Во всяком случае, считаю своим долгом присовокупить покорнейшую просьбу, чтобы получаемые ныне стипендии остались за Москвой. Чиновники московской цензуры вполне убеждены, что их труды и работа ценится Вашим Превосходительством, потому работают усердно и радостно; названные стипендии мы привыкли считать своими и стараемся усердным исполнением служебных обязанностей закрепить и дальнейшее право на все, что раз пожаловано Москве, и при всей нашей скромности мы льстим себя надеждой, что остальные пункты не лишат нас этого права.
В результате выплата денег Э.Ф. Блюму была продлена до 1901 года1016.
Весьма внимательно сотрудники цензуры относились к наградам. Например, К.Ф. Зиверт, старший цензор Киевской почтовой конторы с ноября 1896 года, в апреле 1909‐го обратился к Фомину с напоминанием, что 17 января исполнилось сорок лет его службы и он надеется на получение специального Знака беспорочной службы. На письме Зиверта сохранилась резолюция карандашом о том, что такое представление возможно лишь раз в год, до 1 мая, и за вычетом предоставленных отпусков (шесть месяцев) необходимый срок исполнится 17 июля 1909 года. Но и новая дата была отвергнута канцелярией Капитула российских императорских и царских орденов. Из нее 27 августа 1910 года сообщили, что насчитали просителю со дня производства в первый классный чин коллежского регистратора (17 января 1877 года) лишь тридцать два года, восемь месяцев и девятнадцать дней службы. Работа Зиверта с 17 января 1869 года в качестве телеграфиста в подсчет не вошла1017. Таким образом, он мог рассчитывать на получение Знака в 1917 году, но к тому времени награда уже потеряла свой смысл.
Даже война и личные невзгоды не могли заставить забыть о распределении наград. Московский цензор В.И. Геркан 4 августа 1915 года в личном письме в Петербург к цензору Л.Х. Гамбергу, в частности, посылал свидетельство о смерти своего младшего сына (Михаила) для исключения его из послужного списка, а также касался вопроса о наградах. Он писал:
Наступает срок представления к наградам 6 декабря, когда мне истекает трехлетний межнаградный срок. Представление нас Военно-цензурной комиссией к орденам не прошло, вероятно, вследствие неудачного хода военных действий. <…> Если Михаил Георгиевич [Мардарьев] меня не удостоит представления к чину действительного статского советника по манифесту о 300‐летнем царствовании дома Романовых, то похлопочите уже о Владимире IV ст. [епени], к которому я, увы, и физически созреваю. В случае каких‐либо препятствий и сомнений национального свойства, я считаю не лишним упомянуть, что единственный на свете род Герканов происходит из древнего коренного туземного племени ливов. Кроме того я состою дворянином Минской губернии. Христофор Христофорович Ауэ просит, если возможно, представить его к чину статского советника. Последний чин он получил, будучи причисленным в Казани1018.
Поскольку многие цензоры были выходцами из непривилегированных сословий, то весьма важной для них была возможность причисления к дворянству. Тот же К.Ф. Зиверт 5 апреля 1898 года получил орден Св. Владимира 4‐й степени, на основании чего 12 февраля 1901 года был утвержден вместе с женой и детьми в потомственном дворянстве указом Сената. Об этом Зиверт сообщил в цензуру Санкт-Петербургского почтамта – для внесения данных сведений в формуляр1019. Племянник К.К. Вейсмана Л.Х. Гамберг, трудившийся на поприще перлюстрации с января 1886 года и выслуживший чин действительного статского советника, обратился 11 января 1916 года с просьбой о предоставлении ему копий формулярного списка «для подачи в Сенат на предмет внесения меня с семьей в дворянскую родословную книгу»1020. 10 февраля 1917 года состоялся всеподданнейший доклад министра внутренних дел А.Д. Протопопова императору Николаю II. Наверно, именно в этот день произошло последнее награждение чиновника «черного кабинета»: император дал соизволение на производство за выслугу лет надворного советника Н.А. Шеймана в коллежские советники. Шейман был чиновником, причисленным к МВД и откомандированным в одесскую цензуру иностранных газет и журналов. О производстве его в новый чин сообщили 16 февраля в Департамент общих дел МВД1021.
В годы Первой мировой войны немало дам и барышень из обеспеченных кругов пошли добровольно работать в госпитали, в различные общественные организации, оказывая помощь беженцам, инвалидам, малоимущим и т. п. Не остались в стороне и семьи чиновников «черных кабинетов». Жена коллежского советника Р.В. Швейера Христина была приглашена петроградской военной цензурой для чтения голландских писем «без вознаграждения». Правда, в 1916 году Центральное управление почт и телеграфов наградило госпожу Х. Швейер денежной суммой в 300 руб.1022
Но 1917 год принес цензорам «черных кабинетов» новые, совершенно неожиданные заботы. Как я уже упоминал во второй главе, 27 февраля 1917 года М.Г. Мардарьев направил служебную записку в экспедицию перевозки почты со следующей просьбой: «В виду невозможности для служащих цензуры иностранных газет и журналов становиться у лавок в очередь для получения хлеба, за недостатком свободного от служебных занятий времени, цензура… покорнейше просит включить ниже поименованных чинов цензуры в число лиц, коим хлеб отпускается из Почтамта». К записке прилагался список из трех цензоров, а также девяти сторожей и почтальонов1023. Однако именно в этот день было свергнуто самодержавие. Сама цензура иностранных газет и журналов с ее «особым отделением» подлежала ликвидации в ближайшие недели, а у ее сотрудников появились новые повседневные проблемы.
Теперь люди, которые чувствовали себя избранными, оказались в достаточно сложном, даже тяжелом положении. Они не только лишились работы и средств к существованию. Их вызывали на допросы представители внезапно возникших общественных организаций, прокуратуры и суда, предъявляя им обвинения в нарушении официального законодательства. В Киеве в марте 1917 года старший цензор К.Ф. Зиверт был допрошен комиссаром исполнительного комитета Совета объединенных общественных организаций. Затем эту процедуру продолжил судебный следователь В.И. Фененко1024. Были арестованы сотрудники Зиверта: Й.Г. Вальдман, Д.С. Варивода, Э.Э. Гордак, К.В. Гузендер, но в середине апреля их освободили1025. В Москве допрашивали старшего цензора В.М. Яблочкова. 7 апреля 1917 года комиссар Москвы Н.М. Кишкин уволил его в отставку. 15 июня судебный следователь вынес постановление о содержании его в Московской губернской тюрьме1026. В Тифлисе прокурор Тифлисского окружного суда вел следствие по делу местного «черного кабинета»1027. Этим же занималась прокуратура Одесского окружного суда1028. Старшего цензора М.Г. Мардарьева несколько раз допрашивал П.Г. Соловьев, следователь созданной 4 марта 1917 года «Чрезвычайной следственной комиссии для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданского, так военного и морского ведомств»1029.
В этой ситуации Мардарьев 11 апреля подал заявление начальнику Главного управления почт и телеграфов с просьбой предоставить ему двухмесячный отпуск «для поправления расшатанного здоровья и о назначении… пособия на лечение»1030. Некоторые стремились уйти на пенсию по болезни. Петроградский цензор Н.Р. Берггольц был уволен приказом Министерства почт и телеграфов от 10 июня 1917 года по болезни. При освидетельствовании 4 мая того же года у него признали «артериосклероз, хронический катар горла, хроническое воспаление легких туберкулезного характера, эмфизему легких и неврастению»1031. Тяжелобольными вдруг оказались и его сослуживцы. Старший цензор петроградской цензуры иностранных газет и журналов Е.К. Самусьев 5–6 мая 1917 года прошел врачебную комиссию и получил заключение, что он «страдает артериосклерозом, эмфиземою легких, геморроем, половинчатым левосторонним параличом на почве бывшего кровоизлияния в мозг и службу продолжать не может»1032. Необходимое медицинское заключение от 30 июня того же года получил бывший старший цензор варшавской цензуры А.Ф. Шлиттер. Вывод о невозможности продолжения Шлиттером службы опирался на наличие у него «острого экссудативного плеврита и тяжелой формы спинно-мозговой неврастении»1033. При этом бывший старший цензор в Киеве Зиверт не только просил об отставке с «назначением гарантированной… при поступлении в цензуру пенсии…» (о чем упоминалось выше в настоящей главе), но и добавлял, что «пенсию желаю получать из Киевского губернского казначейства»1034.
