было важно, чтобы последнее слово осталось за ним.
Прекращение огня длилось всего два дня. Многие думали, что оно продлится дольше, и вернулись в Тегеран. Магазины допоздна не закрывались, на улицах толпились люди, не успевшие купить подарки к Новому году. За несколько часов до окончания перемирия мы с подругой заключили пари, сколько оно продлится. Мы с ней регулярно играли в эти игры: делали ставки, когда, куда и сколько ракет упадет. Так мы избавлялись от стресса, хотя некоторые наши победы были печальными.
Атаки возобновились в 22:30 в понедельник. К утру вторника на Тегеран сбросили шесть ракет. Недавно вернувшиеся почти сразу уехали обратно. На город опустилось внезапное затишье, нарушаемое лишь военными маршами, транслируемыми из громкоговорителей мечетей, правительственных зданий, штаб-квартир ревкомов и частных домов. Время от времени их прерывали «важные объявления» о ракетных ударах по Багдаду и новых победах над «вражескими империалистами и сионистами». Мы должны были радоваться этим победам «света над тьмой» и утешаться мыслью, что иракцы терпят все то же самое.
В 1988 году, в канун иранского Нового года, который праздновали двадцать первого марта, закрыли университеты; их не открывали до прекращения огня. Люди устали, на правительственные указы им стало плевать. Народ отмечал свадьбы и праздновал, несмотря на народное ополчение и Стражей Революции. Мотоциклисты в черном – их называли «виночерпиями смерти» – исчезли с мест бомбардировок, где люди в отчаянии и гневе прогоняли их криками, проклиная и Саддама, и действующий режим. В те дни жизнь остановилась, и каждый искал все более изощренные способы сбежать от реальности. Мы начали ходить в горы, опоясывающие Тегеран со всех сторон, или подолгу гулять; во время этих походов завязывались новые, хоть и недолговечные, дружеские отношения.
Иракского диктатора теперь поминали в каждом доме почти так же часто, как Хомейни, ведь от него наши жизни зависели не меньше. Из-за своего огромного влияния на судьбы он навязчиво присутствовал в наших домах. Мы не могли принять ни одного ключевого решения, не учитывая Саддама и его будущие ходы. Его имя упоминали часто и всуе. Он стал главным героем детских игр, и все его поступки – прошлые, настоящие и будущие – были любимой темой разговоров.
Непрекращающиеся точечные бомбардировки крупных городов, особенно Тегерана, вынудили режим ослабить тиски. Впервые с начала революции Стражи и комитеты не маячили на каждом углу; с улиц убрали почти всех блюстителей нравственности. Так вышло, что в период глубочайшего траура Тегеран стал выглядеть весело и нарядно. Все больше женщин пренебрегали предписанием носить только темное и надевали самые яркие свои платки; многие стали краситься, а нейлоновые чулки бесстыдно выглядывали из-под накидок. Люди устраивали вечеринки с музыкой и алкоголем, не боясь налетов блюстителей нравственности и не давая взяток местным комитетам.
Как ни парадоксально, местом, где режим попытался укрепиться взамен, стало наше воображение. По телевизору показывали сплошь документальные фильмы о двух мировых войнах. Почти пустые улицы Тегерана стали более оживленными и пестрели красками, но по телевизору мы видели лондонцев, рыскающих в мусорках в поисках еды или жавшихся друг к другу в подземных бомбоубежищах. Нам рассказывали о том, как жители Сталинграда и Ленинграда выживали в жестокой блокаде, занимаясь каннибализмом. Все это делалось не только для того, чтобы оправдать все более непопулярную и отчаянную войну, об окончании которой режим и думать не хотел, покуда весь Ирак не будет «освобожден»; эти фильмы должны были также запугать строптивое население, суля ему еще большие несчастья и напоминая, что и на западном фронте не всегда все было гладко; так людей было проще контролировать.
Мы начали верить слухам. Той весной распространился новый слух – что Ирак получил в распоряжение новые, гораздо более мощные ракеты, которые могли упасть в любое место в городе, и тревога бы не сработала. Теперь мы убеждали себя, что «обычные» бомбы – это еще ничего, и молились, чтобы в нас не выпустили те, более совершенные ракеты. Наконец в апреле нас атаковали ракетами, которых мы так боялись. Вскоре после этого иракцы применили химическое оружие в курдском городе на территории самого Ирака; мы ужаснулись тому, что нас ждет. Согласно новым слухам, иракцы планировали сбросить химические бомбы на Тегеран и другие крупные города. Режим использовал эти слухи для создания массовой паники. Ежедневные газеты выходили с приложениями: «как выжить при химической атаке». Ввели новый сигнал тревоги – зеленый. Несколько учебных тревог с этим сигналом не только вызвали всеобщую панику, но и убедили нас в том, что в случае, если новая угроза станет реальной, никто не избежит воздействия паралитического газа. Учредили День борьбы с химической бомбой; в этот день по улицам маршировали Стражи Революции в противогазах, а из-за их машин останавливалось все движение в городе.
Вскоре ракета попала в пекарню в густонаселенном районе Тегерана. Люди, собравшиеся на месте катастрофы, увидели клубившуюся в воздухе мучную пыль. Кто-то крикнул: «Химическая бомба!» В последовавшей давке многие получили увечья; сталкивались люди и машины. Стражи Революции явились чуть позже с противогазами наготове; спасать, правда, было уже некого.
К тому моменту в Тегеране уже не осталось такого района, на который не упала бы ракета, а те все продолжали падать. В ряду обычных домов и магазинов вдруг появлялись дома с выбитыми окнами; за ними шли несколько домов с более серьезными повреждениями, а потом и руины одного или двух домов, от которых остался лишь голый остов да горы щебня. По пути в гости, в магазин или супермаркет мы проезжали мимо этих мест, словно следуя симметричной кривой. Начинали поездку из нижней точки кривой разрушения, затем достигали пика, где все лежало в руинах, постепенно возвращались к привычным рядам нетронутых домов и наконец добирались до пункта назначения.
Я давно не видела Мину и решила, что иранский Новый год и сопутствующие праздничные мероприятия – хороший повод возобновить наши отношения. Помню день, когда я пошла к ней домой, потому что в тот же день случилось два важных события: моя бывшая коллега вышла замуж, а на Тегеран упало семь ракет. Первый взрыв раздался, когда я выходила из цветочной лавки. Мы с продавщицей и прохожим остановились и глядели на облако, поднимавшееся на горизонте в западной части города. Облако казалось белым и невинным, как ребенок, только что совершивший убийство.
Увидев меня, Мина обрадовалась. Я стала единственной ниточкой, связывавшей ее с миром науки. Ее семья продала свой тоскливый особняк, и они переехали в новый дом, поменьше,
