключительно для того, чтобы задержать воду, ибо река не в силах уже напоить промышленный город. Слов нет – город велик, воды надо много. Но, с другой стороны, и река, по которой когда-то шли на Азов корабли, основательно обмелела. А это следствие того, что главный ее приток и еще какие-то речки и ручейки недодают воду.
В чем я вижу смысл разговора об Усманке? В том, чтобы каждый из нас понял: рек незначительных нет! Надо беречь каждый ключик чистой воды. Это обращение «ко всем» мне кажется важным, потому что многие беды проистекают от наших незнаний, равнодушия и беспечности. Но было бы ошибкой ограничиться только «просветительством» и призывом: беречь! Судьба воды зависит главным образом от того, как мы хозяйствуем на берегах рек. Всякий соблазн рубить лес, «который поближе», соблазн находить «местную целину» для распашки в водоохранной зоне, осушать без большой на то надобности пойменные озерки и болотца до сей поры нужным образом не пресекался. А именно это требуется, чтобы сохранить на земле воду.
Реки, особенно малые, законом пока не поставлены в ряд важнейших государственных ценностей. На примере Усманки видно, как «устроитель земель» совершенно не считается с судьбой речки и не смотрит далее «сиюминутного огорода». Сейчас обсуждается проект основ водного законодательства. В этом чрезвычайной важности государственном акте из поля зрения не должна уйти судьба маленьких речек. Любого хозяйственника, как бы высоко он ни был поставлен, строгость закона должна лишить возможности нарушать несколько простых и всем ясных правил:
лес, кустарники и деревья в пойме реки, а также на водосборных массивах нельзя трогать ни в каком случае;
нельзя распахивать пойму;
