Как раз в то время президент Рузвельт направил в Европу госсекретаря США Самнера Уэллса, для того чтобы выяснить возможности заключения мира. Представители оппозиции были очень озабочены и взволнованы, когда узнали, что Уэллс собирался, помимо прочего, посетить и Германию, поскольку, по их мнению, это могло быть воспринято генералами и всем немецким народом так, что западные страны по–прежнему готовы иметь дело с Гитлером. Герделер изыскивал возможности соответствующим образом повлиять на Уэллса: Уэллс начинал свой визит с Италии, откуда он должен был выехать в Берлин; Герделер рассчитывал убедить американского госсекретаря после Италии посетить Париж и Лондон, надеясь, что там его вообще отговорят от поездки в Германию.
Когда этот план не сорвался, Мюллер получил указание ехать в Италию и передать послание Уэллсу с просьбой по приезде в Германию обязательно встретиться с Шахтом, что, по мнению оппозиции, было бы противоядием против того, что скажут Уэллсу нацисты. Уэллс уведомил Гитлера, что хотел бы встретиться с бывшим министром экономики; эта просьба вызвала крайнее раздражение Гитлера: он меньше всего хотел, чтобы такая встреча состоялась, но, с другой стороны, по протоколу отказать американскому госсекретарю не мог. Тогда фюрер счел необходимым вызвать к себе Шахта, чего он не делал уже в течение ряда лет, для того чтобы проинструктировать его, как он должен вести себя с американцем.
Хассель, в свою очередь, пригласил на завтрак американского поверенного в делах Александра Кирка и попытался, правда безуспешно, организовать встречу Уэллса с такими членами оппозиции, как Попитц и Эрвин Планк. Что касается встречи Уэллса с Шахтом, то она, по мнению оппозиции, не дала каких–то особых результатов, хотя сам Уэллс, вернувшись в Рим, передал Мюллеру через посредника, что результатами встречи вполне удовлетворен.
Помимо требования уничтожения нацистского режима в «докладе Х» также содержался довольно явный намек со стороны англичан на то, каким должно быть государственное устройство новой Германии. Об этом можно судить по формулировке о «децентрализованной» Германии. Таким образом, смена режима подразумевала собой и ликвидацию той основы, на которой стояло нацистское государство, которое Гитлер навряд ли смог бы создать в рамках федерации. С другой стороны, папа, передавая это английское условие в упомянутой формулировке (которая без дальнейшего ее раскрытия и пояснения могла представлять собой все, что угодно, – от скромной надежды до категорического требования), специально отметил, что речь в данном случае не идет о том, чтобы навязать Германии какую–то определенную форму государственного устройства; этот вопрос можно будет обсудить отдельно после того, как будет достигнуто согласие по основным вопросам[178].
Наиболее разнятся взгляды и точки зрения очевидцев на то, каковы были условия англичан по территориальным вопросам. Наибольшее совпадение точек зрения мы видим в отношении Австрии – практически все сходились на том, что англичане считали, что ее будущее должно быть определено плебисцитом. Эта идея была первоначально выдвинута в рядах самой оппозиции, а именно Беком, и не принадлежала англичанам. Бек считал, что принцип самоопределения очень хорошо подходит к решению территориальных проблем в Центральной Европе. Что касается Австрии, то, по его мнению, Германия, освобожденная от нацистской чумы, не могла настаивать, сохраняя при этом честь и достоинство, на том, чтобы вопрос о единстве Австрии с Германией считался решенным на основании того давления, которое Гитлер оказал на Австрию в 1938 году. Мюллер получил указания включить вопрос о самоопределении Австрии в обсуждения в Ватикане, а затем это дошло до англичан, и уже потом этот тезис был передан ими через папу в качестве одного из условий, которое записал на своем листке отец Ляйбер и которое затем было сформулировано в «докладе Х».
Исключение из общего мнения представляют точки зрения Гальдера и Зондреггера, каждый из которых после войны имел свои причины ставить под сомнение значение, а также достоверность и логичность «доклада Х». Согласно их версии, в докладе говорилось о том, что Австрия просто остается в составе Германии без предоставления австрийцам какого–либо права на волеизъявление[179].
Мало расхождений было во мнениях и по поводу позиции англичан в отношении по Чехословакии и Судетской области. С самого начала ватиканских контактов, как видно из записи в дневнике Гроскурта за 20 октября 1939 года, англичане говорили об «определенном восстановлении Чехии», что можно было понимать как воссоединение Чехии и Словакии. Некоторые (например, Гальдер) говорили, что речь шла о сохранении «мягкой ассоциации» с рейхом. По общему мнению, Судетская область оставалась в составе Германии; поскольку было ясно, как выскажется население, не было необходимости проводить плебисцит. Задолго до Мюнхена англичане выступали против сохранения большой группы компактно проживающих немцев на территории Чехословакии, а поскольку та «хирургическая операция» с выселением немцев из Судет, которая была проведена после войны, была в те времена невозможна, то неудивительно, что англичане молчаливо согласились с тем, что Судетская область останется в составе Германии.
На этом перечень вопросов, по которым мнения совпадали, исчерпывается; по главному вопросу – о Восточной Европе – мнения существенно разнятся. Наиболее крайнюю точку зрения высказал Гальдер – он, ни много ни мало, заявил, что речь шла о восстановлении границ 1914 года!
С этим был решительно не согласен отец Ляйбер, причем для такого сдержанного и контролирующего себя человека, как он, та страстность, с которой он высказал свою точку зрения, могла рассматриваться как настоящий взрыв эмоций. После войны Ватикан был весьма чувствителен к обвинениям со стороны коммунистов в том, что он участвовал в подготовке «восточного Мюнхена»: заключении англо–германской сделки за счет поляков, облегчавшей создание плацдарма для нападения на Советский Союз. Отвечая на подобное обвинение, напечатанное в пражском журнале «Праце», Пий XII лично продиктовал и своей рукой внес поправки в официальное опровержение, опубликованное в «Оссерваторе Романо» за 11—12 февраля 1946 года. После признания факта ватиканских контактов в заявлении говорилось, что «одностороннее урегулирование проблем Восточной Европы в интересах Германии» никогда в их ходе не обсуждалось. Эта формулировка, конечно, по–прежнему оставляет возможность для пересмотра тех условий, которые были приняты в 1919 году, однако отец Ляйбер отвергает даже и такое толкование. Никогда, писал он в 1958 году, папа не приложил бы руки к новому разделу Польши: «С самого начала контактов имелось в виду и было четко и ясно выражено, что Польша будет восстановлена». Два года спустя он сказал автору, что «вполне убежден», что оппозиция никогда даже не поднимала такие вопросы, как Данциг и «польский коридор»[180].
Ситуация уравновешивается свидетельствами Хаппенкотена, которые менее всего можно рассматривать, как основанные лишь на догадках и предположениях. Как он вспоминает, все, что говорилось в «докладе Х» относительно Восточной Европы, ограничивалось тем, что «районы проживания немецкоязычного населения» должны оставаться в составе рейха, из чего вытекали лишь такие изменения границ, по которым к Германии должен был отойти свободный город Данциг, а также в ее пользу должны были быть сделаны некоторые изменения внутри района «польского коридора».
Именно такой умеренный вариант более согласуется с логикой сложившейся тогда ситуации, чем полное возвращение либо к 1914 году, либо к августу 1939–го. За сдержанные формулировки доклада говорят и сделанные после войны заявления Мюллера, которые вполне соответствуют изложенным Беком принципам, касавшимся самоопределения.
Еще один территориальный вопрос, который, согласно свидетельствам современников, был упомянут в «докладе Х», не может не вызывать изумления. Речь идет об утверждении Гальдера, частично поддержанного Зондреггером[181], что «доклад Х», как он это понял, предусматривал возвращение Эльзас–Лотарингии Германии.
Абсурдность этого тезиса настолько очевидна, что если бы его выдвинул не начальник Генерального штаба Германии, то не было бы необходимости его даже комментировать. Тут сразу возникают «два вопроса в одном»: 1) Было ли подобное предложение включено в заключительный (или любой другой) ответ англичан? 2) Содержалось ли подобное положение в документе, переданном Гальдеру и прочитанном им?
Первая возможность может быть отметена с ходу. Мюллер торжественно заявлял о том, что этот вопрос никогда не фигурировал в вопросах и ответах, передаваемых оппозицией в Рим, а сами англичане никак не могли поднять подобный вопрос по собственной инициативе, поскольку, во–первых, это была не их территория, а во–вторых, даже Гитлер отказался от претензий на то, что Эльзас–Лотарингия является частью Германии.
