Эта часть была подготовлена к военным действиям несколько хуже, чем 11-я бригада. Когда она вступила в бой, то команды часто путались, ибо при передаче приказов возникали проблемы с языком. (Лукач ни как лингвист, ни как командир не отличался способностями Клебера.) Бригаде пришлось вступить в бой усталой после 14-километрового марша. Артиллерийская поддержка оказалась слабой. Несколько подразделений потерялись. Сражение длилось весь день, но цель штурма, холм в географическом центре Испании, известный как Серро-де-лос-Анхелес, оставался неприступным. Бригаде пришлось отступить, и она была переброшена на Мадридский фронт.
Ко времени появления 12-й интернациональной бригады в Мадрид прибыл и Дуррути во главе колонны из 3000 анархистов. Его убедила покинуть Арагон Федерика Монтсень, сказав, что это пойдет на пользу правительству. Дуррути потребовал выделить ему самостоятельный участок фронта, чтобы его люди могли показать свою отвагу. Мьяха нехотя согласился направить анархистов в Каса-де-Кампо. Берзин приставил к ним опытного советника, македонского коммуниста Санти. Дуррути получил приказ 15 ноября перейти в наступление, которому окажут поддержку вся республиканская артиллерия и авиация. Тем не менее, когда наступил назначенный час атаки, пулеметы марокканцев так напугали анархистов, что они отказались идти в бой. Разгневанный Дуррути пообещал начать наступление на следующий день. Но и Варела избрал этот момент для новой атаки. Трижды авангард колонны Асенсио выходил к Мансанаресу, и трижды его отбрасывали. Наконец Асенсио вышел к берегу реки ниже Паласете-де-ла-Монклоа. После массированной артиллерийской и авиационной подготовки два «табора» марокканцев и «бандера» легионеров форсировали водную преграду. Они выяснили, что анархисты сбежали и, таким образом, путь в Университетский городок открыт. Высоты были быстро очищены, захвачена Школа архитектуры и другие соседние здания. Из Каса-де-Кампо для защиты факультета философии и литературы вышла 11-я интербригада. Но в это время реку форсировали все новые и новые части Африканской армии, включая бойцов из колонн Дельгадо Серрано и Баррона.
В Университетском городке начался кровавый бой. Похоже, этот городок был обречен на уничтожение в строгом соответствии с лозунгом основателя Иностранного легиона Мильяна Астрая – «Долой интеллигенцию!». Чудовищная неразбериха дополнялась вавилонским смешением языков, непрестанным пением «Интернационала» на самых разных языках и обменом оскорблениями между националистами и республиканцами. Под аккомпанемент маршевых песен немецкие коммунисты с неукротимой тевтонской обреченностью рушили стены лабораторий и аудиторий. В темноте звучали неразборчивые команды, обращенные к людям, прибывшим защищать город, которого они так и не видели: «Батальон Тельмана – вперед!», «Батальон Андре на помощь!», «Гарибальди, аванти!». Часы артиллерийского обстрела и бомбардировок, перед которыми не отступала ни одна из сторон, сменялись рукопашными схватками за этажи зданий или даже за отдельные помещения. В клинической больнице саперы Батальона Тельмана заложили взрывчатку в лифты и отправили их наверх, чтобы те взорвали марокканцев на следующем этаже. В этом же здании марокканцы понесли потери, съев зараженных экспериментальных животных. Обе стороны дрались с огромной отвагой. Группа поляков оказывала яростное сопротивление в Каса-де-Веласкес (названном так потому, что отсюда мастер рисовал Гвадарраму) и полностью погибла. Авангард марокканцев еще раз отбросил анархистов Дуррути с Пласа-де-ла-Монклоа, первой площади, входившей в границы Мадрида, и с боем двинулся вдоль длинной Калье-де-ла-Принсеса. Часть из них отчаянно пробивалась вдоль Пасео-де-Росалес, чтобы выйти к Пласа-де-Эспанья. Все были перебиты. Но слухи о том, что «мавры уже на Пласа-де-Эспанья», не так-то легко было прекратить. Чтобы вселить бодрость в милиционеров, на передовую линию прибыл Мьяха. «Трусы! – орал он. – Умирайте в окопах! Погибайте вместе со своим генералом Мьяхой!»
Битва за Университетский городок продолжалась до 23 ноября. К тому времени три четверти района оказались в руках Молы. Он стремился захватить клиническую больницу и больницу Святой Кристины, а также Институт гигиены и рака. Продвижению Молы к Пласа-де-Монклоа мешали защитники факультета философии и литературы. Две предельно вымотанные армии наконец начали рыть окопы и строить укрепления. Националисты осознали, что дальнейшее наступление на Мадрид может обойтись им слишком дорого. Республиканцы же поняли, что, окончательно отбросив врага, они понесут не меньшие потери.
21 сентября, когда сражение было в самом разгаре, в бою у Образцовой тюрьмы был убит Дуррути. Говорили, что он погиб от шальной пули, выпущенной со стороны Университетского городка. Тем не менее он, скорее всего, был убит кем-то из своих людей, одним из тех «неуправляемых», которые не принимали новую анархистскую политику (с августа Дуррути отчаянно отстаивал выражение «дисциплина недисциплинированности») и его участия в правительстве. Похороны Дуррути в Барселоне стали незабываемым событием. В течение всего дня по проспекту Диагональ, самой широкой улице города, шли колонны по 80 или 100 человек в рядах. Вечером двухсоттысячная толпа поклялась блюсти заветы погибшего вожака. Но смерть Дуррути ознаменовала собой конец классического века испанского анархизма. Поэт-анархист провозгласил, что благородство Дуррути заставит встать «легионы новых Дуррути». Он ошибался.
Тем временем Франко, сказав португальским журналистам, что предпочтет разрушить Мадрид, чем оставить его «марксистам», резко усилил интенсивность бомбардировок. Немецких офицеров нового легиона «Кондор» интересовала реакция гражданского населения на тщательно спланированные попытки поджечь город, квартал за кварталом. Бомбами старались поразить, насколько возможно, больницы и такие здания, как «Телефоника», разрушение которого вызвало особую панику. Воздушные налеты сопровождались артиллерийскими обстрелами с Гарабитас. С 16-го по 19 сентября бомбежки шли главным образом по ночам, и в их ходе погибло 1000 человек. Ни один большой город в истории не подвергался таким испытаниям, хотя они были лишь предварительной прикидкой того, что несколько лет спустя довелось пережить Лондону, Гамбургу, Токио и Ленинграду. Из-за огромных пожаров столица порой напоминала пыточную камеру. За треском пламени можно было расслышать монотонный рефрен, который повторялся как гул далекого барабана: «Но па-са-ран! Но па-са-ран! Но па-са-ран!» Многие мадридцы перебирались в район Саламанки, где жили представители среднего класса. Но места для всех не хватало. 20 000 человек жили на улицах, предпочитая оставаться в Мадриде, а не выбираться к побережью. Все же за неделю 15 000 человек были переправлены в Левант. Но военный и психологический эффект воздушных налетов оказался несущественным, поскольку они вызывали куда больше ненависти, чем страха. Бомбы попали в Паласьо де Лир, городской дворец герцога Альбы, но милиционерам удалось спасти большинство бесчисленных произведений искусства, хранившихся в нем4. Луи Делапре, парижский корреспондент, сделал в своем дневнике апокалиптическую запись: «О, старая Европа, постоянно занятая своими мелкими играми и зловещими интригами, да позаботится Господь, чтобы она не захлебнулась потоками этой крови». Через несколько дней он погиб при аварии самолета, когда летел домой жаловаться редактору, что тот не публикует его самые сенсационные сообщения5.
В течение этих недель Мадрид был отрезан от всего остального мира6. Когда по единственной линии связи Мьяха связался с Валенсией и потребовал от Ларго Кабальеро дополнительных боеприпасов, то в ответ получил требование сберечь столовое серебро министерства, оставшееся в столице.
Примечания1 Появление этой части разъярило ирландского лейтенанта Фитцпатрика. Женщины в бою были для него последней степенью деградации республиканцев.
2 В него входил Джон Корнфорд.
3 Его называли полковник Кодак, потому что он любил фотографироваться. Двадцать лет назад Дюмон и Ганс противостояли друг другу в рядах немецкой и французской армий на Западном фронте.
4 Герцог был среди тех, кто громогласно жаловался на «красный вандализм». В 1937 году республиканскую Испанию посетили сэр Ф. Кеньон, бывший директор Британского Музея, и Джеймс (теперь сэр Джеймс) Манн, хранитель собрания Уоллеса, и сообщили, что сокровища искусства в музее Прадо и повсюду в республике находятся в прекрасном состоянии.
5 Эта авиакатастрофа – один из многих инцидентов испанской войны, суть которого так и осталась неясной. Был ли самолет в самом деле сбит истребителем республики, которая не хотела, чтобы представитель Лиги Наций, вернувшись в Женеву, рассказал о подлинном состоянии здравоохранения в Мадриде? Или же самолет Делапри был настигнут националистами, которые постарались, чтобы в Париж не попали собранные им известия? И та и другая версия кажутся мне весьма сомнительными.
