Первые срочные бюллетени об успешной высадке союзников во Франции Сталин воспринял с присущей ему официальной сдержанностью: «Мы приветствуем вас и отважных британских и американских воинов и от всей души желаем вам дальнейших успехов». Но 10 июня, встретившись с Гарриманом, только что вернувшимся из Соединенных Штатов, он выразил искреннюю радость. Когда ему показали карту с отмеченными местами высадки союзных войск и территорией, занимаемой ими в настоящее время, он произнес: «История войны никогда не знала столь грандиозной операции. Даже Наполеон не сделал ничего подобного. Гитлер намечал подобную операцию, и с его стороны было глупостью не осуществить ее!»
Это краткая версия его высказываний, приведенная по американской стенограмме беседы. В послании Черчиллю, отправленном им на следующий день, 11 июня, говорится то же самое. Вот это послание: «Совершенно очевидно, что высадка, замышлявшаяся с грандиозным размахом, полностью удалась. Моим коллегам и мне ничего не остается, как только признать, что военная история не знала операции, равной этой по размаху, широте замысла и мастерству исполнения. Хорошо известно, что план Наполеона по пересечению Ла-Манша в свое время бесславно провалился. Истеричный Гитлер, в течение двух лет хваставшийся, что преодолеет Ла-Манш, не смог даже намекнуть на реальность выполнения своей угрозы. Только нашим союзникам удалось с честью осуществить грандиозный план пересечения Ла-Манша. Это событие останется в истории как высочайшее достижение».
При этой же беседе Сталин объяснил, что конкурирующее наступление советских войск немного откладывается, так как на освобождение Крыма и передислокацию войск потребовалось больше времени, чем предполагалось. Однако в тот же день он приказал советским войскам, начавшим наступление против финнов севернее Ленинграда, в течение пятнадцати дней передислоцироваться на другой участок фронта и начать к июлю широкомасштабное наступление по всему фронту. Советские войска действовали в соответствии с этим измененным планом. Сталин не упускал случая, чтобы не обратить внимания на это обстоятельство. Но его постоянно мучили подозрения, которые проявились в замечании, которое он сделал 26 июня во время очередной встречи с Гарриманом. Речь шла о проведении согласованных наступлений, о которых договорились в Тегеране. Сталин сказал, дескать, «кое-кто сомневается в правильности его действий». Гарриман ответил, что ничего подобного он не слышал, более того, высшие лица Америки, которых он назвал, совершенно уверены: наступление советских войск начнется в оговоренные сроки, и потому не спрашивали о его масштабах и направлении удара. Но убедить Маршала было нелегко. Он снова повторил, что, по его мнению, «в некоторых кругах еще сомневаются».
Впечатление Сталина, будто американцы и британцы сомневаются в надежности его обещаний, было ошибочным. Но президент и генерал Маршалл, а вероятно, и остальные побаивались: точно ли выполняют союзники планы, одобренные в Тегеране? Ведь если они высадятся на юге Франции, когда сумеют, русские тоже могут отступить от соглашения и изменить свои планы. Черчилль признавал, что этот фактор может помешать британцам в проведении диверсионных операций.
Однако в дипломатических кругах подозревали, что перенос начала наступления советских войск на более поздний срок вызван политическими причинами. Различные члены правительств в изгнании государств Центральной и Восточной Европы были в этом убеждены. Вопрос сложный, и решение его надо предоставить специалистам, разбирающимся в нем более подробно и профессионально. При тщательном изучении, например, становятся ясны причины прекращения наступления Красной армии в Румынии в начале лета; длительной остановки перед Варшавой, когда польское подполье в этом городе уже было разгромлено (в высшей степени трагическая история, о которой еще будет здесь рассказано); похода войск на Венгрию.
Но это отступление. Повторяю, американские и британские ответственные лица нисколько не сомневались в том, что советское правительство сделает свое дело на востоке, а они свое во Франции. Наступление советских войск радовало и ободряло их, так как приближало долгожданный конец. Об их отношении красноречиво говорит комплимент, который сделал Эйзенхауэр в записке Гарриману от 7 июля по поводу первого успеха нового крупного наступления советских войск: «Я отмечал продвижение Красной армии на карте. Естественно, меня потрясло, с какой скоростью войска преодолевают военную мощь противника. Хотелось бы должным образом выразить маршалу Сталину и его военачальникам мое глубокое восхищение и уважение».
Подводя итоги, скажем, что в этот период совместных крупных наступлений разногласия среди союзников по другим вопросам – границам, контролю над правительствами и судьбе королей – не уменьшили темпа и не изменили курса военного сотрудничества. Но осуществлять это с помощью постоянных консультаций было нелегко.
Гарриман после бесед с президентом, Объединенным советом начальников штабов и Эйзенхауэром 26 июня переговорил со Сталиным о возможном дерзком шаге к более полной координации военных планов и действий. Теперь, когда американские и британские войска вступили на континент, а русские войска приближаются к ним, разве нет необходимости, спрашивал он, установить более тесную связь? Не полезно ли для каждой стороны знать планы и будущую стратегию другой? Сталин согласился, сказав, что для этой связи следует создать консультативную группу. Его, похоже, беспокоила лишь возможность возрастания утечки секретной информации. Опасность, что это может произойти, он обосновывал тем, что американские и британские газетчики пишут статьи ради личной выгоды. Доказывая оправданность своей тревоги, он сослался на появление в прессе его послания к Черчиллю, в котором речь шла о предложениях Европейской консультативной комиссии относительно отношения к немецкой армии. Посол заметил, что подобные утечки касаются только политических вопросов. Что же касается военных вопросов, он утверждал: американский и британский штабы обеспечивают сохранность секретных сведений. Его доказательства оспаривать было трудно: удивление немцев, когда мы внезапно появились в Северной Африке; их неведение, где мы собираемся высадиться во Франции; и то, что мы много раз во время наших боевых действий на Тихом океане заставали японцев врасплох.
Ответ Сталина дал возможность Гарриману доложить президенту, что, по его мнению, Сталин готов установить прямую связь между штабом Красной армии и генералом Эйзенхауэром. Но, добавил он, поскольку Сталин сомневается, сумеем ли мы сохранить секреты, соглашение придется разрабатывать с большой осторожностью. Он рекомендовал использовать в качестве связующего звена генерала Дина, главу американской военной миссии в Москве.
А советские власти постоянно остерегались подвоха или обмана со стороны западных союзников и, как и прежде, полагали, что лучший путь к истине лежит через подозрение. В июле, когда солдаты «Оверлорда» закреплялись в Нормандии, а Красная армия стремительно продвигалась по Белоруссии, советская пресса критиковала низкие темпы наступления во Франции, не принимая во внимание, что на западе немцы могут оказывать не меньшее сопротивление, чем на востоке. Позже, в августе, когда западные войска снялись со своих позиций в Нормандии, высадились на юге Франции и начали стремительно продвигаться на восток и на север, а Красная армия была остановлена перед Варшавой, советские комментарии изменились. Успех западных войск приписывался в основном тому, что немцы были вынуждены сконцентрировать на востоке крупные силы и у них не осталось резервов, чтобы противостоять наступлению на западе. Советские лидеры не собирались позволять своему народу благодарно восхищаться военными действиями союзников.
Фактически, как будет замечено позже, консультации с советскими войсками по поводу планов будущих операций оставались фрагментарными. Объединенный комитет был вынужден принимать решения о своих передвижениях в Европе без согласования с русскими; а те делали то же самое. Еще не подошло время определения точных линий соединения армий.
Единственная оживленная дискуссия о стратегии, обеспечившей успех летней кампании, состоялась между двумя союзниками на Западе. После взятия Рима Черчилль поднял старый вопрос применительно к новым обстоятельствам: «Следует ли нам осуществлять операцию „Энвил“ или выработать новый план?» Он и его советники отстаивали новый, а на самом деле старый план: продолжать широкомасштабное наступление в Италии, пересечь Адриатику и постараться дойти до Вены. Американцы не горели желанием одобрять эти намерения. Но дальнейший рассказ о военных дискуссиях и действиях будет более понятен после обзора политических ситуаций во многих странах, кроме Польши, которые в этот период доставляли хлопоты членам коалиции. Прежде всего расскажем о ситуации во Франции.
